Василий Григорьевич Васильевский (1838 — 1899). «Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков». Глава VIII. Нордманы, Русские и Варяги в Сицилии и Апулии (1038–1042)

Византийское правительство при Михаиле IV Пафлагонянине решилось предпринять серьезную экспедицию, чтобы вырвать из рук неверных мусульман остров Сицилию. Внутренние междоусобия на острове представляли, с одной стороны, прямой вызов к вмешательству Греков, а с другой — подавали надежду легкого завоевания. Эмир сицилийский из фамилии Келбитов, Ахмед-Ахал (Akhal), угрожаемый восстанием подданных, во главе которых стоял его собственный брат (Abu-Hafs), обратился к византийскому двору с просьбой о союзе. Его противники ( его брат Abu-Hafs) просили помощи султана Тунисского (Зейрида) Моезза-ибн-Бади (Moezz-ibn-Badi), который отправил туда значительное войско под предводительством своего сына Абдаллы. Уже в 1034 году византийские войска боролись с африканскими на острове Сицилии, но скоро воротились в Апулию. После удаления их, инсургенты и приверженцы Тунисского султана восторжествовали, Ахмед-Ахал был зарезан, и голова его представлена Абдалле-ибн-Моэззу: последний теперь владел столицею (Палермо) и всем островом. В этот момент, но уже в 1038 году, византийская армия снова переправилась чрез Мессинский пролив.

Приготовления были сделаны большие. Из описания последующих военных действий в источниках византийских и норманно-итальянских оказывается, что все роды войск, находившиеся до сих пор в Азии — как старинные местные, так и наёмные иностранные — были переправлены в Апулию и потом в Сицилию. Во главе экспедиции был поставлен бывший правитель приевфратских городов, знаменитый Георгий Маниак, прославивший себя взятием Эдессы и борьбою с азиатскими Сарацинами, тот самый Гиргир, неразлучным спутником которого исландская сага представляет своего героя, норвежского принца Гаральда.

Георгий Маниак, получивший также звание стратига (византийской) Лангобардии (Zonar, II, p. 237 ed. Paris.), старался увеличить свою армию всеми средствами. Он вступил в дружественные сношения с князем Салернским Ваймаром, у которого нашли себе приют французские Норманны, уже внедрившиеся в Италии. Они, по-видимому, были в тягость своему патрону; он убедил их принять участие в борьбе с неверными, предложив богатую награду от имени Греков. К Маниаку явились братья Готвили, недавно переселившиеся в Италию из своего замка на полуострове Cotentin (в Нормандии). Младших и впоследствии более знаменитых Роберта и Рожера ещё не было здесь, и во главе трёх сотенного норманнского отряда стояли три старшие брата Готвили: Вильгельм Железная Рука, в котором совершенно напрасно узнают скандинавского Нордманна Гаральда, Дрогон и Гумфрид. Пришло также несколько Ломбардцев с берегов реки По, и во главе их Ардуин, служебный человек архиепископа Миланского, опять не имеющий ничего общего с Гаральдом Гардрадом. Вообще в византийских, а равно и в южно-итальянских источниках нельзя указать лица, под которым мог бы скрываться норвежский герой. Но никак нельзя отвергать его присутствия в Италии и участия в борьбе с Сарацинами Сицилии и Африки.

Сицилия не только представляется главным театром подвигов Гаральда в прозаическом рассказе саги, но и упоминается несколько раз в отрывках поэзии скальдов. Некоторые из этих отрывков уже приведены нами. На основании их мы можем прямо заключать, что Гаральд, уже в Сарацинской Азии вступивший в те или другие отношения к Маниаку, вместе с ним, в 1038 году, прибыл в Италию. Если мы проследим, хотя в кратких чертах, действия византийской армии в Сицилии, то ещё более убедимся в близком соответствии тех указаний и намёков, которые заключаются в стихах скальдов, с действительной, фактической историей, как она представляется по историческим источникам.

