Готландский бой 19 июня 1915 г. Часть 1
Готландский бой в отечественной публицистике занимает весьма малопочетное место. В лучшем случае командующий русскими силами, Михаил Коронатович Бахирев, подвергается мягкой критике за излишнюю осторожность и отсутствие ярко выраженного наступательного духа. В худшем случае данную операцию Балтийского императорского флота награждают такими эпитетами, которые вплотную уже примыкают к площадной брани. Так, например, известнейший переводчик иностранных исторических источников на русский язык и автор ряда книг по истории военно-морского флота Александр Геннадьевич Больных в своей книге «Трагедия ошибок» посвятил Готландскому бою целую главу, дав ей чрезвычайно «говорящее» название:
Что же произошло у острова Готланд? Вкратце, дело обстояло так: командование Балтийским флотом решилось провести вылазку легких сил с целью обстрела германского города Мемеля и направило в южную часть Балтики крупное соединение крейсеров. Туман помешал выполнению поставленной задачи, но радиоразведка обнаружила присутствие в море германских кораблей. Контр-адмирал М.К. Бахирев сумел перехватить немецкий отряд – против двух русских броненосных и двух больших бронепалубных крейсеров немцы имели лишь легкий «Аугсбург», минный заградитель «Альбатрос» и три старых эсминца. Завязался бой, по результатам которого «Аугсбург» и эсминцы смогли отступить, а тяжело поврежденный «Альбатрос» выбросился на камни в нейтральных шведских водах. Затем русский отряд встретился с силами прикрытия – броненосным крейсером «Роон» и легким «Любеком». Обладая, в сущности, превосходящими силами, М.К. Бахирев не навязал противнику решительного боя, а предпочел вызвать мощный броненосный крейсер «Рюрик», сам же отступил. «Рюрику» удалось перехватить немецкий отряд, но дело кончилось еще большим конфузом – несмотря на то, что русский крейсер был значительно сильнее обоих германских, он не добился никакого успеха. «Рюрик» ни разу не попал в неприятеля и в итоге, получив небольшие повреждения, вышел из боя и не преследовал неприятеля.
Бой у Готланда стал первым и последним сколько-то серьезным столкновением российского и германского флотов в открытом море. По его результатам русские не потеряли ни одного корабля, но сами заставили выброситься на берег вражеский минный заградитель «Альбатрос». Вроде бы победа – но с учетом общего превосходства в силах, задействованных в этой операции, многие историки считают, что потери немецкого флота должны были стать значительно больше. Наиболее распространенное сегодня мнение об этом бое – русские артиллеристы стреляли из рук вон плохо, русские командиры проявили некомпетентность, да, кроме того, еще и боялись противника, в итоге Балтийский флот упустил превосходную возможность нанести немцам тяжелое поражение. А.Г. Больных так резюмирует итоги Готландского боя:
В предлагаемом Вашему вниманию цикле статей мы попробуем разобраться с тем, что же на самом деле произошло у острова Готланд в туманный летний день 19 июня 1915 г (по старому стилю, отличающемуся от сегодняшнего календаря на 13 дней). Начнем, как всегда издалека – потому что для того, чтобы понимать те или иные действия русских и германских командиров в Готландском бою, необходимо разобраться в том, какова была обстановка и соотношение сил на Балтике летом 1915 г, а также цели и задачи, которые ставили перед собой германский и российский флоты.
Разумеется, основной проблемой кайзерлихмарине оставался Королевский флот, поэтому свои основные силы немцы сосредоточили в Северном море. На Балтике они держали лишь небольшой отряд, основу которых составляли уже устаревшие боевые корабли, чья ценность в операциях против англичан была невелика, если не сказать – ничтожна. Из современных кораблей на Балтике у немцев было только несколько легких крейсеров и миноносцев. Соответственно, основными задачами немцев в 1915 г были демонстрационные действия и поддержка приморского фланга армии. Первое необходимо было для того, чтобы воспрепятствовать активным действиям русского флота, который, несмотря на то, что и его ядро составляли устаревшие корабли, все же значительно превосходил те силы, которые немцы постоянно держали в Балтике. Предполагалось, что активные действия немногочисленных германских кораблей заставят русских больше думать об обороне и не осуществлять операций за пределами Финского и Рижского заливов – на данном этапе немцев вполне устраивало. Что же до второй задачи, то немецкие войска подходили к Либаве и немцы были заинтересованы в захвате этого города-порта, с тем чтобы базировать там свои корабли. Поэтому весной 1915 г германский флот вел систематические боевые действия, минируя воды у горла Финского залива, вторгаясь легкими силами в Рижский залив для демонстрационных операций, но самое главное – организовали систематическую поддержку своих войск у Либавы, не пожалев для этого корабли 4-ой разведгруппы (легкие крейсера и эсминцы) и 4-ую эскадру линкоров (старые броненосцы) для прикрытия, которые последние осуществляли, находясь в Киле. В конце концов Либава была захвачена, следующей целью немцев была Виндава. Русская 5-а армия в Курляндии не могла сдержать немецкие войска и постепенно откатывалась в направлении Риги. Соответственно и приморский фланг армий постепенно перемещался в сторону Рижского залива.
Русские на Балтике были сильнее, но не проводили сколько-то крупных операций. Помимо обороны Финского и Рижского заливов, балтфлот ставил минные заграждения у Либавы и Виндавы, русские и британские подводные лодки постоянно выходили в море. Но надводные корабли проявляли известную пассивность, хотя 5-ый и 6-ой дивизионы эсминцев совместно с ПЛ «Окунь» довольно удачно «скомкали» бомбардировку Виндавы, предпринятой отрядом в составе броненосца береговой обороны «Беовульф», легких крейсеров «Любек» и «Аугсбург», а также трех миноносцев и шести тральщиков. Первая бригада крейсеров выходила на постановку мин к Либаве и имела короткую ночную перестрелку с германским крейсером «Мюнхен», которая, впрочем, ни к чему не привела.
Такое бездействие Балтийского императорского флота было обусловлено тремя факторами. Первый из них заключался в том, что несмотря на наличие сигнальной книги погибшего на камнях германского крейсера «Магдебург» и возможности читать немецкие радиограммы, командование никогда не знало, чем именно располагает немецкий флот на Балтике. Общеизвестно, что немцы в любой момент могли перебросить по Кильскому каналу из Северного моря в Балтику многократно превосходящие силы.
Второй фактор – отсутствие в русском флоте современных быстроходных кораблей, за исключением одного-единственного нефтяного эсминца «Новик». Абсолютно все балтийские крейсера, начиная от «Дианы» и заканчивая броненосными крейсерами новой постройки типа «Баян» и «Рюрик», имели скорость до 21 узла. Таким образом, им не хватало скорости для того, чтобы уклониться от боя с современными дредноутами и, конечно, они не имели боевой мощи и защиты, чтобы противостоять последним. Иными словами, каждый выход отечественных крейсеров в море представлял собой игру со смертью.
И, наконец, третий фактор – это неготовность бригады линкоров «Севастополь». Формально все четыре корабля этого типа вошли в строй еще осенью-зимой 1914 г, но они не успели пройти положенного курса боевой подготовки до замерзания Финского залива (февраль 1915г). Возобновив боевую подготовку в конце апреля, все же еще не были готовы «к походу и бою» в начале лета 1915 г. Надо сказать, что фон Эссен считал, что после обретения полной боеготовности «Севастополи» позволят ему вести активные, наступательные действия на море. Он рассчитывал вести их в море и использовать для прикрытия операций старых крейсеров. Но пока складывалась прискорбная ситуация – «Севастополи» нельзя было отправлять в бой по причине их неготовности, а старые линкоры Балтфлота – «Славу», «Цесаревич», «Император Павел I» и «Андрей Первозваный» нельзя было отправить в бой тоже, потому что пока не готовы дредноуты, именно они обеспечивали оборону центральной минно-артиллерийской позиции, защищавшей горло Финского залива. Все, что удалось командующему флотом – в феврале 1915 г «выбить» из Ставки разрешение использовать за пределами Финского залива два линкора-додредноута.
К сожалению, 7 мая 1915 г Балтийский флот понес тяжелейшую утрату - командующий Балтфлотом фон Эссен скончался от крупозного воспаления легких. Его должен был сменить опытный и инициативный офицер – Людвиг Бернгардович Кербер, но его «подвинули» - в стране началась «шпиономания» и нетерпимость к людям с германскими фамилиями. Против брата Л.Б. Кербера были выдвинуты совершенно абсурдные обвинения, от которых позднее отказались, но адмирал был этим скомпрометирован. На пост комфлота 14 мая был назначен вице-адмирал Василий Александрович Канин, который по своим качествам командующего значительно уступал и Н.О. Эссену и Л.Б. Керберу.
Тем не менее, едва ли не первое, что сделал В.А. Канин, вступив в должность комфлота - попросил разрешения у Ставки использовать линкоры типа «Севастополь» для наступательных операций, но ему было отказано. Впрочем, справедливости ради следует указать, что просьба В.А. Канина о «Севастополях», по всей видимости, носила демонстративный, имиджевый характер – в 1916 г, когда все ограничения на использование новейших дредноутов были Ставкой сняты, он ни разу не использовал их для прикрытия активных действий крейсеров в открытом море. С дугой стороны, В.А. Канин, очевидно, понимал, что ему невозможно будет избежать сравнения с безвременно почившим Николаем Оттовичем фон Эссеном, и что для повышения своего реноме ему следует что-то предпринять, какую-то операцию, которая укрепила бы веру в него, как в дееспособного командира.
Вот в какой обстановке и осуществлялось планирование набега на Мемель, а происходило это так. План операции зародился не в высших иерархиях командования, а, можно сказать, «на местах», конкретнее: в ведомстве контр-адмирала А.И. Непенина, начальника службы связи Балтийского моря. Эта служба, по сути, представляла собой радиоразведку Балтфлота. И вот, 17 июня 1915 г (о точной дате мы поговорим позднее) служба связи доложила командованию флота текст перехваченной германской радиограммы, из которого следовало, что все германские боевые корабли возвращаются в базы, и даже дозорные миноносцы заменяются импровизированными тральщиками - вооруженными траулерами. Разведывательная сводка штаба Балтийского флота №11-12 (с 17 июня по 7 июля) в части «Намерения противника» гласила:
Таким образом, стало ясно, что Балтфлот сможет использовать свои относительно тихоходные корабли для проведения операции у германских берегов, практически не опасаясь перехвата. И вот у старшего флаг-офицера оперативной части штаба командующего Балтфлотом лейтенанта А.А. Саковича и второго (радиотелеграфного) флагманскому минного офицера (фактически- офицера радиотехнической разведки) старшего лейтенанта И.И. Ренгартена возникла идея:
Таким образом, изначально эта операция имела моральное, а не военное значение, которого, тем не менее, не стоило преуменьшать. Дело в том, что в общественном мнении Германии все больше преобладали тревожные настроения, и тому было множество оснований. Во-первых, вопреки всем довоенным планам и как ни стремилось к тому верховное военное командование, страна не смогла избежать войны на два фронта, чего, очевидно, должна была всеми силами избегать. Во-вторых, не имелось никакой перспективы быстрой победы хотя бы на одном из фронтов. «Молниеносная» кампания во Франции очевидно не заладилась, и там не стоило ждать быстрых результатов, а надежда разгромить русских в 1915 г истаяла много быстрее мартовского снега. Несмотря на ряд тяжелых поражений и начавшееся «великое отступление», армии Российской империи совершенно не были разбиты и больно «огрызались» во всяком удобном случае. Австро-германских войск оказалось достаточно, чтобы теснить русские полки, но недостаточно для достижения решающих результатов, а новых войск взять было неоткуда. В-третьих, (и это было, пожалуй, важнее и первого, и второго), хотя до голода было еще очень далеко, но первые проблемы с продовольствием начались в Германии именно в 1915 г. Наша агентура в Германии неоднократно сообщала, что:
В целом же можно констатировать, что время проведения императорского смотра в Киле, на котором должен был присутствовать сам кайзер, как нельзя лучше подходило для такой акции.
По плану А.А. Саковича и И.И. Ренгартена бомбардировку должны были осуществить крейсера вместе с «Рюриком», самым мощным кораблем этого класса в составе нашего Балтийского флота. В качестве объекта атаки лейтенанты предложили Кольберг (сегодня – Колобжег). Этот город, расположенный на побережье Восточной Пруссии, как будет показано ниже, весьма хорошо подходил для задуманной ими акции.
Со своим планом лейтенанты обратились к флаг-капитану по оперативной части капитану 1-го ранга А.В. Колчаку (тому самому), и он вполне его одобрил, отметив только, что объект атаки требует дополнительного обсуждения. Далее офицеры обратились с этим проектом к начальнику штаба флота (в своих воспоминаниях А.А. Сакович упоминает, что им на тот момент все еще оставался Л.Б. Кербер, но тут возможна ошибка, так как он в июне 1915 г принял командование эскадрой дредноутов), и тот тоже расхвалил план и счел, что его всенепременно и срочно нужно осуществить.
Вот так, пройдя по цепочке вышестоящих начальников и заслужив их одобрение, проект атаки на Кольберг попал к командующему флотом В.А. Канину. Немедленно было собрано совещание, в котором, помимо комфлота, приняли участие флаг-офицер, начальник штаба и вся оперативная часть.
Но Василий Александрович заосторожничал. Во-первых, он посчитал рейд на Кольберг слишком опасным, и сменил Кольберг на Мемель (ныне – Клайпеда). Вообще говоря, Мемель - это литовский город, и за свое существование он сменил множество господ, но, начиная с 1871 г числился самым северным городом провозглашенной Германской империи.
Тем не менее, Кольберг для атаки подходил значительно лучше и это хорошо объяснял в своих воспоминаниях А.А. Сакович:
Кроме этого, В.А. Канин категорически отказался использовать в этой операции «Рюрик», не желая рисковать лучшим крейсером Балтфлота.
Надо сказать, что подобные решения характеризуют В.А. Канина далеко не с лучшей стороны. Ниже мы приведем карту, на которой для удобства уважаемого читателя Киль выделен черным кружком, Кольберг - красным, а Нейфарвассер и Мемель - голубыми.
Изменение цели операции уменьшило маршрут до нее примерно с 370 до 300 морских миль, а это не то расстояние, ради которого стоило поступаться Кольбергом в пользу куда менее значимого Мемеля. Кроме того, один взгляд на карту показывал, что корабли из Киля, даже если бы в нем оказались немецкие линейные крейсера, не имели ни шанса перехватить русский отряд после обстрела Кольберга – от него до Киля по морю почти 200 миль. В сущности, если крейсерам Балтфлота что-то и могло угрожать, так это какие-то германские морские силы, оставшиеся в Либаве либо Нейфарвассере. Но, находясь в Либаве, они в любом случае находились бы между русскими кораблями и Финским заливом, выбор Мемеля вместо Кольберга на это никак не влиял. А перехватить русских из Нейфарвассера, если бы они пошли стрелять по Кольбергу… Теоретически это было возможно, но практически – почти нереально, потому что для этого нужно было бы иметь боевые корабли под парами, в трехминутной готовности к выходу, тогда еще оставался бы какой-то шанс. В то же время по факту германским кораблям, вышедшим 19 июня 1915 г из Нейфарвассера на помощь кораблям Карфа, понадобилось четыре часа только на то, чтобы развести пары – к этому времени русский отряд, обстрелявший Кольберг, был бы уже на полпути к острову Готланд.
И во всяком случае, ни в Либаве, ни в Нейфарвассере никак нельзя было ожидать ничего более страшного, чем германские броненосные крейсера.
Однако для 1-ой бригады крейсеров Балтфлота и они представляли серьезную угрозу, потому что индивидуально были значительно сильнее, чем «Баян» и «Адмирал Макаров», не говоря уже о бронепалубных «Богатыре» и «Олеге». Если бы вдруг в Либаве оказалось три таких корабля: «Роон», «Принц Генрих» и «Принц Адальберт», то они могли бы не только перехватить русскую эскадру, но и уничтожить ее, или, по крайней мере, нанести ей тяжелые потери. Для того, чтобы избежать этого, как раз и следовало включить в состав отряда «Рюрик», потому что для этого корабля, спроектированного уже после русско-японской войны, любой германский броненосный крейсер (по крайней мере – в теории) являлся не более чем «законной добычей». Сопоставляя тактико-технические характеристики «Рюрика» и германских броненосных крейсеров, мы видим, что даже вдвоем немецкие корабли вряд ли были ровней одному «Рюрику».
