Посиделки с Талмудом

Введение в Талмуд от Михаэля Дорфмана

Талмуд[1] рассказывает о том, как рабби Гамлиэль и рабби Йехошуа посрамили античного философа. В ответ на каверзный вопрос по зоологии рабби сразу дали правильный ответ стихом из Торы. Философ, потративший на поиски ответа семь лет, так расстроился, что пошел биться головой об стенку. Это первое в истории упоминание присловья «биться головой об стенку».

«За просмотр денег не берут», — говорим мы, не подозревая, что пословица эта пришла из еврейского языка — фар кукен золт мен нит кеин гелт. Большинство пословиц в идише взято из талмудических историй. В одной из них рассказывается об еврее, затеявшим тяжбу с соседом, построившим дом, из которого можно смотреть на его поле и заглядывать ему в окна.

«Молчание — знак согласия» (гешвиген из ойх геред) — тоже из Талмуда, где молчание в суде рассматривалось, как согласие. Даже «стены имеют уши» — прямиком из того же Талмуда, хотя как раз здесь еврейский народ не согласен с древним сводом.

«Глухой, как стенка» — говорят евреи там, где русские скажут «глухой как пень». Не беда. В Талмуде почти нет ни одного утверждения, на которое где-нибудь в другом месте не было бы его противоположности. Качество это хорошо известно всем исследователям фольклора.

Даже пришедшее в последнее время в русский язык американское выражение «все решает итоговая строка» в английском языке не из мира бизнеса, а из идиша: ди ундерште шурэ. В идиш выражение пришло из Талмуда. По древним еврейским правилам делопроизводства, сумма проставлялась в начале и в конце документа. Если они не совпадали, то решающую силу имела сумма в конце.

Разумеется, Талмуд не только сборник анекдотов и забавных афоризмов.

Мудрецы наши, блаженна их память, сидели, толковали, учили, записывали. Следующие поколения пытались понять их, сохранить каждую крупицу информации. Так слой за слоем веками создавался замечательный корпус еврейского закона, да и сборник всего на свете, о чем толковали наши мудрецы. Будучи необыкновенно творческими людьми, они, не стесняясь, резали, кроили, комбинировали и изменяли текст Писаний. А когда не хватало аргументов, то не стеснялись дописать соответствующий кусок, называемый «мидраш».

В иудаизме их тексты считаются боговдохновенными, и они не просто канонизированы наряду с Торой, но и Тора в иудаизме не представима без Талмуда. Длинные ряды талмудических сочинений на непонятном языке, еще менее понятная для непосвященного система преподавания, огромные трудности, которые приходится преодолеть взрослому сформировавшемуся человеку, чтоб войти в так называемый «мир Торы», — все это отпугивает. Да и «мир Торы» сегодня неблагосклонно относится к попыткам понять иудаизм снаружи. Считается, что «чтобы понять, надо стать», т. е. быть внутри процесса понимания, а всякая возможность другого постижения отвергается.

В прошлых поколениях было много евреев, вышедших из традиционной среды. Они не разделяли иудейских ортодоксальных ценностей, часто крепко недолюбливали ортодоксальный образ жизни и мысли, однако понимали их жизнь и могли на равных толковать с религиозными евреями. Сегодня этого нет, и в религиозных кругах господствует мнение, что лучше полный неуч, чем тот, кто пытается понять иудаизм, не став набожным. В чем-то они правы. Еврейская ученость — действительно целый мир, и постижению секретов Талмуда отдают всю жизнь. Мудрость Талмуда действительно заслуживает этого.

Вероятно, самый известный отрывок из Талмуда мы услышали еще в пионерском детстве.

В популярной исторической книжке было написано о палестинском мудреце, сказавшем: «Если я не сам для себя, то кто для меня? Если я только сам для себя, то кто для меня? И если не сейчас, то когда?». Слово «палестинское» тогда еще не воспринималось в штыки, как антисионистская вылазка. Наоборот, сионистов по старинке у нас дома называли палестинофилами.

Позже мы узнали, что и знаменитое «не желай другим то, что не желаешь себе» тоже принадлежит ему и звать его Старый Гилель. Со временем оказалось, что история несколько сложней. Пришел к Гилелю чужеземец и попросил рассказать о смысле еврейства, пока тот простоит на одной ноге, — гласила популярная сионистская брошюра. «Не желай другим того, чего не желаешь себе. Вот и вся Тора», — сказал мудрец. Здесь все заканчивалось, поскольку это и было важно сказать брошюрке.