Греки беспрепятственно переправились через пролив, неподалеку от Мессины, и медленно двигались по направлению к городу. Мусульмане сделали попытку остановить их; в жаркой схватке Греки уже поколебались, но норманнский отряд восстановил сражение; под предводительством Вильгельма Железной Руки он сломил врагов, которых потом Греки гнали до самого берега. Так рассказывают южно-норманнские источники, с самого начала обнаруживая свою задачу — прославление подвигов своих соотечественников. Они умалчивают зато о следующем сражении, для общего хода дел более важном и описанном Византийцами. По всему видно, что мусульмане хотели остановить Греков не при Мессине, городе, населенном христианами и потому не укрепленном, а при Раметте, κατὰ τὰ λεγόμενα ῾Ρήματα (Cedren. II, 520). Громадное войско мусульман, в составе которого Кедрин-Скилица отмечает 50000 «Карфагенян», пришедших на помощь из Африки, преградило Византийцам путь внутрь острова. Сражение было так упорно, что близлежащая речка текла кровью (ibid.). Затем последовало завоевание тринадцати укрепленных замков, в которых Арабы упорно защищались, и осада Сиракуз, ознаменованная новым богатырским подвигом Железной Руки Вильгельма, сообщаемым, конечно, соответствующим источником.

Между тем Абдалла-ибн-Моезз, получив подкрепления из Африки, снова грозил Византийцам. С шестидесятитысячной армией, — по самым умеренным показаниям (Malaterra), а по Кедрину, по крайней мере, с вдвое большей — «Карфагенянин» расположился лагерем на равнине близ города Траины (Δραγῖναι ἡ πεδιάς: Cedren. II, 522), на северо-запад от горы Этны, откуда он мог тревожить Греков в Катане и под Сиракузами. Маниак, господствовавший только над восточным берегом Сицилии, имея пред собою укрепленный город, осада которого затянулась, а позади — неприятельскую армию, устремился против последней. Он остановился лагерем на восток от Траины, там, где с XII века находились аббатство и земля, сохранившие его имя (Castello Maniace — замок в Сиракузах на Сицилии) до нашего времени (Amari II, 387).

Готовясь вступить в сражение и нанести решительный удар врагу, Георгий Маниак приказал начальнику византийского флота, то есть, патрицию Стефану, зятю императора Михаила IV, внимательно оберегать и стеречь морские берега Сицилии, чтобы разбитый неприятель не имел более никакой возможности ускользнуть и снова тревожить византийские завоевания и армию. Карфагенянин, сын Тунисского султана, был разбит; 50000 Африканцев, по словам Кедрина, покрывали поле сражения (II, 522). Но вследствие небрежности патриция Стефана, Абдалла успел спастись, посадиться на суда (в Каронии или Чефалу, то есть, на северо-восточном берегу Сицилии, по мнению Амари), и потом явился в Палермо, откуда он мог возобновить борьбу. Кедрин, утверждающий, что Абдалла-ибн-Моэзз уже теперь бежал в Африку, противоречит арабским историкам, и очевидно — либо ошибается, либо упускает посредствующие факты (Amari II, 391).

Следствием победы при Траине была сдача Сиракуз, где Георгий Маниак восстановил христианское богослужение, а равно и военные укрепления; замок на крайней оконечности древней Ортигии до сих пор носит его имя (Amari II, 391). В Сиракузах отысканы были мощи св. Лучии, указанные каким то старцем, украшенным почтенной сединою (Aimé, Ystoire de li Normant, II, 9, p. 60 éd. Delarc), и в серебряной раке отправлены в Константинополь. Подобно Сиракузам, заняты были греческими гарнизонами и другие вновь завоеванные укрепленные арабские пункты. В первой половине 1040 года почти вся Сицилия была в руках Греков.