Резюмируя вышесказанное, выходило так, что единственной угрозой для кораблей, участвующих в рейде, были германские броненосные крейсера в Либаве (если они там будут, чего точно никто не знал). Включение в состав русского отряда «Рюрика» полностью нейтрализовало бы эту угрозу, но именно этого В.А. Канин делать и не хотел! Опасаясь за судьбу своего самого сильного крейсера, он подвергал совершенно ненужному риску корабли 1-ой бригады крейсеров. Остальные офицеры штаба и оперативного отдела все это отлично понимали, и пытались отговорить новоиспечённого комфлота от столь опрометчивых решений. Совещание продолжалось пять часов и закончилось только в 2 часа ночи! Впрочем, «уломать» В.А. Канина удалось лишь частично. Вот как описывает это совещание А.А. Сакович:
Тем не менее, решение было принято и цель операции была сформулирована так:
Хотелось бы отметить забавный казус в источниках: так, например, Козлов Д.Ю. в «Мемельская операция флота Балтийского моря» указывает (и мы говорили об этом ранее), что командование Балтфлота получило информацию о возвращении всех кораблей в базы 17 июня 1915 г (по старому стилю), в то же время и его описание, и воспоминания А.А. Саковича приводят к тому, что:
1) А.А. Сакович и И.И. Ренгартен получили телеграмму немцев и начали работу по составления плана 17 июня, и тем же днем они представили проект плана своему руководству.
2) В 21.00 того же дня началось совещание с комфлота В.А. Каниным.
3) Совещание продолжалось 5 часов и закончилось в 02.00, т.е. в 2 часа пополуночи.
Из этого вроде бы следует, что решение на проведение операции было принято 18 июня. Но почему тогда тот же Д.Ю. Козлов указывает, что согласно доработанному плану операции корабли должны были выходить в море 17-18 июня (задним числом?), и что отряд должен был собраться у банки Винкова около 05.00, т.е. спустя всего три часа после завершения совещания? А далее уважаемый автор сообщает, что М.К. Бахирев, командир отряда, получил приказ комфлота 17-го июня, причем бункеровка (погрузка угля) перед операцией была закончена 17 июня в 17.52?
По мнению автора настоящей статьи, произошла досадная ошибка – германская телеграмма была расшифрована не 17-го, а 16 июня, тогда все сходится – результаты ее анализа попадают в разведсводку на 17 июня – 7 июля, к разработке плана набега А.А. Сакович и И.И. Ренгартен приступают не 17-го, а 16-го июня, пятичасовое совещание, на котором было принято решение проводить операцию состоялось в ночь с 16-го на 17-е июня, и начиная с раннего утра 17-го июня ведется подготовка к выходу кораблей в море. Если же считать, что никакой ошибки в источниках нет, то придется констатировать, что два лейтенанта, чего-то там себе выдумав, умудрились отдать все необходимые распоряжения на проведение операции еще до того, как сообщили о своих проектах начальству, да еще и подделали их так, будто они исходят от комфлота.
Соответственно, мы остановимся на том, что решение о проведении операции было принято в ночь с 16-го на 17-е июня. Но перед тем, как перейти к описанию плана операции, упомянем еще о… этической ее стороне.
Дело в том, что А.Г. Больных, комментируя цель русской операции, пишет:
Однако здесь имеется нюанс. Дело в том, что, налет на Уитби и Скарборо выглядел так – «Дерфлингер» и «Фон-дер-Танн», выйдя из полосы тумана, легли параллельно береговой линии в каких-то 10 кабельтовых от нее – и, пойдя от Уитби к Скарборо, открыли огонь. При этом стреляли немцы именно по городам – оба они представляют собой некрупные населенные пункты, никаких портов (если не считать за таковые причалы для яхт и рыболовных судов) или военных объектов там не было. Иными словами, немцы совершенно сознательно нанесли удар по гражданским «некомбатантам».
В то же время русские не собирались стрелять по городу, а планировали обстрел портовых сооружений. По словам А.К. Вейса:
Возможно, что многим из нас, чье восприятие этики военных действий формировалось сквозь адскую призму Второй мировой войны с ее бесчисленными сожженными дотла деревнями и городами все это покажется каким-то позерством, но… Тогда было другое время, и во всяком случае артиллерийский удар по сооружениям военного порта принципиально отличен от обстрела жилых районов.
«День позора, или "Победа" у острова Готланд 2 июля 1915 года»
Что же произошло у острова Готланд? Вкратце, дело обстояло так: командование Балтийским флотом решилось провести вылазку легких сил с целью обстрела германского города Мемеля и направило в южную часть Балтики крупное соединение крейсеров. Туман помешал выполнению поставленной задачи, но радиоразведка обнаружила присутствие в море германских кораблей. Контр-адмирал М.К. Бахирев сумел перехватить немецкий отряд – против двух русских броненосных и двух больших бронепалубных крейсеров немцы имели лишь легкий «Аугсбург», минный заградитель «Альбатрос» и три старых эсминца. Завязался бой, по результатам которого «Аугсбург» и эсминцы смогли отступить, а тяжело поврежденный «Альбатрос» выбросился на камни в нейтральных шведских водах. Затем русский отряд встретился с силами прикрытия – броненосным крейсером «Роон» и легким «Любеком». Обладая, в сущности, превосходящими силами, М.К. Бахирев не навязал противнику решительного боя, а предпочел вызвать мощный броненосный крейсер «Рюрик», сам же отступил. «Рюрику» удалось перехватить немецкий отряд, но дело кончилось еще большим конфузом – несмотря на то, что русский крейсер был значительно сильнее обоих германских, он не добился никакого успеха. «Рюрик» ни разу не попал в неприятеля и в итоге, получив небольшие повреждения, вышел из боя и не преследовал неприятеля.
Бой у Готланда стал первым и последним сколько-то серьезным столкновением российского и германского флотов в открытом море. По его результатам русские не потеряли ни одного корабля, но сами заставили выброситься на берег вражеский минный заградитель «Альбатрос». Вроде бы победа – но с учетом общего превосходства в силах, задействованных в этой операции, многие историки считают, что потери немецкого флота должны были стать значительно больше. Наиболее распространенное сегодня мнение об этом бое – русские артиллеристы стреляли из рук вон плохо, русские командиры проявили некомпетентность, да, кроме того, еще и боялись противника, в итоге Балтийский флот упустил превосходную возможность нанести немцам тяжелое поражение. А.Г. Больных так резюмирует итоги Готландского боя:
«Рассмотрим одни только факты. Час с лишним 4 крейсера расстреливали беззащитный минный заградитель и не смогли его потопить. «Аугсбург» уклонился от боя, а 88-мм орудия «Альбатроса» можно в расчет не принимать. Фактически это была учебная стрельба по мишени, и артиллеристы Балтийского флота показали, чего они стоят. Адмирал Бахирев, имея 4 крейсера, трусливо бежит, уклоняясь от боя с «Рооном». Перестрелка «Рюрика» с «Любеком», который уступает ему в весе бортового залпа в 20 раз (!!!), заканчивается повреждением «Рюрика». Я готов поспорить на что угодно, что в Королевском Флоте после такой «победы» весь командный состав эскадры — и адмирал, и командиры кораблей — пошел бы под трибунал. Фактически эта «победа» покончила со всеми претензиями кораблей Балтийского флота на какую-то роль в этой войне. Противник их больше во внимание не принимал и не боялся, собственное верховное командование на них больше не рассчитывало.»
В предлагаемом Вашему вниманию цикле статей мы попробуем разобраться с тем, что же на самом деле произошло у острова Готланд в туманный летний день 19 июня 1915 г (по старому стилю, отличающемуся от сегодняшнего календаря на 13 дней). Начнем, как всегда издалека – потому что для того, чтобы понимать те или иные действия русских и германских командиров в Готландском бою, необходимо разобраться в том, какова была обстановка и соотношение сил на Балтике летом 1915 г, а также цели и задачи, которые ставили перед собой германский и российский флоты.
Разумеется, основной проблемой кайзерлихмарине оставался Королевский флот, поэтому свои основные силы немцы сосредоточили в Северном море. На Балтике они держали лишь небольшой отряд, основу которых составляли уже устаревшие боевые корабли, чья ценность в операциях против англичан была невелика, если не сказать – ничтожна. Из современных кораблей на Балтике у немцев было только несколько легких крейсеров и миноносцев. Соответственно, основными задачами немцев в 1915 г были демонстрационные действия и поддержка приморского фланга армии. Первое необходимо было для того, чтобы воспрепятствовать активным действиям русского флота, который, несмотря на то, что и его ядро составляли устаревшие корабли, все же значительно превосходил те силы, которые немцы постоянно держали в Балтике. Предполагалось, что активные действия немногочисленных германских кораблей заставят русских больше думать об обороне и не осуществлять операций за пределами Финского и Рижского заливов – на данном этапе немцев вполне устраивало. Что же до второй задачи, то немецкие войска подходили к Либаве и немцы были заинтересованы в захвате этого города-порта, с тем чтобы базировать там свои корабли. Поэтому весной 1915 г германский флот вел систематические боевые действия, минируя воды у горла Финского залива, вторгаясь легкими силами в Рижский залив для демонстрационных операций, но самое главное – организовали систематическую поддержку своих войск у Либавы, не пожалев для этого корабли 4-ой разведгруппы (легкие крейсера и эсминцы) и 4-ую эскадру линкоров (старые броненосцы) для прикрытия, которые последние осуществляли, находясь в Киле. В конце концов Либава была захвачена, следующей целью немцев была Виндава. Русская 5-а армия в Курляндии не могла сдержать немецкие войска и постепенно откатывалась в направлении Риги. Соответственно и приморский фланг армий постепенно перемещался в сторону Рижского залива.
Русские на Балтике были сильнее, но не проводили сколько-то крупных операций. Помимо обороны Финского и Рижского заливов, балтфлот ставил минные заграждения у Либавы и Виндавы, русские и британские подводные лодки постоянно выходили в море. Но надводные корабли проявляли известную пассивность, хотя 5-ый и 6-ой дивизионы эсминцев совместно с ПЛ «Окунь» довольно удачно «скомкали» бомбардировку Виндавы, предпринятой отрядом в составе броненосца береговой обороны «Беовульф», легких крейсеров «Любек» и «Аугсбург», а также трех миноносцев и шести тральщиков. Первая бригада крейсеров выходила на постановку мин к Либаве и имела короткую ночную перестрелку с германским крейсером «Мюнхен», которая, впрочем, ни к чему не привела.
Такое бездействие Балтийского императорского флота было обусловлено тремя факторами. Первый из них заключался в том, что несмотря на наличие сигнальной книги погибшего на камнях германского крейсера «Магдебург» и возможности читать немецкие радиограммы, командование никогда не знало, чем именно располагает немецкий флот на Балтике. Общеизвестно, что немцы в любой момент могли перебросить по Кильскому каналу из Северного моря в Балтику многократно превосходящие силы.
Второй фактор – отсутствие в русском флоте современных быстроходных кораблей, за исключением одного-единственного нефтяного эсминца «Новик». Абсолютно все балтийские крейсера, начиная от «Дианы» и заканчивая броненосными крейсерами новой постройки типа «Баян» и «Рюрик», имели скорость до 21 узла. Таким образом, им не хватало скорости для того, чтобы уклониться от боя с современными дредноутами и, конечно, они не имели боевой мощи и защиты, чтобы противостоять последним. Иными словами, каждый выход отечественных крейсеров в море представлял собой игру со смертью.
И, наконец, третий фактор – это неготовность бригады линкоров «Севастополь». Формально все четыре корабля этого типа вошли в строй еще осенью-зимой 1914 г, но они не успели пройти положенного курса боевой подготовки до замерзания Финского залива (февраль 1915г). Возобновив боевую подготовку в конце апреля, все же еще не были готовы «к походу и бою» в начале лета 1915 г. Надо сказать, что фон Эссен считал, что после обретения полной боеготовности «Севастополи» позволят ему вести активные, наступательные действия на море. Он рассчитывал вести их в море и использовать для прикрытия операций старых крейсеров. Но пока складывалась прискорбная ситуация – «Севастополи» нельзя было отправлять в бой по причине их неготовности, а старые линкоры Балтфлота – «Славу», «Цесаревич», «Император Павел I» и «Андрей Первозваный» нельзя было отправить в бой тоже, потому что пока не готовы дредноуты, именно они обеспечивали оборону центральной минно-артиллерийской позиции, защищавшей горло Финского залива. Все, что удалось командующему флотом – в феврале 1915 г «выбить» из Ставки разрешение использовать за пределами Финского залива два линкора-додредноута.
К сожалению, 7 мая 1915 г Балтийский флот понес тяжелейшую утрату - командующий Балтфлотом фон Эссен скончался от крупозного воспаления легких. Его должен был сменить опытный и инициативный офицер – Людвиг Бернгардович Кербер, но его «подвинули» - в стране началась «шпиономания» и нетерпимость к людям с германскими фамилиями. Против брата Л.Б. Кербера были выдвинуты совершенно абсурдные обвинения, от которых позднее отказались, но адмирал был этим скомпрометирован. На пост комфлота 14 мая был назначен вице-адмирал Василий Александрович Канин, который по своим качествам командующего значительно уступал и Н.О. Эссену и Л.Б. Керберу.
Тем не менее, едва ли не первое, что сделал В.А. Канин, вступив в должность комфлота - попросил разрешения у Ставки использовать линкоры типа «Севастополь» для наступательных операций, но ему было отказано. Впрочем, справедливости ради следует указать, что просьба В.А. Канина о «Севастополях», по всей видимости, носила демонстративный, имиджевый характер – в 1916 г, когда все ограничения на использование новейших дредноутов были Ставкой сняты, он ни разу не использовал их для прикрытия активных действий крейсеров в открытом море. С дугой стороны, В.А. Канин, очевидно, понимал, что ему невозможно будет избежать сравнения с безвременно почившим Николаем Оттовичем фон Эссеном, и что для повышения своего реноме ему следует что-то предпринять, какую-то операцию, которая укрепила бы веру в него, как в дееспособного командира.
Вот в какой обстановке и осуществлялось планирование набега на Мемель, а происходило это так. План операции зародился не в высших иерархиях командования, а, можно сказать, «на местах», конкретнее: в ведомстве контр-адмирала А.И. Непенина, начальника службы связи Балтийского моря. Эта служба, по сути, представляла собой радиоразведку Балтфлота. И вот, 17 июня 1915 г (о точной дате мы поговорим позднее) служба связи доложила командованию флота текст перехваченной германской радиограммы, из которого следовало, что все германские боевые корабли возвращаются в базы, и даже дозорные миноносцы заменяются импровизированными тральщиками - вооруженными траулерами. Разведывательная сводка штаба Балтийского флота №11-12 (с 17 июня по 7 июля) в части «Намерения противника» гласила:
«17-го (июня) стало определенно известно, что все суда, принимавшие участие в Виндавской операции, утром 16-го вернулись в Либаву… Было веское основание думать, что разведка в ближайшие дни не представится интенсивной. Сопоставляя это основание с агентурным сообщением о готовящемся… императорском смотре флоту в Киле, где уже к 15-му было собрано до сорока судов, можно было допустить, что германцы, совершенно игнорирующие за последнее время наш флот…, пошлют туда все лучшие суда, возложив охрану побережья от Данцига до Либавы на сравнительно ничтожные силы.»
Таким образом, стало ясно, что Балтфлот сможет использовать свои относительно тихоходные корабли для проведения операции у германских берегов, практически не опасаясь перехвата. И вот у старшего флаг-офицера оперативной части штаба командующего Балтфлотом лейтенанта А.А. Саковича и второго (радиотелеграфного) флагманскому минного офицера (фактически- офицера радиотехнической разведки) старшего лейтенанта И.И. Ренгартена возникла идея:
«быстро использовать создавшуюся обстановку с целью нанесения противнику хотя бы морального удара, способного вместе с тем несколько поднять настроение у нас в тылу.»