Еще позже оказалось, что Гилель продолжал: «Все остальное — толкования». Правильные толкования наш тогдашний наставник по иудаизму считал самым важным. Оказалось еще, что чужеземец побывал до того у другого великого учителя с тем же, и тот прогнал его в гневе. Мы не удивлялись, потому что все известные нам учителя иудаизма тоже прогнали бы наглеца.

Позже оказалось, что в каноне есть еще одна фраза — «Иди и учись» — именно это и было главным во всем деле. Так и жили бы мы в уверенности, что знаем самый известный отрывок полностью, но что-то мешало. Ведь все, что мы знали о иудаизме подсказывало, что не стал бы Старый Гилель вот так запросто толковать с чужеземцем-гоем о сокровенных вещах. Не стал бы даже ради удовольствия дать наглецу банальный совет «учиться, учиться и учиться».

И мы открыли соответствующий том Талмуда [2]. Сквозь дебри трудностей арамейского текста добрались до интересующего отрывка. Все было верно. И «не желай другому…», и всегда актуальный совет вэ’идах зиль у’гмор — «а дальше иди и учись». Сюрприз ожидал нас не в конце, как водится, а в начале. Потому что чужеземец-то оказался и не чужеземцем вовсе. Пока он стоял на одной ноге, Гилель не только объяснил ему откровенный смысл Торы, но сначала принял его в еврейство. Без очереди, без унизительного допроса в раввинской комиссии, без нудного курса по гиюру, без длящейся годами бюрократической волокиты, без подарка, а то и откровенной взятки раввину.

Принял без возражений, чтоб жена разделила холодильник на мясной и молочный, надела чулки на ноги, а парик на голову, без требований, чтоб русская теща стала зажигать свечи в канун субботы. Без всего того, что надо пройти в современном Израиле, чтоб вступить в иудейскую общность. Оказалось, все эти освященные многочисленными гербовыми печатями правила не обязательны, а то и вовсе не имеют к иудейскому закону и Талмуду никакого отношения. И тогда нас окончательно оставило бы царящее в сионизме антисемитское убеждение, что Талмуд — наследие позорного изгнания, и мы бы убедились в пользе чтения первоисточников.

“משל למטרונה שהיתה מהלכת, הזין מכאן והזין מכאן, והיא באמצע, כך התורה דינין מלפניה ודינין מאחריה והיא באמצע”

Увидя такое, почти любой израильский школьник определенно прочтет: «Притча о подгулявшей матроне. Член у нее спереди, и член сзади, а она посредине. Так и Тора, обычай у нее спереди, обычай у нее сзади, а она посредине». Фраза эта из Талмуда, из трактата «Шмот Раба», толкующую Книгу «Имена» или по-русски «Исход»; выражались наши мудрецы, блаженна их память. Трудно представить, чтоб такое было произнесено в синагоге, в строгом учебном классе или на ученом диспуте в йешиве. Очевидно, рабби произнес это в кругу друзей за накрытым столом в тени виноградника, сопровождая философствование обильным возлиянием доброго палестинского вина. Кстати, мудреное слово йешива происходит от простого еврейского слова «сидеть», и, говоря про наших мудрецов, благословенна их память, лучше всего перевести его русским словом «посиделки».

Мы немного слукавили, потому что современное зайн стало мужским членом сравнительно недавно, а в старину значило «меч». И традиционное религиозное толкование аллегории про гуляющую матрону — меч у нее спереди, и меч сзади, и так и Тора, закон у нее спереди и закон сзади. Тем более что заин (зин) не только рифмуется с судом (дин), но и для говоривших по-арамейски талмудических мудрецов-рабби слова звучали одинаково[3] . Религиозные толковники традиционно приводят эту фразу как аллегорию еврейского закона и неизбежного суда. Однако они тоже лукавят.

Что это за матрона, разгуливающая с двумя мечами, словно самурай какой? В самом древнем значении заин значил подвеску или вообще что-то болтающееся, будь то меч или что-то другое. Такое значение тоже сохранилось в иврите, где обозначает особый стиль письма «с подвесками», ктив мезуян. Шрифт этот применяется писцами для священных текстов и амулетов. Ведь, по древнему еврейскому поверью, Бог дал еврейским буквам короны тагим или ктарим.

У евреев день начинается с вечера.