В это самое время Георгий Маниак был отозван из Сицилии, в оковах ввезен в Константинополь и брошен в темницу. Раздраженный неисправностью адмирала Стефана после сражения при Траине, Маниак, известный своим неукротимым характером, назвал царского зятя трусом и предателем, мало того, поднял на него свой бич (Cedren. II, 523). Эта вспышка была причиною падения Маниака. При византийском дворе очень скоро сдались на мстительные и коварные внушения Стефана, что тот, кто поднял руку на царского зятя, не остановится поднять её и против самого царя и уже готовится протянуть её к царскому венцу. С удалением знаменитого полководца, кончились военные успехи Византийцев: они принуждены были оставить почти все свои завоевания; победа, одержанная при Мессине, не поправила положения дел, — она только и спасла одну Мессину (Cedren. II, 524 sq.).

Из этого краткого очерка событий двухлетнего сицилийского похода (1038–1040 гг.) видно, во-первых, что исторический Георгий Маниак, оставивший после себя такую прочную память в Сицилии, вовсе не похож был на того Гиргира или Гюргия, который в прозаической саге играет такую незавидную и унизительную роль подле норвежского героя. — роль арлекина в комедии. Характеристика, сообщаемая Пселлом, который лично знал Маниака, очевидно, более сообразна с историческими фактами. Это был человек ростом выше сажени, так что окружающим приходилось смотреть на него снизу, как на какую-нибудь колонну или вершину горы. В его взгляде не было ничего изнеженного и мягкого, но нечто, подобное молнии; громовая речь, руки, способные потрясать стены и сокрушать медные ворота, стремительность и порывистость льва, внешность, внушающая почтительный страх. Все остальные черты его характера были в полной гармонии с этими признаками. Слух о его делах ещё преувеличивал действительность, так, что всякий варвар боялся Георгия Маниака — или вследствие личного знакомства, или наслушавшись рассказов, которые о нём ходили (Pselli hist. p. 138). По обыкновению, только сага находится в противоречии с историей, а не поэзия скальдов. Для нас теперь совершенно ясно, кого скальды разумели под африканским вепрем или царем, с которым Гаральд сражался в Сицилии. Но и другой более значительный отрывок, в котором говорится о Сицилии, не представить нам теперь никаких трудностей.

«Шов корабля наполнялся по самые скважины (букв. уши) кровью там, где ты, князь, начинал кровопролитие (blezt blódhi); ты привёл корабли и мужественно покорил землю, — трупы убитых, выброшенные с борту, лежали, имея песок под собою, при южной Сицилийской земле, там где струился (кровавый) пот многих людей» ‹Antiquites Russes II, 28›.

Мы видели, что флот византийский должен был помогать действиям сухопутного войска, что тотчас после высадки Византийцев и после сражения при Мессине Сарацины были оттеснены к берегу, и что после сражения при Траине греческие корабли должны были преградить морской путь мусульманам: к тому или другому из этих моментов и должны относиться приведенные стихи скальда Бёльверка.

Ещё важнее для нас то обстоятельство, что, по всем признакам, подвиги Гаральда ограничились именно одной Сицилией. В предыдущей главе мы собрали доказательства об участии Гаральда в Болгарской войне 1040 года. Так как осада Солуни относится к сентябрю этого года, а Гаральд несколько ранее того предполагается присутствующим в Афинах, то удаление его из Сицилии должно падать на лето или весну 1040 года, то есть, оно будет совпадать с отозванием Георгия Маниака, или по крайней мере примыкать близко к этому роковому для византийской империи событию. Нет никаких оснований думать, чтобы Гаральд ещё раз когда-либо появился в Сицилии или южной Италии. Уже указанное нами выше четверостишие скальда Иллуге Бриндальского ‹Antiquites Russes II, 21›, в котором говорится о сражениях Гаральда с Франками, при ближайшем рассмотрении оказывается столько же возможным отнести к Сицилии, сколько и другие поэтические отрывки.