Таким образом, изначально эта операция имела моральное, а не военное значение, которого, тем не менее, не стоило преуменьшать. Дело в том, что в общественном мнении Германии все больше преобладали тревожные настроения, и тому было множество оснований. Во-первых, вопреки всем довоенным планам и как ни стремилось к тому верховное военное командование, страна не смогла избежать войны на два фронта, чего, очевидно, должна была всеми силами избегать. Во-вторых, не имелось никакой перспективы быстрой победы хотя бы на одном из фронтов. «Молниеносная» кампания во Франции очевидно не заладилась, и там не стоило ждать быстрых результатов, а надежда разгромить русских в 1915 г истаяла много быстрее мартовского снега. Несмотря на ряд тяжелых поражений и начавшееся «великое отступление», армии Российской империи совершенно не были разбиты и больно «огрызались» во всяком удобном случае. Австро-германских войск оказалось достаточно, чтобы теснить русские полки, но недостаточно для достижения решающих результатов, а новых войск взять было неоткуда. В-третьих, (и это было, пожалуй, важнее и первого, и второго), хотя до голода было еще очень далеко, но первые проблемы с продовольствием начались в Германии именно в 1915 г. Наша агентура в Германии неоднократно сообщала, что:
«этот момент необходимо использовать для действий нашего флота, хотя бы и чисто рекламных, дабы показать «немецкой толпе» неверность сведений о том, что Россия больше предпринять ничего не сможет, в частности, русский флот Балтийского моря»
В целом же можно констатировать, что время проведения императорского смотра в Киле, на котором должен был присутствовать сам кайзер, как нельзя лучше подходило для такой акции.
По плану А.А. Саковича и И.И. Ренгартена бомбардировку должны были осуществить крейсера вместе с «Рюриком», самым мощным кораблем этого класса в составе нашего Балтийского флота. В качестве объекта атаки лейтенанты предложили Кольберг (сегодня – Колобжег). Этот город, расположенный на побережье Восточной Пруссии, как будет показано ниже, весьма хорошо подходил для задуманной ими акции.
Со своим планом лейтенанты обратились к флаг-капитану по оперативной части капитану 1-го ранга А.В. Колчаку (тому самому), и он вполне его одобрил, отметив только, что объект атаки требует дополнительного обсуждения. Далее офицеры обратились с этим проектом к начальнику штаба флота (в своих воспоминаниях А.А. Сакович упоминает, что им на тот момент все еще оставался Л.Б. Кербер, но тут возможна ошибка, так как он в июне 1915 г принял командование эскадрой дредноутов), и тот тоже расхвалил план и счел, что его всенепременно и срочно нужно осуществить.
Вот так, пройдя по цепочке вышестоящих начальников и заслужив их одобрение, проект атаки на Кольберг попал к командующему флотом В.А. Канину. Немедленно было собрано совещание, в котором, помимо комфлота, приняли участие флаг-офицер, начальник штаба и вся оперативная часть.
Но Василий Александрович заосторожничал. Во-первых, он посчитал рейд на Кольберг слишком опасным, и сменил Кольберг на Мемель (ныне – Клайпеда). Вообще говоря, Мемель - это литовский город, и за свое существование он сменил множество господ, но, начиная с 1871 г числился самым северным городом провозглашенной Германской империи.
Тем не менее, Кольберг для атаки подходил значительно лучше и это хорошо объяснял в своих воспоминаниях А.А. Сакович:
«Кольберг был избран потому, что Свинемюнде, не говоря уже о Киле, был слишком далек и сильно укреплен, у Нейфарвассера, также укрепленного, предполагались, кроме того, минные заграждения, а Мемель был чересчур близок и не имел никакого значения. Кольберг был, во-первых, достаточно удален от Финского залива и, во-вторых, являлся довольно значительным пунктом померанского побережья, почему удар по нему, естественно, стимулировал бы большой размах и смелость русского командования, державшегося до того времени пассивно»
Кроме этого, В.А. Канин категорически отказался использовать в этой операции «Рюрик», не желая рисковать лучшим крейсером Балтфлота.
Надо сказать, что подобные решения характеризуют В.А. Канина далеко не с лучшей стороны. Ниже мы приведем карту, на которой для удобства уважаемого читателя Киль выделен черным кружком, Кольберг - красным, а Нейфарвассер и Мемель - голубыми.
Изменение цели операции уменьшило маршрут до нее примерно с 370 до 300 морских миль, а это не то расстояние, ради которого стоило поступаться Кольбергом в пользу куда менее значимого Мемеля. Кроме того, один взгляд на карту показывал, что корабли из Киля, даже если бы в нем оказались немецкие линейные крейсера, не имели ни шанса перехватить русский отряд после обстрела Кольберга – от него до Киля по морю почти 200 миль. В сущности, если крейсерам Балтфлота что-то и могло угрожать, так это какие-то германские морские силы, оставшиеся в Либаве либо Нейфарвассере. Но, находясь в Либаве, они в любом случае находились бы между русскими кораблями и Финским заливом, выбор Мемеля вместо Кольберга на это никак не влиял. А перехватить русских из Нейфарвассера, если бы они пошли стрелять по Кольбергу… Теоретически это было возможно, но практически – почти нереально, потому что для этого нужно было бы иметь боевые корабли под парами, в трехминутной готовности к выходу, тогда еще оставался бы какой-то шанс. В то же время по факту германским кораблям, вышедшим 19 июня 1915 г из Нейфарвассера на помощь кораблям Карфа, понадобилось четыре часа только на то, чтобы развести пары – к этому времени русский отряд, обстрелявший Кольберг, был бы уже на полпути к острову Готланд.
И во всяком случае, ни в Либаве, ни в Нейфарвассере никак нельзя было ожидать ничего более страшного, чем германские броненосные крейсера.
Однако для 1-ой бригады крейсеров Балтфлота и они представляли серьезную угрозу, потому что индивидуально были значительно сильнее, чем «Баян» и «Адмирал Макаров», не говоря уже о бронепалубных «Богатыре» и «Олеге». Если бы вдруг в Либаве оказалось три таких корабля: «Роон», «Принц Генрих» и «Принц Адальберт», то они могли бы не только перехватить русскую эскадру, но и уничтожить ее, или, по крайней мере, нанести ей тяжелые потери. Для того, чтобы избежать этого, как раз и следовало включить в состав отряда «Рюрик», потому что для этого корабля, спроектированного уже после русско-японской войны, любой германский броненосный крейсер (по крайней мере – в теории) являлся не более чем «законной добычей». Сопоставляя тактико-технические характеристики «Рюрика» и германских броненосных крейсеров, мы видим, что даже вдвоем немецкие корабли вряд ли были ровней одному «Рюрику».
Резюмируя вышесказанное, выходило так, что единственной угрозой для кораблей, участвующих в рейде, были германские броненосные крейсера в Либаве (если они там будут, чего точно никто не знал). Включение в состав русского отряда «Рюрика» полностью нейтрализовало бы эту угрозу, но именно этого В.А. Канин делать и не хотел! Опасаясь за судьбу своего самого сильного крейсера, он подвергал совершенно ненужному риску корабли 1-ой бригады крейсеров. Остальные офицеры штаба и оперативного отдела все это отлично понимали, и пытались отговорить новоиспечённого комфлота от столь опрометчивых решений. Совещание продолжалось пять часов и закончилось только в 2 часа ночи! Впрочем, «уломать» В.А. Канина удалось лишь частично. Вот как описывает это совещание А.А. Сакович:
«До 2 часов ночи, переходя даже временами границы субординации, велась борьба инициативной группы при поддержке начальника штаба и флаг-капитана с командующим флотом, причем можно было думать, что победа останется за командующим, как всегда рассматривавшим предложенную ему операцию с точки зрения возможной неудачи и вытекающих уже для него лично неприятных последствий.
Слепой случай склонил чашу весов в обратную сторону. Ренгартен, известный своей выдержкой, видя, что все рушится, потерял терпение и сказал какую-то резкую фразу на очередную унылую реплику командующего. Результат получился неожиданный. Понял ли в тот момент Канин то, что ему старались доказать в течение 5 часов подряд, или ему просто надоела длительная дискуссия, но он вдруг уступил в отношении "Рюрика", сказав при этом весьма характерную для него фразу: "Ну, хорошо, раз Иван Иванович (Ренгартен) сердится, я дам вам «Рюрика»". Объектом же операции он по-прежнему оставил Мемель, что, как было уже сказано, значительно понижало цельность и значимость первоначального оперативного замысла»
Слепой случай склонил чашу весов в обратную сторону. Ренгартен, известный своей выдержкой, видя, что все рушится, потерял терпение и сказал какую-то резкую фразу на очередную унылую реплику командующего. Результат получился неожиданный. Понял ли в тот момент Канин то, что ему старались доказать в течение 5 часов подряд, или ему просто надоела длительная дискуссия, но он вдруг уступил в отношении "Рюрика", сказав при этом весьма характерную для него фразу: "Ну, хорошо, раз Иван Иванович (Ренгартен) сердится, я дам вам «Рюрика»". Объектом же операции он по-прежнему оставил Мемель, что, как было уже сказано, значительно понижало цельность и значимость первоначального оперативного замысла»
Тем не менее, решение было принято и цель операции была сформулирована так:
«Пользуясь сосредоточением в Киле германского флота перед императорским смотром, совершить внезапное нападение на Мемель и путем энергичной бомбардировки повлиять на общественное мнение Германии, которое будет на это особенно чутко реагировать ввиду совпадения указанного смотра с активным выступлением нашего флота, считающегося противником совершенно пассивным»
Хотелось бы отметить забавный казус в источниках: так, например, Козлов Д.Ю. в «Мемельская операция флота Балтийского моря» указывает (и мы говорили об этом ранее), что командование Балтфлота получило информацию о возвращении всех кораблей в базы 17 июня 1915 г (по старому стилю), в то же время и его описание, и воспоминания А.А. Саковича приводят к тому, что:
1) А.А. Сакович и И.И. Ренгартен получили телеграмму немцев и начали работу по составления плана 17 июня, и тем же днем они представили проект плана своему руководству.
2) В 21.00 того же дня началось совещание с комфлота В.А. Каниным.
3) Совещание продолжалось 5 часов и закончилось в 02.00, т.е. в 2 часа пополуночи.
Из этого вроде бы следует, что решение на проведение операции было принято 18 июня. Но почему тогда тот же Д.Ю. Козлов указывает, что согласно доработанному плану операции корабли должны были выходить в море 17-18 июня (задним числом?), и что отряд должен был собраться у банки Винкова около 05.00, т.е. спустя всего три часа после завершения совещания? А далее уважаемый автор сообщает, что М.К. Бахирев, командир отряда, получил приказ комфлота 17-го июня, причем бункеровка (погрузка угля) перед операцией была закончена 17 июня в 17.52?
По мнению автора настоящей статьи, произошла досадная ошибка – германская телеграмма была расшифрована не 17-го, а 16 июня, тогда все сходится – результаты ее анализа попадают в разведсводку на 17 июня – 7 июля, к разработке плана набега А.А. Сакович и И.И. Ренгартен приступают не 17-го, а 16-го июня, пятичасовое совещание, на котором было принято решение проводить операцию состоялось в ночь с 16-го на 17-е июня, и начиная с раннего утра 17-го июня ведется подготовка к выходу кораблей в море. Если же считать, что никакой ошибки в источниках нет, то придется констатировать, что два лейтенанта, чего-то там себе выдумав, умудрились отдать все необходимые распоряжения на проведение операции еще до того, как сообщили о своих проектах начальству, да еще и подделали их так, будто они исходят от комфлота.
Соответственно, мы остановимся на том, что решение о проведении операции было принято в ночь с 16-го на 17-е июня. Но перед тем, как перейти к описанию плана операции, упомянем еще о… этической ее стороне.
Дело в том, что А.Г. Больных, комментируя цель русской операции, пишет:
«Любопытная формулировка, слишком сильно напоминающая заголовки британских газет после обстрела Хиппером Скарборо и Уитби в декабре 1914 года. Но вот, что интересно, неужели вице-адмирала Канина прельщали лавры Хиппера, которого в Англии после этих рейдов иначе как детоубийцей не называли?»
Однако здесь имеется нюанс. Дело в том, что, налет на Уитби и Скарборо выглядел так – «Дерфлингер» и «Фон-дер-Танн», выйдя из полосы тумана, легли параллельно береговой линии в каких-то 10 кабельтовых от нее – и, пойдя от Уитби к Скарборо, открыли огонь. При этом стреляли немцы именно по городам – оба они представляют собой некрупные населенные пункты, никаких портов (если не считать за таковые причалы для яхт и рыболовных судов) или военных объектов там не было. Иными словами, немцы совершенно сознательно нанесли удар по гражданским «некомбатантам».
Скарбро сегодня
В то же время русские не собирались стрелять по городу, а планировали обстрел портовых сооружений. По словам А.К. Вейса:
«Все командиры крейсеров были очень недовольны этим поручением… … надо было обстреливать хотя и военный порт, но там ведь были и мирные жители, жены и дети, и с этим мы не могли примириться. Несмотря на все протесты командиров, пришлось все-таки идти… Тогда командиры решили, что будем стрелять только по портовым учреждениям, но это была только сделка со своей совестью, а все же каждый понимал, что снаряды могут попасть и в жилые помещения»
Возможно, что многим из нас, чье восприятие этики военных действий формировалось сквозь адскую призму Второй мировой войны с ее бесчисленными сожженными дотла деревнями и городами все это покажется каким-то позерством, но… Тогда было другое время, и во всяком случае артиллерийский удар по сооружениям военного порта принципиально отличен от обстрела жилых районов.
Готландский бой 19 июня 1915 г. Часть 2
Итак, на совещании у главкома В.А. Канина после пятичасовых прений 17 июня 1915 г. было принято принципиальное решение о набеге на Мемель. Теперь следовало подготовить план операции и сделать это очень быстро, потому что, по данным разведки, императорский смотр в Киле должен был состояться на следующий день, то есть 18 июня, после чего боевые корабли Германии вернутся на свои посты. Для того, чтобы успеть провести операцию, корабли должны были выйти в море уже в ночь с 17 на 18 июня, а к выходу необходимо было подготовиться. Все это в совокупности означало, что у штаба императорского балтийского флота на подготовку плана операции оставалось буквально несколько часов.
Как ни странно, за это столь незначительное время родился весьма оригинальный план боевой операции, предусматривавший задействование разнородных сил на значительной акватории. План предусматривал формирование трех отрядов кораблей:
1) ударная группа;
2) силы прикрытия;
3) группа демонстрационных действий.
Ударная группа состояла из отряда особого назначения, включавшего в себя:
1) броненосный крейсер «Рюрик»;
2) бронепалубные крейсера «Олег» и «Богатырь»;
3) эскадренный миноносец «Новик»;
4) 6-й дивизион эсминцев, в том числе «Казанец», «Украина», «Войсковой», «Страшный», «Стерегущий», «Забайкалец», «Туркменец–Ставропольский».
Вне всякого сомнения, каждый, кто читает эту статью, отлично помнит ТТХ крейсеров и «Новика», что же касается 6-го дивизиона, то его составили «послецусимские» эсминцы типа «Украина», имевшие 730 т нормального водоизмещения, 25 узлов скорости и вооружение, состоявшее из двух 102-мм пушек, одной 37-мм, четырех пулеметов и двух однотрубных 450-мм торпедных аппаратов.
Руководить отрядом особого назначения было поручено контр-адмиралу Михаилу Коронатовичу Бахиреву, который в 1914 г принял командование 1-ой бригадой крейсеров, а до этого был командиром броненосного крейсера «Рюрик».
Силы прикрытия включали в себя:
1) линкоры «Слава» и «Цесаревич»;
2) броненосные крейсера «Баян» и «Адмирал Макаров»;
3) подводные лодки «Кайман», «Дракон», «Крокодил», «Макрель», «Окунь» и Е-9.