Тогда в Стране Израиля спадает дневная жара над холмами, и здешний народ высыпает во дворики. Люди выносят разную снедь, разводят огонь в жаровнях, кладут на угли мясо и овощи, достают вино и пиво, рассаживаются за столами. И главное, заводят беседы обо всем на свете. Мы не сильно погрешим против истины, если скажем, что начинался Талмуд на посиделках. Ведь мудреное слово йешива — от обычного слова сидеть. Если что и изменилось за тысячелетия, то лишь в деталях. В старину за столами не сидели, а возлежали. Иногда собирались на плоских крышах, как это и теперь кое-где еще заведено у палестинских крестьян. Деревни и городки стояли близко друг от друга. Запахи жарящегося мяса далеко разносились повсюду. Язычники верили, что ублаготворяют божества, питающиеся духом, а себе оставляли мясо. Евреи, христиане и мусульмане, хоть и монотеисты, а вот мелких духов они продолжают ублажать дымом и мелким угощением. Как тогда, так и сегодня по вечерам легкие дымки из мангалов далеко разносятся над осями и весями Земли Израиля. Талмуд ничего не рассказывает о том, как происходили посиделки мудрецов и их учеников, как выглядела йешива.

Так было в библейские времена, когда у евреев были свои царства, так было и во времена Талмуда, когда евреи жили под римским владычеством. Войны и нашествия тогда проходили узким фронтом (10-12 километров) и затрагивали в основном города. Армии и народы веками искали славы и добычи по Дороге народов из Египта в Малую Азию и обратно. Те, кто не попадался им на дороге, мог и не заметить мировых катаклизмов.

Мудрецов и учителей Талмуда зовут рабби. Рабби — это скорее мастер, как японский сэнсей. Сегодня раввин, рав — просто знаток в еврейском законе. Ребе — хасидский лидер, а еще учитель в начальной школе. Светские евреи тоже свели роль рабби к роли служителя культа, предоставляющего ритуальные услуги. Вероятно, лишь в идише сохранилось гордое рэб ид — «Господин Еврей» — высшая форма уважения, которое могли оказать человеку. Титул рабби появился задолго до Талмуда. Знаем мы об этом из Нового Завета. «Рабби, рабби!» — кричал народ Иисусу Назаретянину[4].

Кем они были, наши мудрецы?

Поначалу они были простым народом. Правда, о себе мудрецы любили рассказывать как о потомках и прямых наследниках духовных лидеров еврейства, по крайней мере, влиятельной партии фарисеев. На самом деле фарисеями во времена Иерусалимского храма руководили жрецы-коэны и чиновники-софрим. И почти никто из мудрецов не был из жреческого рода. Интересно, что как раз Иисус или Павел — несомненные фарисеи, жившие во время Храма, — с гневом, а то и ненавистью критиковали фарисейство. Хотя и не отрицали достоинств самих фарисеев: «Истинно говорю я вам, если своей праведностью не превзойдете книжников и фарисеев, не войдете в Царство небесное»[5]. Зато родившиеся через 100-200 лет после краха Иудейского царства рабби Талмуда, в глаза не видевшие живых фарисеев, считали за честь быть наследниками фарисейства.

Некоторые рабби вели свой род от царя Давида. Может быть, верно, а может, и нет. Все документы и родословные сгорели в огне катастроф, причиной которых были иудейские войны и восстания. Если вспомнить о громадных гаремах и любвеобильности иудейских царей, потомки царя Давида должны были составлять значительную часть населения тогдашней Иудеи и встречались во всех слоях общества. В страстной полемике против христианства никто из талмудических мудрецов, однако, не усомнился, что сын простого плотника Иосифа из Назарета мог быть из дома Давидова. Есть мишна, где рабби Абей прямо говорит, что Иисус мекурав ле малхут — царского рода.

Время составления Талмуда наступило позже, после войн и катастроф, когда настал мир и относительное благополучие. Старые сословия теряли значение, и, как в детской считалке, «на одном крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной…». Когда выбирали главу мудрецов в Явне, то все же отдали предпочтение рабби Элиэзеру из знатного рода, а не самому великому мудрецу и герою рабби Акиве, простому пастуху в прошлом. «Сидел рабби Акива, горевал и говорил: «Не потому, что он сын Торы больше, чем я, а потому, что он сын людей, более знатных, чем я»[6]. Хотя в другом месте мудрецы задались вопросом: «А почему был создан всего один человек? А потому, — отвечают они, — чтобы мир поддержать между людьми, чтобы не смогли сказать друг другу, что мой отец был лучше твоего»[7].

Первые мудрецы, называемые танаи, заложили основы Талмуда.