«Мой господин часто приступал к союзу Франков (сражался вместе с Франками) ранним утром пред городом женщины. Мужественный потомок королей не мог быть удержан в своем стремлении». (Minn drottinn gekk opt á fridh Frakka fyrir óttu at by snótar; duglum doglingi vara fljótrent. Прозаическая конструкция).

Мы не умеем точно объяснить, что значит город женщины, хотя и можем думать о Палермо, городе св. Розалии, или о Сиракузах, городе св. Лучии, и т. п. По одному варианту даже выходит, что Гаральд не торопился вступать в город женщин, а это может быть понято иносказательно — об отсутствии в нем всякой трусости. Но если Гаральд сражался не против Франков, а вместе с Франками (в латинском переводе: cum Francis), то всего скорее можно думать о Сицилийском походе, во время которого Франки, то есть, французские Норманны действительно были союзниками Греков, и совсем не были их противниками, как после. Если сага в более подробной редакции рассказывает о двух походах Георгия Маниака и Гаральда Гардрада, полагая между ними значительный промежуток времени, и целью обоих походов ставит Сицилию, то она просто напросто запуталась в своих соображениях и не поняла своих источников. Мы увидим, что Маниак действительно ещё раз явится в южной Италии, но тогда дело будет идти уже не о Сицилии; а то, что Гаральд его сопровождал снова (после низвержения Михаила V Калафата), — это, повторяем, весьма сомнительно.

Во всяком случае, с сентября 1040 года до мая 1042 года (до низвержения и ослепления Михаила V Калафата) Гаральда и его отряда «великосердых» не было в византийской Лангобардии, куда, после удаления Маниака, перенесены были военные действия. Следовательно, если мы встретим здесь в этот период времени Варангов или Вэрингов, то это не будут скандинавские Норманны Гаральда. А эти Вэринги или Варяги несомненно участвовали в сицилийском походе Маниака и также несомненно оставались в южной Италии в 1041 году.

Византийцы должны были уже в 1040 году бороться с восстаниями недовольных подданных в своих южно-итальянских владениях, то есть, в Апулии и Калабрии. Вместе с неудачами, постигшими греческую армию в Сицилии после отозвания Маниака, эти волнения южно-итальянского населения вынудили преемников Маниака ограничить сицилийский экспедиционный корпус самыми малыми размерами и даже отпустить Норманнов, которые с тремя братьями Готвилями воротились в свою Аверсу. Катапан Михаил Докиан явился в Апулии, сопровождаемый Ардуином, ломбардским рыцарем или министериалом. Этот Ардуин, очевидно — не имеющий ничего общего с Гаральдом, зная греческий язык и служа переводчиком в сношениях Византийцев с Франками, оказал Грекам много услуг и получил от византийского катапана город Мелфи в управление. Но уже со времени своего пребывания на острове он питал в душе глубокую ненависть против Греков, хотя и скрывал её. Причина тому заключалась в позорном наказании, которому он был подвергнут по одним — Георгием Маниаком, по другим — ближайшим его преемником. Он «возжег в жителях Мелфи пламя, таившееся под пеплом», раздул снова неудовольствие апулийского населения, возбудил его к открытому восстанию, отправился в Аверсу и заключил договор с Норманнами, на основании которого половина всех завоеваний в южной Италии должна была достаться самому Ардуину, а другая прежним союзникам Греков — французским Норманнам. Весною, именно в марте 1041 года, Норманны, под предводительством 12 избранных рыцарских вождей, вторглись в Апулию, чтобы положить прочное начало норманнскому владычеству в Италии.

Напрасны были усилия катапана Михаила Докиана затушить разгоревшийся пожар. Он дал две битвы Норманнам и апулийским инсургентам и два раза был разбит. Для нас важны те указания на состав византийской армии, которые при описании сих сражений сделаны в различных источниках.