Первые три лодки были однотипными кораблями типа «Кайман», имевшими 409/480 т надводного/подводного водоизмещения, бензиновые двигатели надводного и электрические для подводного хода на которых лодки развивали, соответственно, 9 и 5 узлов. Вооружались лодки одной 47-мм и одной 37-мм пушками, а также четырьмя 450-мм торпедными аппаратами. Данные корабли были детищем «сумрачного американского гения» инженера С. Лэком, предусмотревшего в своем проекте множество уникальнейших особенностей, таких как деревянные надстройки, камера для выхода водолазов и выдвижные колеса (!) для передвижения по дну, хотя в итоге от последних отказались. К сожалению, подводные лодки типа «Кайман» отличало также почти полное отсутствие боеспособности, отчего их использование в первую мировую войну было чрезвычайно затруднено. Что касается «Макрели» и «Окуня», то это были маленькие (151/181 тонн) и весьма устаревшие кораблики, умудрившиеся поучаствовать еще в русско-японской войне. В сущности, из всех шести подводных лодок, входивших в состав Сил прикрытия, боевое значение имела только великолепная британская Е-9 имевшая 672/820 т. подводного/надводного водоизмещения, скорость 16/10 узлов, и торпедное вооружение, включавшее 2 носовых, 2 траверзных и один кормовой 450-мм торпедных аппарата.
Группа демонстративных действий включала в себя 7-ой дивизион эсминцев, включавший в себя «Боевой», «Выносливый», «Бурный», «Внимательный», «Инженер-механик Зверев» и «Инженер-механик Дмитриев». Нормальное водоизмещение 450 т., скорость в 27 узлов, 2 75-мм орудия, 6 пулеметов и три однотрубных 450-мм торпедных аппарата. Эти корабли неплохо смотрелись бы в Порт-Артурской эскадре, для которой и строились, но они опоздали на русско-японскую войну. После нее только два из десяти построенных по данному проекту миноносцев отправились на Дальний Восток, а остальные восемь включили в состав Балтийского флота.
Общий замысел операции был таков. Корабли отряда особого назначения (ударная группа) должны были выйти из мест базирования и сосредоточиться в 05.00 у банки Винкова. Затем, двигаясь по глубокой воде между побережьем и восточным берегом острова Готланд, им следовало подойти к Мемелю ранним утром 19 июня, произвести обстрел, планировавшийся в виде короткого огневого налета, после чего уйти к Або-Аландской шхерной позиции.
Надводные корабли сил прикрытия оставались на Або-Аландской шхерной позиции в полной готовности выйти в море по требованию командира особого отряда. Подводные лодки сил прикрытия должны были развернуться в районе Либавы и маяка Стейнорт и патрулировать там 18 и 19 июня. Смысл этого действия, по всей видимости, заключался в том, что если бы в Либаве оказались какие-то крупные немецкие корабли, то они могли выдвинуться кратчайшим путем вдоль побережья к Финскому заливу, с тем чтобы у его горла пытаться перехватить отряд особого назначения. В этом случае они как раз налетели бы на позиции русских подводных лодок.
Но самое интересное в первоначальной версии плана – это наличие группы демонстрационных действий, которая состояла из дивизиона старых миноносцев и должна была выйти в район Либавы к 10.00 19 июня. Таким образом, предполагалось, что сперва состоится огневой налет на Мемель, и практически тут же немцы увидят русские корабли у Либавы. Все это могло бы ввести противника в заблуждение и заставить его предположить, что обстрел Мемеля – лишь попытка отвлечения внимания, а основная операция будет проводиться у Либавы, и направить подкрепления именно к Либаве, а не на перехват отступающих после обстрела Мемеля сил.
В целом, первоначальный план отличался очевидными положительными качествами при двух отрицательных. Во-первых, сплаванная 1-ая бригада крейсеров («Баян», «Адмирал Макаров», «Богатырь» и «Олег») оказалась разбита на полубригады между двумя отрядами, и это не было хорошо. А во-вторых, основная опасность для русских кораблей исходила не из Либавы, а из района устья Вислы, Данцига-Нейфарвассера, где могли располагаться вражеские крупные корабли, и где они по факту оказались, так что развертывать подводные лодки следовало именно там.
Несмотря на то, что на составление плана операции у штаба флота оставалось всего несколько часов (еще ведь надо писать приказы, передавать их с нарочными командирам кораблей, а тем нужно время для подготовки к выходу и т. д.), быстро составленный план немедленно начал подвергаться различным новациям. Во-первых, здравый смысл все же возобладал и «Баян» с «Адмиралом Макаровым» изъяли из сил прикрытия и передали в отряд особого назначения М.К. Бахиреву. Таким образом, в предстоящей операции сплаванное соединение, каковым являлась 1-ая бригада крейсеров действовало совместно. Надо сказать, что в противном случае, Готландский бой мог вообще не состояться, но об этом мы поговорим позднее.
Во-вторых, обстрел Мемеля был перенесен с утра 19 июня на вечер 18 июня, с тем чтобы можно было отступить в ночь, когда шансов перехватить отряд особого назначения у немцев практически не было. Соответственно, отпадала необходимость в демонстрационных действиях у Либавы, что высвобождало 7-ой дивизион эсминцев, но смысла посылать их с отрядом особого назначения не было никакого, в силу крайне низких боевых качеств этих совсем устаревших уже эсминцев. Поэтому решено было использовать их для обеспечения развертывания участвующих в операции боевых кораблей – они сопровождали крейсера 1-ой бригады и «Рюрик» к точке сбора у банки Винкова и, при необходимости, сопровождать силы прикрытия в лице линкоров «Цесаревич» и «Слава» в случае их выхода в море.
А вот план развертывания подводных лодок имел целых три итерации – о первой версии мы уже указали выше, но затем, здраво оценив техническое состояние лодок, решено было использовать две другие подводные лодки, «Акулу» и «Миногу», отправив их к северной и южной оконечностям острова Эланд, а британскую Е-9 направить к Либаве. Но увы, «Акула» с «Миногой» также не были готовы к походу, так что окончательная диспозиция подводных лодок определена была так:
1) «Кайман», «Дракон», «Крокодил» развертывались у входа в Финский залив;
2) «Макрель» и «Окунь» отправлены к Люзерорту (он отмечен на карте со знаком вопроса, потому что автор настоящей статьи не уверен в том, что правильно определил его местоположение);
3) британская Е-9 выслана к устью Вислы.
Иными словами, как ни прискорбно это прозвучит, русские подводные лодки патрулировали там, где могли, а английская – там, где это было необходимо.
Что еще можно было сказать о русском плане? На всем протяжении операции кораблям предписывалось соблюдать радиомолчание, используя радиостанции на передачу только в случае крайней необходимости. При столкновении с кораблями неприятеля, наоборот, требовалось «глушить» их радиопередачи. И еще приказ содержал весьма интересные указания: в случае, если на переходе к Мемелю будет обнаружен неприятель, и, если при этом «отряд окажется в выгодном положении», крейсерам предписывалось вступить в решительный бой. Тем не менее не стоило забывать об основной цели:
В свое время германский фельдмаршал Хельмут фон Мольтке произнес ставшую крылатой фразу: «Ни один план не переживает встречи с противником», хотя есть подозрение, что эту же мысль задолго до него высказал Сунь Цзы. Увы, русский план операции стал «сыпаться» задолго до того, как противник показался на горизонте.
17 июня 1915 г. «Слава», «Цесаревич» и 1-ая бригада крейсеров находились в Або-Аландской шхерной позиции, «Рюрик» — в Ревеле (Таллин), а «Новик» и 6-ой дивизион эсминцев – в Моонзунде. Все они, в силу военного времени, пребывали в высокой готовности к выходу, им нужно было только немного догрузиться углем. На крейсерах 1-ой бригады погрузку закончили к 17.20 того же дня и немедленно выдвинулись к рейду Пипшер где и были к 21.30. Там они встретились с частью 7-го дивизиона эсминцев, и в сопровождении «Боевого», «Выносливого» и «Бурного» крейсера в 02.00 ночи 18 июля покинули рейд и двинулись к точке сбора у банки Винкова. Остальные три миноносца 7-го дивизиона сопровождали броненосный крейсер «Рюрик», шедший к банке Винкова из Ревеля. Крейсера встретились без происшествий, после чего 7-ой дивизион был отпущен "на зимние квартиры".
Но если 1-ая бригада крейсеров и "Рюрик" на этапе сосредоточения не имели проблем, то вышедшие из Моонзунда «Новик» и 6-ой дивизион эсминцев угодили в густой туман и вынуждены были встать на якорь у острова Вормс, так что к банке Винкова они вышли более чем с трехчасовым опозданием. К этому времени крейсера контр-адмирала М.К. Бахирева уже ушли, но он приказал эсминцам идти за ним к Дагерорту, где, за счет более высокой скорости миноносцев, отряды должны были бы соединиться. Увы, в 06.00 утра 18 июня и М.К. Бахирев угодил в полосу тумана и шансов на то, что эсминцам удастся присоединиться к нему практически не осталось. Тогда Михаил Коронатович, не желая, чтобы относительно тихоходные корабли 6-го дивизиона и дальше блуждали в тумане, отменил их участие в операции и приказал им возвращаться обратно. Что до «Новика», то он, согласно распоряжению М.К. Бахирева, должен был оставить попытки разыскать крейсера 1-ой бригады и «Рюрик», а идти самостоятельно к Мемелю, руководствуясь общим планом операции. Но командир «Новика» М.А. Беренс поступил проще и запросил по радио координаты, курс и скорость крейсеров командующего отряда особого назначения, а получив все это, смог присоединиться к ним.
Итак, отряд особого назначения «потерял» дивизион миноносцев, но остальные корабли все же удалось собрать вместе. Впереди в кильватерной колонне шли крейсера 1-ой бригады, за ними – «Рюрик», а замыкал колонну «Новик». Однако шутки тумана на этом только начинались, потому что приблизительно в 18.00 18 июня русский отряд угодил в полосу почти нулевой видимости. И вот, после поворота на курс, выводящий корабли М.К. Бахирева к Мемелю, «Рюрик» и следующий за ним «Новик» потерялись – несмотря на то, что 1-ая бригада крейсеров включала кильватерные огни и сбрасывали в воду специальные трещотки (ориентируясь по звуку которых можно было выбрать правильный курс) воссоединиться с «Новиком» и «Рюриком» им не удалось.
Здесь огромную роль сыграло то, что, в отличие от кораблей 1-ой бригады, ни «Рюрик», ни «Новик» не были включены в какую-либо бригаду, дивизион, или иное подразделение Балтийского флота, а числились в нем отдельными единицами. До какой-то степени это было объяснимо, потому что и «Рюрик» и «Новик» по своим характеристикам кардинально отличались от остальных кораблей русского флота того же класса. Включить «Новик» в дивизион угольных миноносцев означало сильно урезать его возможности, но была в этом и обратная сторона. Дело в том, что 18 июня крейсера 1-ой бригады также теряли друг друга из вида, но, будучи сплаванным соединением, смогли «найтись» руководствуясь едва заметным кильватерным следом, оставляемым идущим впереди кораблем. А вот командирам «Рюрика» и «Новика», не имевшим такого опыта, соединиться с 1-ой бригадой не удалось.
Наступил вечер 18 июня, когда корабли отряда особого назначения согласно приказу должны были обстрелять Мемель. Но М.К. Бахирев, конечно, не мог этого сделать – мало того, что он находился не пойми где (отряд шел по счислению с двух часов ночи) и вокруг не было ничего видно, так он еще и лишился едва ли не половины своей боевой силы, «растеряв» «Рюрик», «Новик» и 6-ой дивизион эсминцев по дороге! Но главная причина, побудившая М.К. Бахирева отказаться от обстрела, была ужасная видимость, а точнее — полное ее отсутствие.
Впрочем, в тот момент русский командующий еще не до конца оставил идею обстрела Мемеля – он просто решил отложить налет до утра. В 19.00 18 июня он развернулся на 180 градусов и, вместо Мемеля, пошел к полуострову Готланд, с тем чтобы определить место, где находится его отряд. В итоге крейсера 1-ой бригады вышли к южной оконечности Готланда, где туман оказался не таким густым, как восточнее и смогли определиться по маяку Фальудден. Теперь М.К. Бахирев, по крайней мере, точно знал местонахождение своих крейсеров. В 23.35 он вновь развернулся и снова пошел к Мемелю – но лишь для того, чтобы вновь угодить в полосу сильнейшего тумана.
А в это время служба связи балтийского флота продолжала нести свою боевую вахту: вот как описывал ее капитан 2-го ранга К.Г. Люби:
Все дело в том, что одновременно с рейдом русских легких сил на Мемель, и невзирая на императорский смотр в Киле, немцы выполняли «задачу VII» (под этим обозначением она фигурировала в германских документах), а именно – постановку минного заграждения в районе маяка Богшер. Для этого вечером 17 июня из устья Вислы вышли минный заградитель «Альбатрос» в сопровождении броненосного крейсера «Роон» и пяти миноносцев. Утром 18 июня на соединение с ними из Либавы вышел коммодор Карф на легком крейсере «Аугсбург» в сопровождении легкого крейсера «Любек» и пары миноносцев. Надо сказать, что сильнейший туман мешал немцам ничуть не меньше, чем русским, потому что два этих отряда не смогли соединиться в точке рандеву и пошли в район проведения операции (постановки минного заграждения) раздельно. Интересно, что крейсера М.К. Бахирева и немецкие отряды разошлись в полдень 18 июня примерно в 10-12 милях друг от друга, но, конечно, обнаружить противника не могли.
Итак, радиоразведка российского флота смогла разузнать об императорском смотре в Киле, как и о том, что основная масса боевых кораблей Германии на Балтике на период проведения смотра отозвана в Киль. Это был безусловный успех, предрешивший проведение операции по обстрелу Мемеля. К сожалению, служба связи не смогла заранее выявить операцию по минированию, которую осуществляло кайзерлихмарине как раз в период смотра в Киле, и это следует рассматривать как неудачу нашей разведки. Однако затем ей удалось засечь переговоры германских кораблей в море, оперативно их дешифровать и тем самым выявить примерный состав немецких сил, а также их местоположение.
Интересно, что немцы также обнаружили русские переговоры, потому что, как мы видели выше, предписанное радиомолчание отряд особого назначения все-таки не соблюдал. Но, не имея возможности дешифровки русских сообщений, коммодор Карф решил, что его радисты слышат переговоры русских дозорных у Финского залива, которые, конечно, не могли его насторожить. Зато русские разведчики буквально «взяли под руку» контр-адмирала М.К. Бахирева и вывели его прямиком на противника, что следует расценивать как блестящий успех службы Непенина и Ренгартена.
Как мы уже говорили выше, вечером 18 июня в 23.35 1-ая бригада крейсеров вновь повернула на Мемель. А по прошествии чуть более двух часов, в 01.45 19 июня на «Адмирале Макарове» получили две радиограммы:
Получив эту информацию, Михаил Коронатович без сожаления оставил попытки выйти к Мемелю в густом тумане – перед ним был отличный «приз», ради которого стоило отказаться от основной цели операции. Тем не менее, М.К. Бахирев не сразу ринулся на перехват – до 03.00 утра 19 июня он продолжал поиск «Рюрика» и «Новика», и лишь убедившись в том, что не найдет потерявшиеся корабли, повернул свою бригаду крейсеров навстречу немцам. Затем пришла очередная радиограмма от Ренгартена:
Светало. Густой туман, путавший 18 июня и русских и немецких моряков немного разошелся и крейсера 1-ой бригады увидели друг друга: «Баян», «Олег» и «Богатырь» оказались в трех милях от «Адмирала Макарова». Восстановив кильватерную колонну корабли М.К. Бахирева легли на курс 303 в 06.15, а спустя час довернули на курс 10 градусов, ведущий в точку, где должен был находиться «Аугсбург». Затем Михаил Коронатович распорядился увеличить ход до 19 узлов и сообщить семафором на крейсера бригады:
Офицеры «Адмирала Макарова» недоумевали. «Непенин с Ренгартеном ущучили немцев… Нашей связи верить можно», — пояснил им М.К. Бахирев.
Как ни странно, за это столь незначительное время родился весьма оригинальный план боевой операции, предусматривавший задействование разнородных сил на значительной акватории. План предусматривал формирование трех отрядов кораблей:
1) ударная группа;
2) силы прикрытия;
3) группа демонстрационных действий.