Они жили в маленьких местечках вдали от тогдашних столиц — Явне, Бейт-Джибрин, Уша, Бейт-Шаарин. Мудрецы наши любили представлять себя лидерами общин. На самом же деле первые мастера Талмуда были ремесленниками, крестьянами, плотниками, кузнецами, пастухами, угольщиками, рыбаками. Многие из них были прозелитами-герами, занимавшими самую низкую ступень в тогдашнем еврейском обществе. Мудрецы охотно принимали прозелитов в свою среду. Однако им, очевидно, и в голову не приходило протестовать против неравенства в обществе.

Относятся к пришельцам в Талмуде по-разному. Как и в жизни. Иногда опускают на самый низ. «Даже в десятом поколении не войти прозелиту в состав Израиля». «Почему Тора 36 раз предупреждает против прозелита? Потому что сущность его зла, и есть основание подозревать, что он может вернуться к прежним привычкам[8]. И в то же время рабби Йоси учил, что прозелит подобен новорожденному[9]. Многие самые видные мудрецы наши были прозелитами — рабби Шмайя и Авталион и пользовались они большим уважением, чем первосвященник Иерусалимского храма. Величайшие герои первых поколений Мишны рабби Акива и рабби Меир были потомками прозелитов[10].

Зато пресытившись излишним пылом скороспелых прозелитов, как и сегодня, считающих, что чем больше экстремистский, тем больше еврейский, уверенных в том, что обладают «единственно правильным ответом» на всю сложность мира и спешащих учить прежде, чем выучились сами, мудрецы изрекали: «Прозелит — словно парша на голове Израиля»[11].

Рабби не имел никакой реальной власти за пределами своей школы, своего двора.

Да и трудно себе представить, чтобы люди, которые при власти, поучали бы: «Люби труд и ненавидь власть»[12]. Еврейскими общинами в то время заправляли не рабби, а наследственные аристократы-парнасы. «Закон для всех парнасов, что им наследуют дети»[13], и в Талмуде ничего не говорится о том, что кто-нибудь из танаев-мудрецов был при власти. В синагогах было свое руководство: старосты-габаи и хазаны,[14], архонты[15], архисинагоги и пресвитеры, даже архисинагогессы и пресвитерессы. Все эти титулы археологи нашли на стенах древних синагог в Стране Израиля. Тогда, как и теперь, еврейские жертвователи любили увековечить себя на стенах синагоги. Вот только рабби там если и встречается, то в списке прихожан-жертвователей, но никогда в качестве руководителей.

Богачами рабби тоже не были. Рассказами о потрясающей бедности некоторых рабби полон Талмуд. Слова рабби Йоханана бен Закай «если Израиль выполняет волю Творца, то работают за него другие» для большинства из них оставались прекрасной мечтой. «Каждый день вещает Глас с горы Синайской, говоря: «Весь мир кормится благодаря моему сыну [рабби] Ханине, который от одной субботы до другой ест лишь пригоршни стручков харуба»[16]. Ниже мы расскажем, что у великого рабби Ханины часто не находилось средств, чтоб справить субботу тоже. Плоды харуба или рожкового дерева и тогда, и сегодня дают в пищу скоту. Стручками харуба, диким медом и саранчой питался и другой знаменитый рабби — Иоанн Креститель.

Рабби Йегошуа бен Ханания говорил, что лишь богатый может судить, потому что ему не надо заботиться о пропитании.

Сам рабби зарабатывал на жизнь изготовлением швейных иголок. В Талмуде много рассказывается о том, как судили да рядили наши мудрецы. Только все их судейство сводилось к мелкому арбитражу. Большинство судебных дел в Талмуде касается брака, ритуальной чистоты, кошерной пищи. Очень редко там встречается что-то о решении имущественных конфликтов, улаживании споров между соседями, а тем более уголовных дел. Мнения мудрецов, вероятно, были авторитетными, но вовсе не обязательными к исполнению.

Лишь позже мудрецы (их уже зовут амораями) достигли политической и судебной власти и сами стали наследственной аристократией со своей челядью, охраной и прислужниками, с репрессиями и террором.

«Реш-Лахиш сказал: “Если наси[17] согрешил, то бить его палками в суде по приговору трех [рабби]. Вернуть к выполнению обязанностей?» Сказал рабби Хагай: «Не вернем его». Тут бы, казалось, следует привести цитату из Торы с мудрым аргументом, однако у рабби Хагая более жизненное объяснение: «Не вернем, потому что убьет их [своих судей]». Kак говорят, «таки да”. «Узнал про это рабби Йегуда (внук) и послал охрану схватить их»[18]. Однако власть, богатство не только развратили наследников Наси, но в конце концов положили конец и талмудической мудрости в Земле Израиля.