Первое сражение произошло неподалеку от Мелфи, при реке Оливенто, впадающей в Офанто, 17 марта 1041 года. Место и время сражения с наибольшею точностью обозначены в южно-итальянских источниках, ближайших к месту действия; у Кедрина (II, 546) есть неточность: вместо Оливенто он называет самый Авфид (Офанто). Протоспафарий и катапан Михаил Докиан пришёл в Ломбардию (то есть, Апулию) из Сицилии, и следовательно, с теми войсками, которые там стояли; а одною из важнейших частей его армии были Русские.Annales Barenses, MG. SS. V, 54: Factum est proelium — iuxta fluvium Dulibentis. Et ceciderunt ibi multi Russi et Obsequiani (ополчение азиатской темы Обсеквианцев). Обсеквианцы = Славяне, в числе 30000 поселенцы τῆς τοῦ Όψιχίου χώρας. (См. Niceph. ed. de Boor. p. 36.)

В мае месяце 1041 г. катапан Михаил Докиан дал второе сражение. По свидетельству Кедрина — вместо того, чтобы позаботиться о надлежащих подкреплениях и собрать все силы, какие могли найтись под рукою, Михаил Докиан вследствие безрассудной самонадеянности вышел против врагов с тем же войском, которое было разбито в марте месяце. Оно было усилено только Писидами и Ликаонами, составляющими отряд федератов (Cedren. II, 546): τοὺς ἡττηθέντας πάλιν ἀναλαβὼν καὶ Πισσίδας καὶ Λυκάονας, οἵπερ άναπληροΰσι τὸ τάγμα τῶν ϕοιδεράτων. Отмечаем мимоходом фактическую неточность, допущенную учёным автором «Отрывков о Варяжском вопросе» и потом повторенную его противниками (за исключением, конечно, А. А. Куника, который уже указал ошибку, см. «Каспий» ак. Дорна, стр. 420). Имя федератов и «последний верный помин о них» относится не к 821, а к 1041 году. Но верно то, что федераты этого последнего года мало имеют общего с готским 40000 корпусом IV века и ничего общего не имеют с Варягами XI века. Число их, без сомнения, не превосходило 500 человек (τάγμα); по свидетельству местной Барийской летописи, вся византийская армия состояла из 18600 человек, и в составе ее находилось много других элементов. Приводим весьма точные и важные для нас показания летописи.

Deinde collectis mense Maii in unum omnibus Graecis apud Montem Maiorem (Cedren. 1. c.: περὶ τὰς λεγομένας «Ωρας) iuxta fluenta Aufidi (Офанто), initiatum est proelium quarto die intrante (4-го марта), ubi perierunt plurimi Natulichi (Anatolici) et Obsequiani, Russi, Trachici (Θρακήσιοἱ, жители темы Фракисийской), Calabrici, Longobardi, Capitinates. Et Angelus presbyter episcopus Troianus atque Stephanus Acherontinus episcopus ibi interfecti sunt. Nam nempe, ut dictum est ab omnibus qui haec noverunt, aut plures quam duo milia Normandi fuerunt, Graeci vero decemet octo milia, exceptis servitoribus. (MG. SS. V, 54 sq.).

Итак, кроме туземных подданных византийской империи, не участвовавших в восстании и предводимых отчасти епископами Ачеренцы и Тройи, восемнадцати тысячное греческое войско состояло из ополчений трёх византийских округов и, сверх того, из Русских, уже упомянутых при первом сражении. Писидия и Ликаония, которые также, по свидетельству Кедрина, имели своих представителей в битве с Норманнами, Барийцем разумеются под Анатолийцами (Natulichi), так как первая область вся, а последняя отчасти входили в состав τοῦ θέματος τῶν Ἀνατολικῶν (Анатолийского округа). Намерение современного летописца дать не только отчётливое, но и полное перечисление разных частей византийской армиибросается в глаза само собой, и без сомнения, то, что для этого сделано им, вполне соответствует цели. Если нет никакого намека на присутствие скандинавских Вэрингов,это для нас вполне понятно: спутники Гаральда были уже далеко. А с другой стороны — по нашему мнению — о Варягах или Вэрингах Барийскому летописцу и не было нужды говорить, как скоро он упомянул о Русских.