Ударная группа состояла из отряда особого назначения, включавшего в себя:
1) броненосный крейсер «Рюрик»;
2) бронепалубные крейсера «Олег» и «Богатырь»;
3) эскадренный миноносец «Новик»;
4) 6-й дивизион эсминцев, в том числе «Казанец», «Украина», «Войсковой», «Страшный», «Стерегущий», «Забайкалец», «Туркменец–Ставропольский».
Вне всякого сомнения, каждый, кто читает эту статью, отлично помнит ТТХ крейсеров и «Новика», что же касается 6-го дивизиона, то его составили «послецусимские» эсминцы типа «Украина», имевшие 730 т нормального водоизмещения, 25 узлов скорости и вооружение, состоявшее из двух 102-мм пушек, одной 37-мм, четырех пулеметов и двух однотрубных 450-мм торпедных аппаратов.
Руководить отрядом особого назначения было поручено контр-адмиралу Михаилу Коронатовичу Бахиреву, который в 1914 г принял командование 1-ой бригадой крейсеров, а до этого был командиром броненосного крейсера «Рюрик».
Силы прикрытия включали в себя:
1) линкоры «Слава» и «Цесаревич»;
2) броненосные крейсера «Баян» и «Адмирал Макаров»;
3) подводные лодки «Кайман», «Дракон», «Крокодил», «Макрель», «Окунь» и Е-9.
Первые три лодки были однотипными кораблями типа «Кайман», имевшими 409/480 т надводного/подводного водоизмещения, бензиновые двигатели надводного и электрические для подводного хода на которых лодки развивали, соответственно, 9 и 5 узлов. Вооружались лодки одной 47-мм и одной 37-мм пушками, а также четырьмя 450-мм торпедными аппаратами. Данные корабли были детищем «сумрачного американского гения» инженера С. Лэком, предусмотревшего в своем проекте множество уникальнейших особенностей, таких как деревянные надстройки, камера для выхода водолазов и выдвижные колеса (!) для передвижения по дну, хотя в итоге от последних отказались. К сожалению, подводные лодки типа «Кайман» отличало также почти полное отсутствие боеспособности, отчего их использование в первую мировую войну было чрезвычайно затруднено. Что касается «Макрели» и «Окуня», то это были маленькие (151/181 тонн) и весьма устаревшие кораблики, умудрившиеся поучаствовать еще в русско-японской войне. В сущности, из всех шести подводных лодок, входивших в состав Сил прикрытия, боевое значение имела только великолепная британская Е-9 имевшая 672/820 т. подводного/надводного водоизмещения, скорость 16/10 узлов, и торпедное вооружение, включавшее 2 носовых, 2 траверзных и один кормовой 450-мм торпедных аппарата.
Общий замысел операции был таков. Корабли отряда особого назначения (ударная группа) должны были выйти из мест базирования и сосредоточиться в 05.00 у банки Винкова. Затем, двигаясь по глубокой воде между побережьем и восточным берегом острова Готланд, им следовало подойти к Мемелю ранним утром 19 июня, произвести обстрел, планировавшийся в виде короткого огневого налета, после чего уйти к Або-Аландской шхерной позиции.
Надводные корабли сил прикрытия оставались на Або-Аландской шхерной позиции в полной готовности выйти в море по требованию командира особого отряда. Подводные лодки сил прикрытия должны были развернуться в районе Либавы и маяка Стейнорт и патрулировать там 18 и 19 июня. Смысл этого действия, по всей видимости, заключался в том, что если бы в Либаве оказались какие-то крупные немецкие корабли, то они могли выдвинуться кратчайшим путем вдоль побережья к Финскому заливу, с тем чтобы у его горла пытаться перехватить отряд особого назначения. В этом случае они как раз налетели бы на позиции русских подводных лодок.
В целом, первоначальный план отличался очевидными положительными качествами при двух отрицательных. Во-первых, сплаванная 1-ая бригада крейсеров («Баян», «Адмирал Макаров», «Богатырь» и «Олег») оказалась разбита на полубригады между двумя отрядами, и это не было хорошо. А во-вторых, основная опасность для русских кораблей исходила не из Либавы, а из района устья Вислы, Данцига-Нейфарвассера, где могли располагаться вражеские крупные корабли, и где они по факту оказались, так что развертывать подводные лодки следовало именно там.
Несмотря на то, что на составление плана операции у штаба флота оставалось всего несколько часов (еще ведь надо писать приказы, передавать их с нарочными командирам кораблей, а тем нужно время для подготовки к выходу и т. д.), быстро составленный план немедленно начал подвергаться различным новациям. Во-первых, здравый смысл все же возобладал и «Баян» с «Адмиралом Макаровым» изъяли из сил прикрытия и передали в отряд особого назначения М.К. Бахиреву. Таким образом, в предстоящей операции сплаванное соединение, каковым являлась 1-ая бригада крейсеров действовало совместно. Надо сказать, что в противном случае, Готландский бой мог вообще не состояться, но об этом мы поговорим позднее.
Во-вторых, обстрел Мемеля был перенесен с утра 19 июня на вечер 18 июня, с тем чтобы можно было отступить в ночь, когда шансов перехватить отряд особого назначения у немцев практически не было. Соответственно, отпадала необходимость в демонстрационных действиях у Либавы, что высвобождало 7-ой дивизион эсминцев, но смысла посылать их с отрядом особого назначения не было никакого, в силу крайне низких боевых качеств этих совсем устаревших уже эсминцев. Поэтому решено было использовать их для обеспечения развертывания участвующих в операции боевых кораблей – они сопровождали крейсера 1-ой бригады и «Рюрик» к точке сбора у банки Винкова и, при необходимости, сопровождать силы прикрытия в лице линкоров «Цесаревич» и «Слава» в случае их выхода в море.
А вот план развертывания подводных лодок имел целых три итерации – о первой версии мы уже указали выше, но затем, здраво оценив техническое состояние лодок, решено было использовать две другие подводные лодки, «Акулу» и «Миногу», отправив их к северной и южной оконечностям острова Эланд, а британскую Е-9 направить к Либаве. Но увы, «Акула» с «Миногой» также не были готовы к походу, так что окончательная диспозиция подводных лодок определена была так:
1) «Кайман», «Дракон», «Крокодил» развертывались у входа в Финский залив;
2) «Макрель» и «Окунь» отправлены к Люзерорту (он отмечен на карте со знаком вопроса, потому что автор настоящей статьи не уверен в том, что правильно определил его местоположение);
3) британская Е-9 выслана к устью Вислы.
Что еще можно было сказать о русском плане? На всем протяжении операции кораблям предписывалось соблюдать радиомолчание, используя радиостанции на передачу только в случае крайней необходимости. При столкновении с кораблями неприятеля, наоборот, требовалось «глушить» их радиопередачи. И еще приказ содержал весьма интересные указания: в случае, если на переходе к Мемелю будет обнаружен неприятель, и, если при этом «отряд окажется в выгодном положении», крейсерам предписывалось вступить в решительный бой. Тем не менее не стоило забывать об основной цели:
«Если же объект нападения будет ничтожен, или если по ходу боя выяснится, что ослабленный противник может быть уничтожен частью наших сил, то, оставив для этой цели часть наших судов, остальные продолжают неизменно выполнение намеченной операции».
В конце концов, план был составлен и доведен до непосредственных исполнителей. Пришло время браться за дело.В свое время германский фельдмаршал Хельмут фон Мольтке произнес ставшую крылатой фразу: «Ни один план не переживает встречи с противником», хотя есть подозрение, что эту же мысль задолго до него высказал Сунь Цзы. Увы, русский план операции стал «сыпаться» задолго до того, как противник показался на горизонте.
17 июня 1915 г. «Слава», «Цесаревич» и 1-ая бригада крейсеров находились в Або-Аландской шхерной позиции, «Рюрик» — в Ревеле (Таллин), а «Новик» и 6-ой дивизион эсминцев – в Моонзунде. Все они, в силу военного времени, пребывали в высокой готовности к выходу, им нужно было только немного догрузиться углем. На крейсерах 1-ой бригады погрузку закончили к 17.20 того же дня и немедленно выдвинулись к рейду Пипшер где и были к 21.30. Там они встретились с частью 7-го дивизиона эсминцев, и в сопровождении «Боевого», «Выносливого» и «Бурного» крейсера в 02.00 ночи 18 июля покинули рейд и двинулись к точке сбора у банки Винкова. Остальные три миноносца 7-го дивизиона сопровождали броненосный крейсер «Рюрик», шедший к банке Винкова из Ревеля. Крейсера встретились без происшествий, после чего 7-ой дивизион был отпущен "на зимние квартиры".
Но если 1-ая бригада крейсеров и "Рюрик" на этапе сосредоточения не имели проблем, то вышедшие из Моонзунда «Новик» и 6-ой дивизион эсминцев угодили в густой туман и вынуждены были встать на якорь у острова Вормс, так что к банке Винкова они вышли более чем с трехчасовым опозданием. К этому времени крейсера контр-адмирала М.К. Бахирева уже ушли, но он приказал эсминцам идти за ним к Дагерорту, где, за счет более высокой скорости миноносцев, отряды должны были бы соединиться. Увы, в 06.00 утра 18 июня и М.К. Бахирев угодил в полосу тумана и шансов на то, что эсминцам удастся присоединиться к нему практически не осталось. Тогда Михаил Коронатович, не желая, чтобы относительно тихоходные корабли 6-го дивизиона и дальше блуждали в тумане, отменил их участие в операции и приказал им возвращаться обратно. Что до «Новика», то он, согласно распоряжению М.К. Бахирева, должен был оставить попытки разыскать крейсера 1-ой бригады и «Рюрик», а идти самостоятельно к Мемелю, руководствуясь общим планом операции. Но командир «Новика» М.А. Беренс поступил проще и запросил по радио координаты, курс и скорость крейсеров командующего отряда особого назначения, а получив все это, смог присоединиться к ним.
Итак, отряд особого назначения «потерял» дивизион миноносцев, но остальные корабли все же удалось собрать вместе. Впереди в кильватерной колонне шли крейсера 1-ой бригады, за ними – «Рюрик», а замыкал колонну «Новик». Однако шутки тумана на этом только начинались, потому что приблизительно в 18.00 18 июня русский отряд угодил в полосу почти нулевой видимости. И вот, после поворота на курс, выводящий корабли М.К. Бахирева к Мемелю, «Рюрик» и следующий за ним «Новик» потерялись – несмотря на то, что 1-ая бригада крейсеров включала кильватерные огни и сбрасывали в воду специальные трещотки (ориентируясь по звуку которых можно было выбрать правильный курс) воссоединиться с «Новиком» и «Рюриком» им не удалось.
Здесь огромную роль сыграло то, что, в отличие от кораблей 1-ой бригады, ни «Рюрик», ни «Новик» не были включены в какую-либо бригаду, дивизион, или иное подразделение Балтийского флота, а числились в нем отдельными единицами. До какой-то степени это было объяснимо, потому что и «Рюрик» и «Новик» по своим характеристикам кардинально отличались от остальных кораблей русского флота того же класса. Включить «Новик» в дивизион угольных миноносцев означало сильно урезать его возможности, но была в этом и обратная сторона. Дело в том, что 18 июня крейсера 1-ой бригады также теряли друг друга из вида, но, будучи сплаванным соединением, смогли «найтись» руководствуясь едва заметным кильватерным следом, оставляемым идущим впереди кораблем. А вот командирам «Рюрика» и «Новика», не имевшим такого опыта, соединиться с 1-ой бригадой не удалось.
Наступил вечер 18 июня, когда корабли отряда особого назначения согласно приказу должны были обстрелять Мемель. Но М.К. Бахирев, конечно, не мог этого сделать – мало того, что он находился не пойми где (отряд шел по счислению с двух часов ночи) и вокруг не было ничего видно, так он еще и лишился едва ли не половины своей боевой силы, «растеряв» «Рюрик», «Новик» и 6-ой дивизион эсминцев по дороге! Но главная причина, побудившая М.К. Бахирева отказаться от обстрела, была ужасная видимость, а точнее — полное ее отсутствие.
Впрочем, в тот момент русский командующий еще не до конца оставил идею обстрела Мемеля – он просто решил отложить налет до утра. В 19.00 18 июня он развернулся на 180 градусов и, вместо Мемеля, пошел к полуострову Готланд, с тем чтобы определить место, где находится его отряд. В итоге крейсера 1-ой бригады вышли к южной оконечности Готланда, где туман оказался не таким густым, как восточнее и смогли определиться по маяку Фальудден. Теперь М.К. Бахирев, по крайней мере, точно знал местонахождение своих крейсеров. В 23.35 он вновь развернулся и снова пошел к Мемелю – но лишь для того, чтобы вновь угодить в полосу сильнейшего тумана.
А в это время служба связи балтийского флота продолжала нести свою боевую вахту: вот как описывал ее капитан 2-го ранга К.Г. Люби:
«Полночь. Начата новая страница радиожурнала. Вверху четко выведено «пятница, 19 июня с полуночи». Дальше пусто, чистые голубоватые линии строк, ожидающие записей. Сейчас нет еще ничего примечательного. В ушах безумолчные длинные и короткие потрескивания, черточки, точки, вызывающие различные эмоции у слушающих на Кильконде. Тон настройки, скорость передачи, сила звука – все имеет значение, все так знакомо среди незнакомых звуков «чужих», то есть шведских, радиостанций. Так как неприятельские, германские – это своего рода «свои знакомые».
Вдруг неожиданно все разом склонились над столом, словно по команде. Один стал быстро-быстро записывать цифры на бумаге, другой – вращать какие-то круглые блестяще-черные рукоятки, третий – двигать вверх и вниз по шкале какой-то указатель.
— Так, так, — твердит вполголоса Ренгартен, – в тылу голубчики оказались. Недурно. Послушали ваш голосок, а теперь почитаем, что вы там пишете. И, быстро перебирая скопированное издание германского кода, наш доблестный радиотелеграфный офицер стал расшифровывать радиодонесение коммодора Карфа. На листе бумаги появились буквы, слоги, фразы.
— А теперь дайте-ка мне наш шифр: надо телеграфировать начальнику первой бригады крейсеров. Его это заинтересует. Будет потирать руки Коронатович».
Вдруг неожиданно все разом склонились над столом, словно по команде. Один стал быстро-быстро записывать цифры на бумаге, другой – вращать какие-то круглые блестяще-черные рукоятки, третий – двигать вверх и вниз по шкале какой-то указатель.
— Так, так, — твердит вполголоса Ренгартен, – в тылу голубчики оказались. Недурно. Послушали ваш голосок, а теперь почитаем, что вы там пишете. И, быстро перебирая скопированное издание германского кода, наш доблестный радиотелеграфный офицер стал расшифровывать радиодонесение коммодора Карфа. На листе бумаги появились буквы, слоги, фразы.
— А теперь дайте-ка мне наш шифр: надо телеграфировать начальнику первой бригады крейсеров. Его это заинтересует. Будет потирать руки Коронатович».
Все дело в том, что одновременно с рейдом русских легких сил на Мемель, и невзирая на императорский смотр в Киле, немцы выполняли «задачу VII» (под этим обозначением она фигурировала в германских документах), а именно – постановку минного заграждения в районе маяка Богшер. Для этого вечером 17 июня из устья Вислы вышли минный заградитель «Альбатрос» в сопровождении броненосного крейсера «Роон» и пяти миноносцев. Утром 18 июня на соединение с ними из Либавы вышел коммодор Карф на легком крейсере «Аугсбург» в сопровождении легкого крейсера «Любек» и пары миноносцев. Надо сказать, что сильнейший туман мешал немцам ничуть не меньше, чем русским, потому что два этих отряда не смогли соединиться в точке рандеву и пошли в район проведения операции (постановки минного заграждения) раздельно. Интересно, что крейсера М.К. Бахирева и немецкие отряды разошлись в полдень 18 июня примерно в 10-12 милях друг от друга, но, конечно, обнаружить противника не могли.