Мудрость редко передается по наследству.

Отчуждение мудрецов от разлагающего влияния политики и власти, денег и богатства, даже от мировой истории не мешало, а как раз помогало мудрецам создать замечательный свод, определивший пассионарность и мудрость еврейского народа на тысячелетия, саму суть еврейства — Талмуд. Больше всего наши рабби эпохи Мишны со своими учениками напоминают современные им эллинские философские школы. Они такие же неформальные, отчужденные от власти, а потому свободные в полете мысли и фантазии. Их заключения были необязательными для выполнения.

Большую часть времени мудрецы Талмуда посвящали обсуждению дел и правил, которые в их время уже утратили актуальность: например, богослужения в Иерусалимском храме, разрушенном за 100 лет до рождения самого старого из них. Много времени мудрецы обсуждали обязанности еврейского царя, хотя никакого царства давно не существовало.

Разумеется, все они верили в неизбежный приход Мессии, который восстановит во всей красе Храм и царство во главе с наследником дома Давидова. Однако все они еще помнили безумное восстание под предводительством лжемессии Бар-Кохбы, поставившее под угрозу само существование еврейского народа. Сначала рабби поддержали мессианское движение, но быстро поняли, что «не то», и царя Бар-Кохбу («сын звезды») переименовали в Бар-Козива — «сын лжи».

Помнили рабби сгоревшее в холокосте Иудейское царство, страшные грехи зелотствующих военных вождей. Помнили осквернение Храма Бар-Гиорой. Помнили террор на улицах Иерусалима, когда сектанты-бирьоним убивали всех неугодных. Мудрецы уже знали, что еврейские войны — это гражданские войны, а мессианские войны кончаются, как и все остальные, — битвой всех против всех.

Предполагаемое место захоронения Иоханана бен-Заккая возле Тверии, на берегу озера Киннерет.

Наученные горьким опытом мудрецы Талмуда искренне верили, что Мессия грядет. Однако Йоханан бен Закай учил: «если у тебя в руке росток, а ты услышишь о приходе Мессии, сперва посади росток, а потом иди за Мессией». Рабби Йоханан бен Тотта говорил восторженно поддержавшему восстание рабби Акиве: «Трава прорастет меж твоими костями, а Мессия еще не придет»[19]. Хотя, как во всем остальном, в Талмуде, есть диаметрально противоположные мнения.

Цель рассуждений мудрецов заключалась прежде всего в любви к рассуждению, в философии, что буквально значит любомудрие.

Хотя слово это они страшно не любили, как и все эллинское, считая поганым, мерзким, развратным и неположенным еврею. Чтоб отличаться от эллинов и христиан, мудрецы Талмуда старались представить свои рассуждения как решение конкретных вопросов. Они всей душей отрицали «что нет эллина, ни иудея» и хорошо понимали, что эллины, как и иудеи, будут всегда и надо строго разделять между евреями и народами.

На деле все не так, как в принципах, в самом Талмуде, особенно в Иерусалимском Талмуде — много греческих слов, что-то около 2.500 только из литературного койне, а еще огромное количество неопределимых теперь слов из греческих диалектов Восточного Средиземноморья. О степени распространения эллинской культуры среди евреев можно судить хотя бы по тому, что из обнаруженных в Яффо еврейских надписей 60 написаны по-древнегречески и лишь шесть арамейских или древнееврейских.

Из греческого языка пришли в древнееврейский, а затем и в иврит наиболее распространенные слова. Это такие слова как воздух, население, гостиница, опекун, база, портрет, жарить, вежливость, знак, впитать или умиротворить, пара. В Иерусалимском Талмуде встречаются даже целые куски, записанные по-гречески. Например, известное правило про базилиос ономус аграфус — «царю закон не писан» и даже фрагменты молитвы о дожде.

Основные предметы быта, пища, одежда часто называются греческими словами. В Талмуде полно свидетельств широкого распространения греческого языка среди евреев. «В Стране Израиля повседневные языки — святой язык (древнееврейский) и греческий»[20]. В Бейт-Шеарим, где похоронен сам рабби Йегуда а-Наси и его семья, найдено большое количество греческих надписей, в том числе в синагоге. В расположенной неподалеку Кейсарии евреи читали по-гречески даже молитву Шма «Слушай, Израиль». Такого не принято даже в наиболее американизированных реформистских синагогах.