В начале сентября (3 числа) того же 1041 года последовало третье сражение Греков с апулийскими инсургентами и Норманнами, их союзниками. Уже Михаил Докиан готовился к нему и писал в Сицилию, чтобы прислали ему подкрепление из тех сил, которые ещё там оставались; пришли Филиппопольские Павликиане, Македоняне, то есть, Греки, и Калабрийцы. Scripsit ad Siciliam, et venerunt ipsi miseri Macedones et Paulikani et Calabrenses (MG. SS. V, 55).

Но между тем два раза разбитый полководец был сменен, и на его место прислан из Константинополя Воиоанн (Βοïωάννης, Bugiano, Budiano), по прозванию Эксавгуст. Кедрин (II, 546, 23 sq.) прямо и решительно утверждает, что и на сей раз византийский вождь не получил никаких новых войск или подкреплений, а должен был действовать с теми силами, недостаточность которых уже была доказана предыдущими событиями:

ἀλλὰ καὶ ούτος άπελθὼν κατὰ χώραν καὶ νεαλῆ καὶ ἀκμαίαν δύναμιν μὴ λαβών, ἀλλὰ ἀναγκασθείς μετὰ τῶν προητ-τημένων συμβαλεῖν τοις ἐχθροῖς.

Правда, Амат (Ystoire de li Normant) противоречит этому самым явным и притом особенно знаменательным для нас образом. Мы должны привести его слова:

Apres ceste confusion et destruction de li Grex, et la grant victoire de li fortissime Normant, l’ire de lo impeor vint sur Dycclicien, le leva de son office que non fust due, et le fist son vicaire et lui manda Guarain et altre gent; quar veoit que par lui non combatoient bien Grex. Et lor dona a cesti exauguste ou vicaire de auguste molt de argent; et lui commanda que quant de chevaliers il trouveroit expert de bataille part tout son tenement, les deust prendre a solde pour aler contre li Normant (II, 23 p. 76 sq. ed. Delarc). То есть, после второго поражения, Михаил IV Пафлагонянин «положил гнев на Докиана, лишил его должности, так что он перестал быть дуком, и сделал дуком своего наместника (перевод слова Ексавгуст) и послал ему Гуаранов (Варанов, то есть, Варангов) и других иноплеменников», и т. д.

Лев Остийский, пользовавшийся хроникой Амата в латинском (потерянном) подлинника, почти буквально повторяет его слова:

Dehinc imperator — succensus, pulso Ducliano Exaugustum nomine quendam vice illius cum Normannis dirigit congressurum, Guaranorum illi et aliorum barbarorum copiam maximam socians (MG. SS. VII, 676).

Вопрос о том, кто прав — Кедрин, утверждающий, что Воиоанн не получил новых подкреплений, или Амат, указывающий на отправление Варягов, имеет для нас существенную важность. Лев Остийский прибавил даже, что этих Варягов было весьма много; но очевидно, это есть только стилистическое украшение; за верность самой сущности факта должен отвечать один Амат, который не один раз находится в противоречии подобного рода с византийскими источниками. Мы видели, что, по Кедрину, во втором сражении были те же самые войска, что и в первом, и это показание совершенно подтверждалось Барийской летописью. Между тем Амат повествует, что после поражения при Офанто (в мае) византийский император в крайнем смятении разорвал на себе одежду, бил себя в грудь и восклицал, что эти Норманны отнимут у него все царство; он созвал на совет своих вельмож и мудрейших жителей Константинополя, говорил им, что он впредь отрекается от всякой скупости, откроет дверь своего казнохранилища и будет щедро платить всем, кто захочет сражаться с Норманнами. Все приняли речь эту с сочувствием; большой и малый, богатый и бедный обещали помогать императору деньгами — каждый по своей силе. Из этих пожертвований император назначил двойное жалованье «рыцарям», которые пойдут против храбрых Норманнов, и таким образом собрал новое войско (Ystoire de li Normant II, 22 p. 72 sqq). Мы с намерением привели здесь эти черты, обличающие в Амате какую-то особенную склонность к эпической наглядности рассказа. Думаем, что такие краски никого не обманут и никого не приведут в соблазн. Никто не поручится за историческую верность вышеприведенных подробностей, но также никто не должен строго осуждать Амата и заподозрить его правдолюбие ради особенностей его стиля.