Итак, радиоразведка российского флота смогла разузнать об императорском смотре в Киле, как и о том, что основная масса боевых кораблей Германии на Балтике на период проведения смотра отозвана в Киль. Это был безусловный успех, предрешивший проведение операции по обстрелу Мемеля. К сожалению, служба связи не смогла заранее выявить операцию по минированию, которую осуществляло кайзерлихмарине как раз в период смотра в Киле, и это следует рассматривать как неудачу нашей разведки. Однако затем ей удалось засечь переговоры германских кораблей в море, оперативно их дешифровать и тем самым выявить примерный состав немецких сил, а также их местоположение.
Интересно, что немцы также обнаружили русские переговоры, потому что, как мы видели выше, предписанное радиомолчание отряд особого назначения все-таки не соблюдал. Но, не имея возможности дешифровки русских сообщений, коммодор Карф решил, что его радисты слышат переговоры русских дозорных у Финского залива, которые, конечно, не могли его насторожить. Зато русские разведчики буквально «взяли под руку» контр-адмирала М.К. Бахирева и вывели его прямиком на противника, что следует расценивать как блестящий успех службы Непенина и Ренгартена.
Как мы уже говорили выше, вечером 18 июня в 23.35 1-ая бригада крейсеров вновь повернула на Мемель. А по прошествии чуть более двух часов, в 01.45 19 июня на «Адмирале Макарове» получили две радиограммы:
«19.06 «Аугсбург» назначил рандеву вероятно легкому крейсеру в квадрате 377»
и «9.45 место неприятельского крейсера, которому назначалось рандеву, квадрат 339».Получив эту информацию, Михаил Коронатович без сожаления оставил попытки выйти к Мемелю в густом тумане – перед ним был отличный «приз», ради которого стоило отказаться от основной цели операции. Тем не менее, М.К. Бахирев не сразу ринулся на перехват – до 03.00 утра 19 июня он продолжал поиск «Рюрика» и «Новика», и лишь убедившись в том, что не найдет потерявшиеся корабли, повернул свою бригаду крейсеров навстречу немцам. Затем пришла очередная радиограмма от Ренгартена:
«В 2.00 «Аугсбург» был в четвертой четверти 357 квадрата, его курс 190 градусов, скорость 17 узлов»
Светало. Густой туман, путавший 18 июня и русских и немецких моряков немного разошелся и крейсера 1-ой бригады увидели друг друга: «Баян», «Олег» и «Богатырь» оказались в трех милях от «Адмирала Макарова». Восстановив кильватерную колонну корабли М.К. Бахирева легли на курс 303 в 06.15, а спустя час довернули на курс 10 градусов, ведущий в точку, где должен был находиться «Аугсбург». Затем Михаил Коронатович распорядился увеличить ход до 19 узлов и сообщить семафором на крейсера бригады:
«Приготовиться к бою. Неприятель ожидается прямо по курсу».
Офицеры «Адмирала Макарова» недоумевали. «Непенин с Ренгартеном ущучили немцев… Нашей связи верить можно», — пояснил им М.К. Бахирев.
Готландский бой 19 июня 1915 г. Часть 3. Крейсера открыли огонь
Итак, в предыдущей статье цикла мы подробно разобрали развертывание русских сил перед боем. А что же было у немцев? Как мы говорили ранее, вечером 17 июня, когда русские крейсера еще только готовились идти на точку рандеву к банке Винкова, из Нейфарвассера в море вышли броненосный крейсер «Роон», минный заградитель «Альбатрос» и пять миноносцев. Утром 18 декабря из Либавы вышел коммодор И. Карф с легкими крейсерами «Аугсбург» и «Любек» и двумя миноносцами.
Эти два немецких отряда должны были встретиться к северо-западу от маяка Стейнорт в 09.30 утра 18 июня, но туман помешал рандеву. Радиосвязь, взаимная передача координат отрядов, сигналы прожекторами и сиренами, поиски миноносцев – ничто не дало результата и через час взаимных и бесплодных поисков немцы, так и не соединившись, двумя отрядами пошли к северной оконечности острова Готланд. В полдень 18 июня немецкие отряды разошлись в 10-12 милях с Отрядом особого назначения контр-адмирала М.К. Бахирева, благодаря туману противники друг друга не увидели. У Готланда туман оказался значительно реже (что позднее помогло М.К. Бахиреву установить свое местоположение), и немцы все же воссоединились. В 19.00, когда Отряд особого назначения, потеряв в тумане «Рюрик» и «Новик», повернул к южной оконечности острова Готланд, немцы как раз направились в район минирования – точнее, туда пошли «Альбатрос» и «Аугсбург», а прочие корабли взяли восточнее, с тем чтобы прикрывать операцию от возможного появления русских кораблей. «Аугсбург» с «Альбатросом», героически уклонившись от встретившейся им на пути русской подводной лодки (которой там не было и быть не могло) вышли в искомое место, и к 22.30 «Альбатрос», в полном соответствии с планом, выставил 160 мин. По завершении минной постановки И. Карф обменялся радиограммами со своими кораблями прикрытия и «Альбатросом» (во время минирования «Аугсбург», до того следовавший с «Альбатросом», отошел на восток). Это были первые радиограммы, которые перехватила служба связи Балтфлота в ту ночь, и которые были прочитаны Ренгартеном и в 01.45 их содержание было передано М.К. Бахиреву.
В 01.30 19 июля немецкие отряды соединились вновь, и И. Карф послал победную реляцию о выполнении задачи операции. Эта радиограмма также была перехвачена и передана командующему Отряду особого назначения примерно в 05.00 утра. Следует отметить, что с момента перехвата германской радиограммы службой связи Балтийского флота и до момента, когда расшифрованный текст этой телеграммы ложился на стол Михаилу Коронатовичу Бахиреву, находившемуся на крейсере в море, проходило не более 3-3,5 часов! Принять радиограмму, расшифровать ее, проверить свою работу, составить радиограмму на флагманский «Адмирал Макаров», зашифровать ее, передать... Вне всякого сомнения, работа наших связистов-разведчиков достойна наивысшей оценки и хвалы.
А в это время ничего не подозревающий И. Карф вел свою эскадру домой. Утром в 07.00 19 июня он отпустил «Роон» и «Любек» с четырьмя миноносцами в Либаву, а сам на «Аугсбурге» и вместе с «Альбатросом», и миноносцами «S-141»; «S-142» и «G-135» пошел к южной оконечности Готланда, с тем чтобы оттуда уже повернуть к Нейфарвассеру. Ровно через полчаса, в 07.30, на «Аугсбурге» увидели большой дым на северо-востоке, и вскоре из тумана показался силуэт четырехтрубного крейсера, а за ним следовал второй такой же. Русский и немецкий отряды наконец-то встретились.
То, что произошло в дальнейшем, описано во множестве источников. Казалось бы, при таком обилии внимания бой 19 июня 1915 г. должен быть разобран буквально по кусочкам и никаких загадок в нем остаться не могло. Вместо этого, увы, мы видим массу ошибок в описании боя и много далеко идущих выводов, сделанных на заведомо ложных предпосылках. Поэтому предлагаемая Вашему вниманию статья построена «от обратного» — в ней мы не будем описывать ход событий, как его видит автор (это будет сделано в следующей статье), а рассмотрим основные ошибки источников в описании завязки боя. Увы, но без детального их описания выстроить непротиворечивую картину тех далеких событий не представляется возможным.
Посмотрим, что происходило в завязке боя. Для этого возьмем описание германского историка Генриха Ролльмана. Вызывает определенный интерес, что рецензенты «Войны на Балтийском море. 1915 г.», изданной на русском языке в 1937 г., конечно же решительно отметают «всю шовинистическую агитацию и фальсификацию, к которой прибегает автор», но при этом отдают дань уважения как объему собранных Г. Ролльманом материалов, так и качеству их систематизации.
Вот как описывает Г. Ролльман завязку боя: «В 07.30 на «Аугсбурге» увидели дым (здесь и далее указывается русское время), вскоре после этого заметили силуэт русского крейсера и почти тут же – второй. Затем русские крейсера легли на параллельный курс и вступили в бой, открыв огонь в 07.32, т.е. спустя всего 2 минуты после того, как немцы увидели дым. Скорость русского отряда достигала 20 узлов. После разворота русские крейсера опять скрылись в тумане, на немецких кораблях видели только вспышки выстрелов их орудий, по которым угадывалось, что с ними сражаются четыре крейсера. Русские, очевидно, видели немцев, потому что в направлении на северо-запад видимость была ощутимо лучше.
«Аугсбург» дал полный ход и подал в котлы нефть через форсунки, с тем чтобы скрыть следующий за ним «Альбатрос» в клубах дыма. «Аугсбург» и «Альбатрос» пошли зигзагом, чтобы затруднить прицел неприятелю, сами же стрелять не могли, потому что не видели противника. Несмотря на принятые меры, русские залпы ложились вблизи крейсера и быстроходного минного заградителя («но все же они оставались под хорошими прикрытиями» — пишет Г. Ролльман) и «Аугсбург» в 07.45 медленно повернул на 2 румба вправо, при этом «Альбатрос» сильно отставал.»
Дойдя до этого момента, Г. Ролльман прерывает описание боя и начинает рассуждать о возможностях торпедной атаки – все-таки в распоряжении отряда И. Карфа было три миноносца. И вот тут начинаются странности. Г. Ролльман пишет так:
То есть Г. Ролльман, попросту говоря, уклонился от того, чтобы высказать собственное мнение, а вместо этого привел позицию И. Карфа. А что же сказал И. Карф? Он аргументировал невозможность торпедной атаки следующим образом:
1) дистанция с начала боя выросла с 43,8 кабельтовых до 49,2 кабельтовых;
2) море было «гладко, как зеркало»;
3) против трех миноносцев было четыре крейсера, артиллерия которых не была повреждена;
4) миноносцы имели на вооружение старые торпеды, с дальностью не более 3 000 м;
5) один из миноносцев, «G-135», имел максимальную скорость 20 узлов, остальные были немногим быстроходнее.
Вроде бы все логично, правда? Но подобный набор причин совершенно не стыкуется с описанием боя, данным самим Г. Ролльманом.
Если бы русские крейсера в завязке боя легли на параллельный курс, как это заявляет Г. Ролльман, то они оказались бы в положении догоняющих. При этом русские шли (со слов Г. Ролльмана!) на 20 узлах. Немецкий отряд до внезапной встречи с кораблями М.К. Бахирева не шел полным ходом (вспомним радиограмму И.Карфа, в которой он указал 17 узлов скорости), то есть ему какое-то время нужно было на то, чтобы дать этот самый полный ход. Но ни «Альбатрос», ни «G-135» больше 20 узлов развить не могли, к тому же, попав под огонь русских, немцы начали маневрировать, сбивая пристрелку, правда, неясно, относилось ли это к миноносцам или же «гонялись за залпами» только «Аугбсург» с «Альбатросом». Все вышесказанное означает, что немцы шли медленнее русского отряда на параллельных курсах, а если так, то расстояние между кораблями И. Карфа и М.К. Бахирева должно было сокращаться, но никак не увеличиваться!
Как объяснить сей парадокс? Возможно, дело в том, что флагман И. Карфа «Аугсбург», обладая скоростью в 27 с лишним узлов, конечно же был быстроходнее и «Альбатроса», и миноносцев, и русских крейсеров. Он дал полный ход и оторвался от остальных кораблей немецкого отряда, дистанция между ним и русскими крейсерами увеличилась тоже. Но – между «Аугсбугом» и русскими крейсерами, а никак не между миноносцами и русскими крейсерами!
Если максимальная скорость «G-135» действительно не превышала 20 узлов, то расстояние между германскими миноносцами и русскими крейсерами никак не могло увеличиться, а если она все же увеличилась, значит скорость германских миноносцев была куда выше озвученных 20 узлов. И в любом случае мы приходим к некоему лукавству рапорта И. Карфа.
Можно, конечно, вспомнить про отворот «Аугсбурга» на два румба вправо — теоретически новый курс приводил к увеличению расстояния между противниками. Но дело в том, что румб – это 1/32 окружности, то есть всего только 11,25 градусов и постепенный отворот на 22,5 град., начатый в 07.45, никак не мог привести к увеличению дистанции на 5,4 кабельтовых за несколько минут. Налицо явное противоречие, которое могли бы, наверное, разрешить рапорты о бое командиров миноносцев, но увы. Тут Г. Ролльман обходится обтекаемым:
То есть понятно, что на германских миноносцах считали атаку безнадежной, но совершенно неясно, по каким причинам, и подтверждают ли командиры-миноносники изложенные в рапорте И. Карфа резоны?
Интересный нюанс – согласно описанию, Г. Ролльмана (и, очевидно, И. Карфа) немцы почти не видели русские крейсера, наблюдая только вспышки их выстрелов, а сами стрелять не могли. Тем не менее, когда германским командирам понадобилось обосновать отказ от торпедной атаки увеличением дистанции до неприятеля, они указали изменение расстояния до кораблей М.К. Бахирева с точностью до десятых долей кабельтова – 43,8 и 49,2 кбт.
Но это еще цветочки, а вот дальше начинается сюрреализм. Допустим все же, что каким-то чудом (телепортация?) двадцатиузловые германские миноносцы действительно увеличили дистанцию почти на 5,5 кабельтовых. Что это означает? Вспомним, что противники смогли обнаружить друг друга на расстоянии 45-50 кабельтовых, потому что видимость была крайне ограниченной. И вот миноносцы смогли разорвать дистанцию почти до пяти миль, а это означает, что еще совсем немного – и они оторвутся от русского отряда, который просто перестанет их видеть. Осталось продержаться еще чуть-чуть, и маленьким германским кораблям ничего не будет угрожать…
Вместо этого у Г. Ролльмана читаем:
То есть в тот самый момент, когда германские миноносцы столь успешно разорвали дистанцию и вот-вот должны были выйти из-под обстрела, укрывшись в тумане, их командование внезапно одолел приступ хандры: «нам не спастись, русские будут расстреливать нас (вслепую?!) и все равно всех убьют, давайте атакуем!». Особый цинизм ситуации придает то, что, вообще говоря, по германским миноносцам в этот период времени вообще никто не стрелял. «Адмирал Макаров» и «Баян», вступив в бой, били по «Аугсбургу», а «Богатырь» и «Олег» — по «Альбатросу».
Но вернемся к Г. Ролльману. С его слов, на флагманском миноносце подняли флаг «Z» и три германских кораблика все же бросились в торпедную атаку. Но в этот момент И. Карф, понимая, что тихоходный «Альбатрос» не спасти, решил прорваться под носом русского отряда и начал склоняться влево, дав радиограмму «Альбатросу» уходить в нейтральные шведские воды.
И вот тут случился печальный казус. Дело в том, что в русском издании книги Г. Ролльмана указано, что «Аугсбург» начал склоняться влево и пошел наперерез русскому курсу в 07.35. Это явная описка. Г.Ролльман описывает события боя последовательно, здесь же, изложив события, случившиеся после 07.45 вдруг, внезапно возвращается назад, что ему не свойственно. Поворот влево в 07.35 опровергает все описание боя, данное Г. Ролльманом до этого (попытка прикрыть «Альбатрос» дымовой завесой, отворот в 07.45 на два румба вправо, принятие решения пройти под носом русской эскадры в момент выхода миноносцев в торпедную атаку и т.д.). Ничего подобного нет и на схеме боя, приведенной Г.Ролльманом, там «Аугсбург» склоняется влево около 08.00. Да, собственно, всякий кто найдет время и желание прочитать страницу 245 русского издания «Войны на Балтийском море. 1915 г.», убедится в том, что поворот наперерез русского курса в 07.35 совершенно противоречит всему описанию этого эпизода боя, данного немецким историком.
Вероятнее всего, произошла досадная опечатка, и речь идет не о 07.35, а о 07.55, что совершенно не выбивается из контекста картины боя и прилагаемой к нему схемы. Автор настоящей статьи не читал Г. Ролльмана в оригинале и не может сказать, кто допустил эту досадную опечатку – возможно, ошибка присутствует только в русском издании. Но удивительно то, как много авторов впоследствии не разглядели этой оплошности и растиражировали данную ошибку в своих работах. Мы встречаем ее у уважаемого В.Ю. Грибовского в статье «Бой у Готланда 19 июня 1915 г.»:
На ней же строит описание данного боя и А.Г. Больных:
На самом же деле, как это следует из описания Г. Ролльмана, И. Карф вовсе не отличался быстротой реакции: обнаружив русские корабли в 07.30, он счел возможным «подрезать» курс русских почти через полчаса.