Однако, анализ талмудических эллинизмов показывает, что мудрецы если и знали греческий язык, то понаслышке, не читали литературы. В талмудических эллинизмах полно ошибок. Сплошь и рядом слова используются без понимания смысла.

Про язык Талмуда написаны целые тома.

Талмуд отличает удивительное разноречие — Мишна и барайты[21] написаны на особом древнееврейском языке, очень отличающимся от библейского, на котором, вероятно, еще разговаривали в Иудее, несмотря на повсеместное распространение арамейского и греческого. Цитаты из Торы — на «высоком» классическом древнееврейском. Диспуты и диалоги — по-арамейски.

Язык построения доводов — тоже арамейский, но совсем особый, абстрактный, сугубо терминологический язык, больше напоминающий язык древнегреческих логиков. Хотя логические операторы и система аргументации в Талмуде совсем иная, чем у эллинов. Вместе с тем Талмуд полон живым народным остроумием, шутками, парадоксами. Все это питает еврейский гений веками.

Талмуд разбит на трактаты, главы и листы, пугающие непосвященного.

Современные толковники любят представлять его как непротиворечивый свод единого еврейского закона, полученного еще Моисеем на горе Синай вместе с Писанием — Торой. По сути же Талмуд состоит из двух неравных частей: самой древней и меньшей Мишны — записи бесед первых мудрецов-танаев, считающихся боговдохновенными и не подлежащими критике, и огромного компендиума комментариев Гмары, толкований и разъяснений, написанных позднее и по большей части за пределами Земли Израиля. Талмуд в широком понимании слова — это весь комплекс еврейской учености, накопленный за два тысячелетия и в принципе незаконченный до сих пор.

Это открытый канон, разрешающий огромный полет фантазии в рамках канона, зато накладывающий жесточайшие ограничения в комментариях. В отличие от закрытого христианского канона, позволяющего большую свободу комментария, иудейский канон открытый, и каждый комментатор понимал, какая на нем ответственность. Ведь его труду предстояло либо попасть в канон, либо исчезнуть. Основой всего этого стали беседы наших мудрецов, начиная где-то с 180 года н. э.

Рабби Гамлиэль, окруженный учениками. Иллюстрация из Сараевской хаггады.

В современных йешивах с гордостью заявляют, что «мы интересуемся тем, что говорили наши мудрецы, а так называемая наука интересуется, в чем они были одеты, что ели и пили».

Традиционная ученость мало занималась вопросами и о том, чем жили наши мудрецы, особенно первые из них. Так что вольно нам предположить, что собирались они за столом и во время обильного и вкусного ужина толковали обо всем на свете, о жизни, о делах, о вечности, о Боге, об его учении — Торе. Тору мудрецы воспринимали особым образом — не как написанную про прошлые времена, а как данную им в качестве наставления в повседневной жизни. Они читали Тору как газету[22], так же, как газету толковали ее, кроили и перекраивали, кромсали и обрезали, если не кастрировали. Мудрецы отлично осознавали, что делают.

Рабби Ишмаэль укоряет рабби Элиэзера «Ты [смеешь] говорить Торе: «Молчи, пока я тебя растолкую?»[23]. Из 523 глав Мишны лишь в одной нет дискуссии по жизненным галахот, да и обо всем на свете. Галаху сегодня чаще переводят как еврейское каноническое законодательство. Буквально это значит всего лишь прямой путь, единственный для решения вопроса.

В Талмуде, как в многомерной жизни, путей-галахот много. Они часто ведут в разные стороны, причудливо переплетаются, а часто несут парадоксы внутри себя. Нельзя сказать, что «Талмуд говорит» или «Талмуд велит». Перефразируя известную пословицу, можно сказать: «Скажи, что ты берешь из Талмуда, и я скажу, кто ты». Если есть классический образец деконструкции, так это именно еврейский способ толкования Торы, как талмудический, так и эзотерический в Каббале.

Тору принято называть у евреев «святой».

Считается, что нельзя вносить в Тору изменений, нельзя делать заметки, подчеркивать в тексте, сворачивать и даже водить пальцем по строчкам. Шкаф с Торой называется святым. Его открывают с особым благословением, и даже профессия писца софер стам считается священнодействием. Вместе с тем весь Талмуд — это удивительное перекраивание Торы вдоль и поперек, замечательный пример того, как уберечь традицию от окостенения, а народ — от фундаментализма[24]. В Талмуде есть замечательный ответ рабби, застигнутого за изучением Гмары во время публичного чтения Торы: «Мы занимаемся своим делом, а они занимаются своим».