Итак, некоторые противоречия «Истории Норманнов» с другими, более сухими и точными, источниками объясняются особенностями приёмов её автора и, не касаясь сущности, относятся к внешним подробностям. То же самое объяснение мы прилагаем и к обстоятельствам битвы при Монте-Пелозо (у Кедрина при Монополи) в сентябре 1041 года.Варяги в нём, действительно, участвовали, но посылка их из Константинополя прибавлена для наглядности рассказа. Сам Амат несколько противоречить себе, говоря, что император только в смененном начальнике, а не в малочисленности войск, видел причину, почему Греки сражались несчастливо. Что касается до больших денежных сумм, которыми император снабдил Эксавгуста для набора войска, то эта черта вполне соответствует всегдашним византийским привычкам и приёмам ведения войны, обличает знакомство с ними автора и чрезвычайно вероятна в приложении к данному случаю, но не более. Окончательное и полное решение между Кедриным-Скилицей и Аматом в занимающем нас вопросе может быть отдано Барийским анналам. Описывая третье (сентябрьское) сражение, они снова с большой определенностью, со слов участников битвы, отмечают числительный состав обеих сторон:

Nam, ut ajunt veraciter qui in ipso bello inventi sunt, Normanni septingenti, et Graeci decem milia fuerunt (MG. SS. V, 55). Семьсот норманских рыцарей (на местных апулийских инсургентов не обращено внимания) против 10000 Греков: а в сражении при Офанто Греков было 18000.

Где же многочисленные или даже какие бы то ни было подкрепления, присланные из Константинополя? Их не было, как это прямо утверждает Кедрин-Скилица. Но Варяги все-таки были. В описании самого хода сражения между Монте-Пелозо и горою Сириколо Амат вполне сходится с другими источниками, хотя несколько подробнее их. Битва была упорная; чтобы лучше защищать свою жизнь, Греки отступили в лес, но мужественные и смелые Норманны не побоялись последовать за ними; тут последовала самая жаркая схватка: Варяги убиты, Апулийцы и Калабрийцы пали.

Mes II Grex — entrerent en lo fort de la silve, et li bon Normand vaillant et hardi n’orent pas paor d’aler apres, mes о grant cuer et hardement les secuterent, et li Guarani sont occis, et Puilloiz sont mort et Calabrois. (II, 25 p. 78). — Iterum in pugnam circa montem cui Piloso nomen est utrimque concurritur. Tandem ruentibus Guaranis, cadentibus Calabris, fugientibus — Grecis и т. д. (Leo Ostiensis, MG. SS. VII, 676).