И вот когда И. Карф принял это решение, на миноносцах обнаружили, что русские крейсера повернули на север, то есть пошли на сближение, перпендикулярно немецкому курсу с тем, чтобы пройти под кормой немецкого отряда (этот момент на вышеприведенной схеме соответствует 07.00, по русскому времени это 08.00). Соответственно, при таком изменении курса у тихоходных германских миноносцев появился шанс, взяв левее, вслед за «Аугсбургом», разойтись с русской эскадрой левыми бортами. Все дело в том, что имея равную с русскими скорость (20 узлов), немецкие миноносцы никак не могли бы пойти наперерез русского курса, пока противники следовали параллельно – они недопустимо сблизились при этом с крейсерами, и их расстреляли бы. А вот после того, как русские пошли на север, такая возможность у немцев появилась, потому что склонение влево больше не вело к столь сильному сближению с русскими кораблями. Командиры миноносцев воспользовались представившейся им возможностью. Миноносцы поставили дымовую завесу, прикрывшую «Альбатрос», и пошли вслед за «Аугсбургом». В 08.35 «Аугсбург» и миноносцы прорвались мимо русских крейсеров и вышли за пределы их видимости.
Вроде бы логично, и геометрически непротиворечиво, но есть нюанс. Дело в том, что при написании своей книги, а она была издана в 1929 г, Г. Ролльман не пользовался советскими архивами, а писал книгу в основном по германским данным. В результате немецкий историк описывает не то, как на самом деле маневрировали русские корабли, а лишь то, как представляли себе русские маневры немецкие очевидцы. Но, как известно, для того, чтобы составить правильное впечатление о том или ином сражении, необходимо читать документы всех участвовавших в нем сторон. Как мы видим, версия Готландского боя в изложении Г. Ролльмана имеет немало внутренних противоречий, даже если бы русский отряд действовал именно так, как это описано в книге. Вот только крейсера М.К. Бахирева маневрировали совершенно по-другому. Два утверждения Г. Ролльмана, на котором строится все его описание: что русские с началом боя легли на параллельный курс и что они около 07.55 – 08.00 повернули на север, на самом деле неверны, потому что отечественные источники ничего такого не подтверждают.
С другой стороны, отечественные источники утверждают такое….
Что на самом деле сделал Михаил Коронатович Бахирев после визуального обнаружения неприятеля? Очень простой маневр, смысл и назначение которого он абсолютно ясно и недвусмысленно пояснил в своем рапорте, и еще до того — в вахтенном журнале «Адмирала Макарова»:
Но сколько упреков за этот маневр обрушилось на голову командующего Отрядом особого назначения! По всеобщему мнению, М.К. Бахиреву следовало, не мудрствуя лукаво, и не выдумывая всякие охваты головы, которые при таком соотношении сил совершенно не нужны, просто сблизиться с противником и «раскатать» его. Так, например, М.А. Петров в книге «Два боя» пишет:
Потом, правда, тот же В.Ю. Грибовский «оправдал» контр-адмирала. Проанализировав действия командующего Отрядом особого назначения, уважаемый историк пришел к выводу:
В переводе на русский: никаких охватов ничьих голов Михаил Коронатович не планировал, а просто держал противника на постоянном курсовом угле, обеспечивая своим артиллеристам благоприятные условия стрельбы. Ну, а потом, в донесении, выдумал «палочку над Т». Чего бы и не присочинить немного, правда?
Давайте посмотрим на схему этого маневра.
Так вот, совершенно очевидно, что в сложившейся ситуации М.К. Бахирев выбрал единственно правильное решение. Он увидел противника в 07.30 «слева-впереди» от себя. На русских крейсерах германские корабли были опознаны как «Аугсбург» и крейсер типа «Нимфе», а это означало, что превосходства в скорости хода у русской эскадры нет совсем, потому что «Нимфе» имел максимальную скорость 21,5 узла. Но немцы не ожидали встретить отряд М.К. Бахирева, так что можно рассчитывать на некоторый «столбняк» с их стороны – им понадобится немного времени, чтобы проанализировать ситуацию и решить, что делать. Впрочем, время «столбняка» исчислялось минутами и надо было с толком распорядиться этим.
Что сделал М.К. Бахирев? Он повернул наперерез вражескому курсу и привел противника на курсовой угол, позволявший русским крейсерам стрелять всем бортом. Таким образом, корабли Михаила Коронатовича одновременно и сближались с противником, и получали возможность задействовать максимум артиллерии. При этом новый курс русской эскадры выводил ее на охват головы немецкой колонны и, что немаловажно, корабли М.К. Бахирева оставались бы между немецким отрядом и его базой на германском побережье.
Какие еще варианты были у русского командующего?
Можно было развернуться носом к противнику и броситься прямо на него, тогда дистанция сокращалась бы быстрее (на схеме этот курс обозначен как «Вариант 1»). Но в этом случае неприятель оказался бы на очень остром курсовом угле и по врагу могли бы стрелять только носовые башенные орудия, и то, вполне вероятно, не всех крейсеров в колонне, разве что М.К. Бахирев скомандовал повернуть не последовательно, а «все вдруг», чтобы идти на немцев строем фронта. Но как только на «Аугсбурге» осознали бы происходящее, они просто бежали, отвернув от русских крейсеров и воспользовавшись своей превосходной скоростью. Шансов пристреляться и подбить быстроходный немецкий крейсер в этом случае были околонулевыми. Возможно, при таком маневре русские сблизились с «Нимфе» (которая, на самом деле, была «Альбатросом», но мы рассуждаем с позиции М.К. Бахирева, а он полагал, что видит перед собой крейсер этого типа) быстрее, чем это удалось им в реальности, но «Аугсбург» они при этом упускали почти гарантированно. В то же время поворот наперерез врагу, позволяющий при этом сразу же вести бой всей артиллерией правого борта, давал русским определенную надежду уничтожить не только «Нимфе», но и «Аугсбург». А потому отказ от броска «прямо на врага» по Варианту 1 (см. схему) более чем обоснован.
Второй вариант – привести германские корабли на курсовой угол 40 градусов, но не правого, как сделал это М.К. Бахирев, а левого борта вообще не имеет смысла. Во-первых, совсем неясно, сближались ли в этом случае русские крейсера с немецкими кораблями, или удалялись бы от них (тут без знания точных курсов и мест отрядов относительно друг друга не разобраться), а во-вторых, даже если бы и сближались, то очень скоро русский и немецкий отряды разошлись бы левыми бортами. Тем самым командующий Отряда особого назначения пропустил бы немцев к их базе, что никуда не годится. Более того – как мы знаем из немецких источников, на крейсерах М.К. Бахирева немцев видели лучше, чем они видели русские корабли. Ну а при расхождении на контркурсах по Варианту 2 М.К. Бахиреву пришлось бы разворачиваться и гнаться за немцами – отряды поменялись бы местами и теперь уже русские крейсера видели неприятеля хуже, чем противник.
Иными словами, выполняя маневр охвата головы немецкой колонны, М.К. Бахирев грамотно решал целых три задачи – продолжая отрезать немцев от их баз, он сближался с отрядом И. Карфа и с самого начала ввел в бой максимум своей артиллерии. Как мы видим, сколько-то равноценной альтернативы такому решению М.К. Бахирева просто не существовало, но тем не менее, сколько «цветов в горшках» было брошено за этот маневр в русского контр-адмирала!
А теперь давайте вернемся к Г. Ролльману. Согласно его описанию, русские в начале боя легли на параллельный немцам курс, но, как мы видим, ничего такого не произошло, на самом деле русские шли наперерез немцам. Соответственно, расстояние между русским и германским отрядом не могло увеличиваться – оно сокращалось! Да, немцы стали забирать вправо, уходя тем самым из-под охвата головы, но Михаил Коронатович следовал за ними и продолжал удерживать немецкий отряд на курсовом угле 40 градусов – та самая «боевая локсодромия», о которой писал В. Ю. Грибовский. То есть стоило немцам отвернуть – М.К. Бахирев доворачивал вслед за ними. При таком маневрировании расстояние между отрядами, следующими с равной скоростью (М.К. Бахирев шел на 19-20 узлах, «Альбатрос» не мог идти быстрее 20 узлов, миноносцы, по утверждению немцев, не могли тоже), могло или сокращаться, или оставаться примерно постоянным.
В таких условиях немецкие миноносцы, если они были бы действительно ограничены в скорости, ни за что не смогли бы разорвать дистанцию с русскими крейсерами. Но если даже каким-то чудом им это удалось, и они действительно оказались в 49,2 кабельтовых от «Адмирала Макарова», то пройти вслед за «Аугсбургом», пересекая курс русской эскадры, да еще и примерно в 5 милях от русских кораблей (правда, данная оценка русская, а не немецкая), они могли лишь в двух случаях: если бы русские крейсера, как пишет Г. Ролльман, повернули на север, либо если германские миноносцы могли развить скорость, существенно превышающую скорость русских крейсеров.
Корабли М.К. Бахирева на север не поворачивали, из чего следует, что на самом деле скорость германских миноносцев была много выше, чем указывал в своем рапорте И. Карф. А это означает, в свою очередь, что к рапортам немецких командиров следует относиться крайне осторожно, и истиной в последней инстанции они явно не являются.
Итак, мы рассмотрели основные «погрешности» источников в описании начала боя у Готланда 19 июня 1915 г. Мы, можно сказать, выяснили, чего не могло быть в том бою. Теперь можно попробовать представить, что же там произошло в действительности.
Эти два немецких отряда должны были встретиться к северо-западу от маяка Стейнорт в 09.30 утра 18 июня, но туман помешал рандеву. Радиосвязь, взаимная передача координат отрядов, сигналы прожекторами и сиренами, поиски миноносцев – ничто не дало результата и через час взаимных и бесплодных поисков немцы, так и не соединившись, двумя отрядами пошли к северной оконечности острова Готланд. В полдень 18 июня немецкие отряды разошлись в 10-12 милях с Отрядом особого назначения контр-адмирала М.К. Бахирева, благодаря туману противники друг друга не увидели. У Готланда туман оказался значительно реже (что позднее помогло М.К. Бахиреву установить свое местоположение), и немцы все же воссоединились. В 19.00, когда Отряд особого назначения, потеряв в тумане «Рюрик» и «Новик», повернул к южной оконечности острова Готланд, немцы как раз направились в район минирования – точнее, туда пошли «Альбатрос» и «Аугсбург», а прочие корабли взяли восточнее, с тем чтобы прикрывать операцию от возможного появления русских кораблей. «Аугсбург» с «Альбатросом», героически уклонившись от встретившейся им на пути русской подводной лодки (которой там не было и быть не могло) вышли в искомое место, и к 22.30 «Альбатрос», в полном соответствии с планом, выставил 160 мин. По завершении минной постановки И. Карф обменялся радиограммами со своими кораблями прикрытия и «Альбатросом» (во время минирования «Аугсбург», до того следовавший с «Альбатросом», отошел на восток). Это были первые радиограммы, которые перехватила служба связи Балтфлота в ту ночь, и которые были прочитаны Ренгартеном и в 01.45 их содержание было передано М.К. Бахиреву.
В 01.30 19 июля немецкие отряды соединились вновь, и И. Карф послал победную реляцию о выполнении задачи операции. Эта радиограмма также была перехвачена и передана командующему Отряду особого назначения примерно в 05.00 утра. Следует отметить, что с момента перехвата германской радиограммы службой связи Балтийского флота и до момента, когда расшифрованный текст этой телеграммы ложился на стол Михаилу Коронатовичу Бахиреву, находившемуся на крейсере в море, проходило не более 3-3,5 часов! Принять радиограмму, расшифровать ее, проверить свою работу, составить радиограмму на флагманский «Адмирал Макаров», зашифровать ее, передать... Вне всякого сомнения, работа наших связистов-разведчиков достойна наивысшей оценки и хвалы.
А в это время ничего не подозревающий И. Карф вел свою эскадру домой. Утром в 07.00 19 июня он отпустил «Роон» и «Любек» с четырьмя миноносцами в Либаву, а сам на «Аугсбурге» и вместе с «Альбатросом», и миноносцами «S-141»; «S-142» и «G-135» пошел к южной оконечности Готланда, с тем чтобы оттуда уже повернуть к Нейфарвассеру. Ровно через полчаса, в 07.30, на «Аугсбурге» увидели большой дым на северо-востоке, и вскоре из тумана показался силуэт четырехтрубного крейсера, а за ним следовал второй такой же. Русский и немецкий отряды наконец-то встретились.
Флагман контр-адмирала М.К. Бахирева "Адмирал Макаров". Фото 1913 г.
То, что произошло в дальнейшем, описано во множестве источников. Казалось бы, при таком обилии внимания бой 19 июня 1915 г. должен быть разобран буквально по кусочкам и никаких загадок в нем остаться не могло. Вместо этого, увы, мы видим массу ошибок в описании боя и много далеко идущих выводов, сделанных на заведомо ложных предпосылках. Поэтому предлагаемая Вашему вниманию статья построена «от обратного» — в ней мы не будем описывать ход событий, как его видит автор (это будет сделано в следующей статье), а рассмотрим основные ошибки источников в описании завязки боя. Увы, но без детального их описания выстроить непротиворечивую картину тех далеких событий не представляется возможным.
Посмотрим, что происходило в завязке боя. Для этого возьмем описание германского историка Генриха Ролльмана. Вызывает определенный интерес, что рецензенты «Войны на Балтийском море. 1915 г.», изданной на русском языке в 1937 г., конечно же решительно отметают «всю шовинистическую агитацию и фальсификацию, к которой прибегает автор», но при этом отдают дань уважения как объему собранных Г. Ролльманом материалов, так и качеству их систематизации.
Вот как описывает Г. Ролльман завязку боя: «В 07.30 на «Аугсбурге» увидели дым (здесь и далее указывается русское время), вскоре после этого заметили силуэт русского крейсера и почти тут же – второй. Затем русские крейсера легли на параллельный курс и вступили в бой, открыв огонь в 07.32, т.е. спустя всего 2 минуты после того, как немцы увидели дым. Скорость русского отряда достигала 20 узлов. После разворота русские крейсера опять скрылись в тумане, на немецких кораблях видели только вспышки выстрелов их орудий, по которым угадывалось, что с ними сражаются четыре крейсера. Русские, очевидно, видели немцев, потому что в направлении на северо-запад видимость была ощутимо лучше.
«Аугсбург» дал полный ход и подал в котлы нефть через форсунки, с тем чтобы скрыть следующий за ним «Альбатрос» в клубах дыма. «Аугсбург» и «Альбатрос» пошли зигзагом, чтобы затруднить прицел неприятелю, сами же стрелять не могли, потому что не видели противника. Несмотря на принятые меры, русские залпы ложились вблизи крейсера и быстроходного минного заградителя («но все же они оставались под хорошими прикрытиями» — пишет Г. Ролльман) и «Аугсбург» в 07.45 медленно повернул на 2 румба вправо, при этом «Альбатрос» сильно отставал.»
Дойдя до этого момента, Г. Ролльман прерывает описание боя и начинает рассуждать о возможностях торпедной атаки – все-таки в распоряжении отряда И. Карфа было три миноносца. И вот тут начинаются странности. Г. Ролльман пишет так:
«Могла ли эта атака дать какие-либо результаты? Коммодор Карф это отрицал».
То есть Г. Ролльман, попросту говоря, уклонился от того, чтобы высказать собственное мнение, а вместо этого привел позицию И. Карфа. А что же сказал И. Карф? Он аргументировал невозможность торпедной атаки следующим образом:
1) дистанция с начала боя выросла с 43,8 кабельтовых до 49,2 кабельтовых;
2) море было «гладко, как зеркало»;
3) против трех миноносцев было четыре крейсера, артиллерия которых не была повреждена;
4) миноносцы имели на вооружение старые торпеды, с дальностью не более 3 000 м;
5) один из миноносцев, «G-135», имел максимальную скорость 20 узлов, остальные были немногим быстроходнее.