История тоже не интересовала мудрецов. Они были заняты вечностью[25]. Если же они брали примеры из прошлого, то лишь для подтверждения своих взглядов и заключений. Если не останавливались перед переделкой Торы, то вольно им было перекраивать и историю.

Все это создало совершенно особую концепцию еврейского временного континуума, где не говорят, что «царь Давид делал», а «рабби Акива говорил», а всегда пользуются настоящим временем, подчеркивающим непрерывный диалог сквозь тысячелетия еврейской истории. Без понимания этого невозможно понять еврейское самоощущение, еврейский образ мыслей, еврейские заботы, даже анекдотическое свойство в каждом споре вместо аргументов заводить рассказ обо всей длинной истории еврейского изгнания.

В отличие от современных толковников, мудрецы Талмуда как раз весьма интересовались, как были одеты их герои. Книга Бытия рассказывает, как праотец Яаков сделал цветные одежды для своего любимца Иосифа, а завистливые братья отобрали одежды. «Когда Иосиф пришел к братьям своим, они сняли с Иосифа одежду его, одежду разноцветную, которая была на нем»[26]. Мудрецам интересно все. «Сняли с Иосифа что? Пинес? Его одежда — это халук? Полосатое платье — это паргод? Которая на нем — это палманай?»[27]. Все это предметы старинного эллинского туалета: накидка с капюшоном, вроде талита, называемая панэмон, хитон или туника, короткий полосатый плащ парагуда и наконец феминариа — короткие штаны, тоже с полосками. Вряд ли мудрецы намеренно рядили Иосифа в греческие вещи. Скорее всего, они сами их носили, мало отличаясь от соседей-эллинов.

Иосиф Прекрасный присутствует, впрочем, не только в ученых диспутах. Рабби Йоханан любил наблюдать, как женщины выходили из купальни. «Когда женщины выходят, — говаривал он, — то пускай, глядя на меня, родят сыновей таких же умных и красивых, как я». Спросили его мудрецы, не боится ли он соблазна. «Я потомок Иосифа, и соблазны меня не берут».

Мудрецы судили и рядили обо всем: о том, что ели и пили, как спали и как занимались любовью, даже о том, как здорово вовремя опорожнять желудок.

Удивительно цельное восприятие мира и жизни в нем, понимание, что у каждого своя правда, а истина лишь на небесах, тысячелетиями питала огромный творческий потенциал еврейства, создала не миф и не сказку, а цельную программу действий, на века определившую судьбу еврейского народа.

«И те, другие — живые слова Бога», — подвели как-то мудрецы итог ожесточенной мировоззренческой дискуссии. Решая парадокс расширением рамок определения, они спокойно свели воедино противоположные вещи. И совсем уже нестрогий и «негалахический» закон, о котором не любят вспоминать современные иудейские авторитеты: «Запрет не может налагаться, если большинство в общине не может его выполнять»[28].

За накрытым столом компромисс достигается легче, чем в жаркой дискуссии, где стоят стенка на стенку. Хотя и насилия, жестокости и ненависти в Талмуде тоже хватает. Как и у греческих философов, тоже пытавшихся порой решить мировоззренческие проблемы кулаками, палками и ножами. Как и вообще в жизни.

Однако за чашей вина вопросы решались. Вот, например, о лингвистике. «Спросил рабби Аси у рабби Йоханана: “Вино, которое сделал звездопоклонник [29], аки сие возлить?» Отвечал рабби Йоханан: «Спроси обычным языком: “Налить». И сказал ему (р. Аси): «Я говорю, как в Писании”[30]. И сказал ему рабби Йоханан: «Так говорит Писание, язык Торы сам по себе, а язык мудрецов — сам по себе. И нельзя смешивать”[31]. В то же время весь Талмуд — смешение всего на свете, телесного и духовного, материального и божественного, небесного и земного, серьезного и юмористического. «Ой человеку, столкнувшемуся с ослом. И ой ослу, столкнувшемуся с рабби Ханина бен Доса»[32].

О чем они толковали? О законе, о жизни, о вечности.

Вот известное из всех хрестоматий выражение: «Три вещи расширяют душу человека, и вот они — хорошее жилье, хорошая жена и хорошие инструменты». Однако идет оно в обрамлении других, куда менее известных афоризмов-«троек».