Греки были окончательно разбиты, и сам Воиоанн был взят в плен. Дальнейший ход дел был тем более неудачен для Византии, что вскоре последовала смерть императора Михаила IV (10 декабря 1041 г.) и затем — колебания в высших сферах государственной жизни, при чём нельзя было совсем ожидать каких-либо энергических военных действий. В руках Византийцев оставались только Тарент, Бриндизи и Отранто (Cedren. II, 547). Наконец, новый император Михаил V Калафат, утвердившись на престоле, решился на ту меру, которая всего скорее могла поправить дело. Он освободил из тюрьмы Георгия Маниака и снова отправил его в Италию. По Барийской летописи (MG. SS. V, 55), Маниак пристал к Таренту в месяце апреле 1042 года. Этим исправляются менее точные показания византийских источников, самого Пселла, по которым Маниак отправляется в Италию по воле императриц Зои и Феодоры. Важно это в том отношении, что здесь заключается подтверждение наших прежних соображений о Гаральде Гардраде. Он не сопровождал Гюргия или Гирги во второй его экспедиции; ибо 20 и 21 апреля 1042 года мы знаем об участии его в известных нам сценах мятежа и низвержения и ослеплении Михаила V.Следовательно, если теперь и после встретятся нам те или другие указания на присутствие Варягов в Италии, то это опять не будут спутники Гаральда Норвежского.

Георгий Маниак имел несколько важных успехов. Он взял в июне 1042 г. город Монополии, вошедши в город Матеру, сурово наказал туземцев, изменивших византийскому государю. Но недолго пришлось Маниаку оставаться в Италии. Низвержение Михаила V и восшествие на престол (2 июня 1042 ) избранника Зои, Константина Мономаха, который, по разным личным счетам и отношениям, был ему прямым недругом, смутило Маниака и напугало его. Против него уже ковалась интрига при дворе. Взрыв был произведён дерзким обращением одного из доверенных лиц нового императора, отправленного в Италию, чтоб отозвать заслуженного и популярного героя Эдессы и Сицилии. Бешеный нрав Георгия Маниака не выдержал; он поднял руку с угрожающим жестом на презренного раба. Вскоре затем Георгий Маниак сам провозгласил себя императором и переправился с войском в Булгарию в феврале 1043 года.

Для нас важны некоторые указания на состав армии, которую успел собрать себе Маниак.Очевидно, что личность его возбуждала доверие и преданность во всех варварах, всегда уважающих силу и энергию. За ним последовало немало французских Норманнов,составивших потом особенный отряд в византийской армии (Маниакаты). При Острове Маниак пал, уже одержав победу, но застигнутый внезапным болезненным ударом. Часть его армии воротилась домой в соответствующие родные страны, другая перешла на сторону Константина Мономаха (Pselli hist. p. 142). В описании триумфа, в котором отрубленная голова Георгия Маниака была внесена в Константинополь, отмечаются меченосцы, жезлоносцы и те, которые потрясают на правом плече секирами: ξιϕηϕόροι τινὲς καὶ ραβδοῦχοι καὶ οἱ τοὺς πελέκεις ἀπὸ τοῦ δεξιοῦ σείοντες ὤμου (Psell. р. 142 в конце). Последний признак указывает на Варангов; но остаётся не совсем ясным в изложении Пселла, суть ли это роды войска, перешедшие от Маниака, или же собственные люди Мономаха.

Конец истории Маниака даёт нам повод спросить, что сделалось с Нордманном Гаральдом и его спутниками. Несомненно известно только одно, что в 1044 году Гаральд воротился на север и уже является действующим лицом в Скандинавии. Но Гаральд должен был воротиться чрез Киев, где он женился на дочери Ярослава. Есть, следовательно, прямое указание на то, что он ушёл из Византии ещё в 1043 году. Если бы связь его с Маниаком в самом деле была так прочна, как представляет это сага, то мы могли бы сказать, что он был в числе людей, воротившихся на родину после смерти Георгия. Во всяком случае, Гаральд едва ли мог оставаться в Константинополе весь 1043 год.

Виюне 1043 г. Русские, под предводительством сына Ярослава Владимира, угрожали Цареграду; союзниками Русских были «жители северных островов океана», то есть, Скандинавы. Очень возможно, что и Гаральд был в числе их, как зять Ярослава или еще только как жених Ярославны.

http://ru-sled.ru/nordmany-russkie-i-varyagi-v-sicilii-i-apu...

Нашествие Русских на Константинополь и Варяги 1047 года