Вроде бы все логично, правда? Но подобный набор причин совершенно не стыкуется с описанием боя, данным самим Г. Ролльманом.
Схема боя 19 июня 1915 г., приведенная Г. Ролльманом (русскоязычное издание)
Если бы русские крейсера в завязке боя легли на параллельный курс, как это заявляет Г. Ролльман, то они оказались бы в положении догоняющих. При этом русские шли (со слов Г. Ролльмана!) на 20 узлах. Немецкий отряд до внезапной встречи с кораблями М.К. Бахирева не шел полным ходом (вспомним радиограмму И.Карфа, в которой он указал 17 узлов скорости), то есть ему какое-то время нужно было на то, чтобы дать этот самый полный ход. Но ни «Альбатрос», ни «G-135» больше 20 узлов развить не могли, к тому же, попав под огонь русских, немцы начали маневрировать, сбивая пристрелку, правда, неясно, относилось ли это к миноносцам или же «гонялись за залпами» только «Аугбсург» с «Альбатросом». Все вышесказанное означает, что немцы шли медленнее русского отряда на параллельных курсах, а если так, то расстояние между кораблями И. Карфа и М.К. Бахирева должно было сокращаться, но никак не увеличиваться!
Как объяснить сей парадокс? Возможно, дело в том, что флагман И. Карфа «Аугсбург», обладая скоростью в 27 с лишним узлов, конечно же был быстроходнее и «Альбатроса», и миноносцев, и русских крейсеров. Он дал полный ход и оторвался от остальных кораблей немецкого отряда, дистанция между ним и русскими крейсерами увеличилась тоже. Но – между «Аугсбугом» и русскими крейсерами, а никак не между миноносцами и русскими крейсерами!
Если максимальная скорость «G-135» действительно не превышала 20 узлов, то расстояние между германскими миноносцами и русскими крейсерами никак не могло увеличиться, а если она все же увеличилась, значит скорость германских миноносцев была куда выше озвученных 20 узлов. И в любом случае мы приходим к некоему лукавству рапорта И. Карфа.
Можно, конечно, вспомнить про отворот «Аугсбурга» на два румба вправо — теоретически новый курс приводил к увеличению расстояния между противниками. Но дело в том, что румб – это 1/32 окружности, то есть всего только 11,25 градусов и постепенный отворот на 22,5 град., начатый в 07.45, никак не мог привести к увеличению дистанции на 5,4 кабельтовых за несколько минут. Налицо явное противоречие, которое могли бы, наверное, разрешить рапорты о бое командиров миноносцев, но увы. Тут Г. Ролльман обходится обтекаемым:
«Начальник дивизиона держался того же мнения; его флаг-офицер, недавно назначенный на полуфлотилию, считал атаку безнадежной. Оба командира миноносцев «S-141» и «S-142» в донесениях о бое высказались в том же смысле».
То есть понятно, что на германских миноносцах считали атаку безнадежной, но совершенно неясно, по каким причинам, и подтверждают ли командиры-миноносники изложенные в рапорте И. Карфа резоны?
Интересный нюанс – согласно описанию, Г. Ролльмана (и, очевидно, И. Карфа) немцы почти не видели русские крейсера, наблюдая только вспышки их выстрелов, а сами стрелять не могли. Тем не менее, когда германским командирам понадобилось обосновать отказ от торпедной атаки увеличением дистанции до неприятеля, они указали изменение расстояния до кораблей М.К. Бахирева с точностью до десятых долей кабельтова – 43,8 и 49,2 кбт.
Но это еще цветочки, а вот дальше начинается сюрреализм. Допустим все же, что каким-то чудом (телепортация?) двадцатиузловые германские миноносцы действительно увеличили дистанцию почти на 5,5 кабельтовых. Что это означает? Вспомним, что противники смогли обнаружить друг друга на расстоянии 45-50 кабельтовых, потому что видимость была крайне ограниченной. И вот миноносцы смогли разорвать дистанцию почти до пяти миль, а это означает, что еще совсем немного – и они оторвутся от русского отряда, который просто перестанет их видеть. Осталось продержаться еще чуть-чуть, и маленьким германским кораблям ничего не будет угрожать…
Вместо этого у Г. Ролльмана читаем:
«Но в тот момент положение складывалось так, что миноносцы должны были учитывать возможность их уничтожения; в течение длительного срока в непосредственной близости от них падали снаряды, и было лишь вопросом времени, когда начнутся попадания. Нужно было опередить противника и попытаться спасти «Альбатрос». Начальник дивизиона решил произвести атаку…».
То есть в тот самый момент, когда германские миноносцы столь успешно разорвали дистанцию и вот-вот должны были выйти из-под обстрела, укрывшись в тумане, их командование внезапно одолел приступ хандры: «нам не спастись, русские будут расстреливать нас (вслепую?!) и все равно всех убьют, давайте атакуем!». Особый цинизм ситуации придает то, что, вообще говоря, по германским миноносцам в этот период времени вообще никто не стрелял. «Адмирал Макаров» и «Баян», вступив в бой, били по «Аугсбургу», а «Богатырь» и «Олег» — по «Альбатросу».
Но вернемся к Г. Ролльману. С его слов, на флагманском миноносце подняли флаг «Z» и три германских кораблика все же бросились в торпедную атаку. Но в этот момент И. Карф, понимая, что тихоходный «Альбатрос» не спасти, решил прорваться под носом русского отряда и начал склоняться влево, дав радиограмму «Альбатросу» уходить в нейтральные шведские воды.
И вот тут случился печальный казус. Дело в том, что в русском издании книги Г. Ролльмана указано, что «Аугсбург» начал склоняться влево и пошел наперерез русскому курсу в 07.35. Это явная описка. Г.Ролльман описывает события боя последовательно, здесь же, изложив события, случившиеся после 07.45 вдруг, внезапно возвращается назад, что ему не свойственно. Поворот влево в 07.35 опровергает все описание боя, данное Г. Ролльманом до этого (попытка прикрыть «Альбатрос» дымовой завесой, отворот в 07.45 на два румба вправо, принятие решения пройти под носом русской эскадры в момент выхода миноносцев в торпедную атаку и т.д.). Ничего подобного нет и на схеме боя, приведенной Г.Ролльманом, там «Аугсбург» склоняется влево около 08.00. Да, собственно, всякий кто найдет время и желание прочитать страницу 245 русского издания «Войны на Балтийском море. 1915 г.», убедится в том, что поворот наперерез русского курса в 07.35 совершенно противоречит всему описанию этого эпизода боя, данного немецким историком.
Вероятнее всего, произошла досадная опечатка, и речь идет не о 07.35, а о 07.55, что совершенно не выбивается из контекста картины боя и прилагаемой к нему схемы. Автор настоящей статьи не читал Г. Ролльмана в оригинале и не может сказать, кто допустил эту досадную опечатку – возможно, ошибка присутствует только в русском издании. Но удивительно то, как много авторов впоследствии не разглядели этой оплошности и растиражировали данную ошибку в своих работах. Мы встречаем ее у уважаемого В.Ю. Грибовского в статье «Бой у Готланда 19 июня 1915 г.»:
««Аугсбург» полным ходом вырвался вперед и с 7 ч 35 мин начал уклоняться влево, собираясь проскочить под носом у противника».
На ней же строит описание данного боя и А.Г. Больных:
«Карф сразу понял, что ему грозит, и принял единственно верное решение. Он решил бросить «Альбатрос» и попытаться спасти крейсер и эсминцы. «Аугсбург» увеличил ход и начал склоняться влево»
На самом же деле, как это следует из описания Г. Ролльмана, И. Карф вовсе не отличался быстротой реакции: обнаружив русские корабли в 07.30, он счел возможным «подрезать» курс русских почти через полчаса.
И вот когда И. Карф принял это решение, на миноносцах обнаружили, что русские крейсера повернули на север, то есть пошли на сближение, перпендикулярно немецкому курсу с тем, чтобы пройти под кормой немецкого отряда (этот момент на вышеприведенной схеме соответствует 07.00, по русскому времени это 08.00). Соответственно, при таком изменении курса у тихоходных германских миноносцев появился шанс, взяв левее, вслед за «Аугсбургом», разойтись с русской эскадрой левыми бортами. Все дело в том, что имея равную с русскими скорость (20 узлов), немецкие миноносцы никак не могли бы пойти наперерез русского курса, пока противники следовали параллельно – они недопустимо сблизились при этом с крейсерами, и их расстреляли бы. А вот после того, как русские пошли на север, такая возможность у немцев появилась, потому что склонение влево больше не вело к столь сильному сближению с русскими кораблями. Командиры миноносцев воспользовались представившейся им возможностью. Миноносцы поставили дымовую завесу, прикрывшую «Альбатрос», и пошли вслед за «Аугсбургом». В 08.35 «Аугсбург» и миноносцы прорвались мимо русских крейсеров и вышли за пределы их видимости.
Вроде бы логично, и геометрически непротиворечиво, но есть нюанс. Дело в том, что при написании своей книги, а она была издана в 1929 г, Г. Ролльман не пользовался советскими архивами, а писал книгу в основном по германским данным. В результате немецкий историк описывает не то, как на самом деле маневрировали русские корабли, а лишь то, как представляли себе русские маневры немецкие очевидцы. Но, как известно, для того, чтобы составить правильное впечатление о том или ином сражении, необходимо читать документы всех участвовавших в нем сторон. Как мы видим, версия Готландского боя в изложении Г. Ролльмана имеет немало внутренних противоречий, даже если бы русский отряд действовал именно так, как это описано в книге. Вот только крейсера М.К. Бахирева маневрировали совершенно по-другому. Два утверждения Г. Ролльмана, на котором строится все его описание: что русские с началом боя легли на параллельный курс и что они около 07.55 – 08.00 повернули на север, на самом деле неверны, потому что отечественные источники ничего такого не подтверждают.
С другой стороны, отечественные источники утверждают такое….
Что на самом деле сделал Михаил Коронатович Бахирев после визуального обнаружения неприятеля? Очень простой маневр, смысл и назначение которого он абсолютно ясно и недвусмысленно пояснил в своем рапорте, и еще до того — в вахтенном журнале «Адмирала Макарова»:
"Желая охватить голову, мы склонились влево, приведя головной корабль на курсовой угол 40° правого борта"
Но сколько упреков за этот маневр обрушилось на голову командующего Отрядом особого назначения! По всеобщему мнению, М.К. Бахиреву следовало, не мудрствуя лукаво, и не выдумывая всякие охваты головы, которые при таком соотношении сил совершенно не нужны, просто сблизиться с противником и «раскатать» его. Так, например, М.А. Петров в книге «Два боя» пишет:
«Невольно спрашивается, зачем понадобился этот тактический прием, лишний и бесцельный?»
Потом, правда, тот же В.Ю. Грибовский «оправдал» контр-адмирала. Проанализировав действия командующего Отрядом особого назначения, уважаемый историк пришел к выводу:
«На самом деле бригада маневрировала почти 20-узловым ходом — простейшим и наиболее выгодным для стрельбы способом — по боевой локсодромии. После боя Бахирев, очевидно, хотел придать своим тактическим замыслам больше блеска, что и нашло отражение в его донесении, а ранее — в вахтенном журнале «Адмирала Макарова».
В переводе на русский: никаких охватов ничьих голов Михаил Коронатович не планировал, а просто держал противника на постоянном курсовом угле, обеспечивая своим артиллеристам благоприятные условия стрельбы. Ну, а потом, в донесении, выдумал «палочку над Т». Чего бы и не присочинить немного, правда?
Давайте посмотрим на схему этого маневра.
Так вот, совершенно очевидно, что в сложившейся ситуации М.К. Бахирев выбрал единственно правильное решение. Он увидел противника в 07.30 «слева-впереди» от себя. На русских крейсерах германские корабли были опознаны как «Аугсбург» и крейсер типа «Нимфе», а это означало, что превосходства в скорости хода у русской эскадры нет совсем, потому что «Нимфе» имел максимальную скорость 21,5 узла. Но немцы не ожидали встретить отряд М.К. Бахирева, так что можно рассчитывать на некоторый «столбняк» с их стороны – им понадобится немного времени, чтобы проанализировать ситуацию и решить, что делать. Впрочем, время «столбняка» исчислялось минутами и надо было с толком распорядиться этим.
Что сделал М.К. Бахирев? Он повернул наперерез вражескому курсу и привел противника на курсовой угол, позволявший русским крейсерам стрелять всем бортом. Таким образом, корабли Михаила Коронатовича одновременно и сближались с противником, и получали возможность задействовать максимум артиллерии. При этом новый курс русской эскадры выводил ее на охват головы немецкой колонны и, что немаловажно, корабли М.К. Бахирева оставались бы между немецким отрядом и его базой на германском побережье.
Какие еще варианты были у русского командующего?
Второй вариант – привести германские корабли на курсовой угол 40 градусов, но не правого, как сделал это М.К. Бахирев, а левого борта вообще не имеет смысла. Во-первых, совсем неясно, сближались ли в этом случае русские крейсера с немецкими кораблями, или удалялись бы от них (тут без знания точных курсов и мест отрядов относительно друг друга не разобраться), а во-вторых, даже если бы и сближались, то очень скоро русский и немецкий отряды разошлись бы левыми бортами. Тем самым командующий Отряда особого назначения пропустил бы немцев к их базе, что никуда не годится. Более того – как мы знаем из немецких источников, на крейсерах М.К. Бахирева немцев видели лучше, чем они видели русские корабли. Ну а при расхождении на контркурсах по Варианту 2 М.К. Бахиреву пришлось бы разворачиваться и гнаться за немцами – отряды поменялись бы местами и теперь уже русские крейсера видели неприятеля хуже, чем противник.
Иными словами, выполняя маневр охвата головы немецкой колонны, М.К. Бахирев грамотно решал целых три задачи – продолжая отрезать немцев от их баз, он сближался с отрядом И. Карфа и с самого начала ввел в бой максимум своей артиллерии. Как мы видим, сколько-то равноценной альтернативы такому решению М.К. Бахирева просто не существовало, но тем не менее, сколько «цветов в горшках» было брошено за этот маневр в русского контр-адмирала!
А теперь давайте вернемся к Г. Ролльману. Согласно его описанию, русские в начале боя легли на параллельный немцам курс, но, как мы видим, ничего такого не произошло, на самом деле русские шли наперерез немцам. Соответственно, расстояние между русским и германским отрядом не могло увеличиваться – оно сокращалось! Да, немцы стали забирать вправо, уходя тем самым из-под охвата головы, но Михаил Коронатович следовал за ними и продолжал удерживать немецкий отряд на курсовом угле 40 градусов – та самая «боевая локсодромия», о которой писал В. Ю. Грибовский. То есть стоило немцам отвернуть – М.К. Бахирев доворачивал вслед за ними. При таком маневрировании расстояние между отрядами, следующими с равной скоростью (М.К. Бахирев шел на 19-20 узлах, «Альбатрос» не мог идти быстрее 20 узлов, миноносцы, по утверждению немцев, не могли тоже), могло или сокращаться, или оставаться примерно постоянным.
В таких условиях немецкие миноносцы, если они были бы действительно ограничены в скорости, ни за что не смогли бы разорвать дистанцию с русскими крейсерами. Но если даже каким-то чудом им это удалось, и они действительно оказались в 49,2 кабельтовых от «Адмирала Макарова», то пройти вслед за «Аугсбургом», пересекая курс русской эскадры, да еще и примерно в 5 милях от русских кораблей (правда, данная оценка русская, а не немецкая), они могли лишь в двух случаях: если бы русские крейсера, как пишет Г. Ролльман, повернули на север, либо если германские миноносцы могли развить скорость, существенно превышающую скорость русских крейсеров.
Корабли М.К. Бахирева на север не поворачивали, из чего следует, что на самом деле скорость германских миноносцев была много выше, чем указывал в своем рапорте И. Карф. А это означает, в свою очередь, что к рапортам немецких командиров следует относиться крайне осторожно, и истиной в последней инстанции они явно не являются.
Итак, мы рассмотрели основные «погрешности» источников в описании начала боя у Готланда 19 июня 1915 г. Мы, можно сказать, выяснили, чего не могло быть в том бою. Теперь можно попробовать представить, что же там произошло в действительности.
Свежие комментарии