Изрекли мудрецы, что три вещи входят в тело, но тело не наслаждается: вишня, плохой инжир и инжир незрелый. Ладно, хотя и не совсем понятно, зачем это, если верить современным толковникам, что каждое слово в Талмуде исключительно для постижения еврейского закона. Дальше о том, что не входит в тело, но доставляет наслаждение: омовение, умащивание (благовонным маслом) и ташмиш — нужда, пользование, а в данном случае семяизвержение. Действительно, не входят в тело ни омовение, ни благовонные масла, ни сперма (в тело мужчины, разумеется).

Дальше, несомненно, застольное: «Три вещи напоминают о грядущем мире (рае). И вот они: шабат, шемеш и ташмиш — суббота, солнце и …опять ташмиш». А здесь что? Ладно — суббота, Божий день. Солнце тоже можно понять. Но семяизвержение, половой акт да еще в корневую рифму со всем остальным — шемеш-ташмиш? Исходя из современного религиозного опыта, даже разговоры о сексе ведут к греху. Секс и рай несовместимы! В раю якобы исключительно учат Тору и поют осанну.

Мудрецов Талмуда разговоры о сексе не смущают. Поздних комментаторов больше волнует, что они не могут не понять, что имели в виду их предшественники. Ташмиш д’маи? Илмала ташмиш мита аа макхэш кхиш — если это «пользование постели» (половой акт), то это [человека] ослабляет?» Именно слабость, а не секс, кажется мудрецам несвойственной раю. И поздние мудрецы разрешают проблему: ташмиш неквим, буквально «нужда из дырок», то есть облегчение желудка и мочевого пузыря. Вот что вместе с солнцем и шабатом и есть лучшее напоминание о чудесах грядущего мира! Такое удивительное смешение будничного, житейского с вышним, божественным пронизывает всю Мишну.

«Сказал рабби Йегуда: “Три вещи продлевают дни и годы человека: кто не спешит заканчивать молитву, кто не спешит вставать из–за стола и кто не спешит, сидя … в «доме со стулом” (так называет Талмуд туалет). Лишь затем идет знаменитая фраза: «Три вещи удовлетворяют душу человеческую, и вот они: голос, вид и запах. И три вещи расширяют душу человека, и вот они: хорошее жилье, хорошая жена и хорошие инструменты»[33].

Вот еще одна известная «тройка»: «Три вещи, которые человек делает в этом мире, а пользуется ими в мире будущем: почитание отца и матери, забота про близких и установление мира между людьми»[34].

Несмотря на известную склонность наших мудрецов выстраивать вещи по три, есть в Талмуде и четверки, и пятерки. «Эти четверо — все равно что мертвые: бедняк, прокаженный, слепой и бездетный»[35]. Отсюда еврейская пословица Они хойшув ке мейс — «Бедняк так же важен, как труп» – бейде лоц мен ин штуб он, а шоймер оба никуда не уходят, потому что их дом никто не будет сторожить».

Вот так, на посиделках вокруг стола в домах учения бейт, а мидраш[36] по всей Стране Израиля сидели и толковали рабби и их ученики, ели, пили пиво или вино, рассказывали друг другу удивительные истории обо всем на свете, не боялись задавать самые острые вопросы, даже обсуждать мотивы поведения самого Господа.

Удивителен мир, в котором они жили. За столом мог запросто оказаться «известный старик», под которым подразумевали Илью-пророка, божьего посланца. Иногда он авторитетно подтверждал сказанное, иногда на равных участвовал в дискуссиях, иногда творил чудеса, иногда уходил неузнанным. Так грозный языческий бог-громовик Илья, или по-еврейски Элияху-а Нави, постепенно превращался в коробейника еврейских сказок, кочующего с товаром из местечка в местечко, помогающего евреям в ожидании своего часа, чтобы провозгласить приход Мессии.

«Известный старик» порой показывает и другое грозное лицо. В трактате «Баба Меция» рассказывается, как однажды во время поста, объявленного, чтобы просить Бога о дожде, явился в синагогу рабби Хия, слывший в народе известным чудотворцем. Он взялся провозгласить ритуальные «восемнадцать благословений»:

«Он заставляет ветры дуть», — начал рабби, и тут же поднялся сильный ветер. «И Он заставляет дождь лить», — прогремел рабби, и тут же в подтверждение его слов разразился сильнейший ливень. Дальше по тексту шло: «И Он воскрешает из мертвых», — и на небесах пришли в тихое замешательство, потому что мертвые могли бы восстать раньше времени, до запланированного прихода Мессии. Сам Господь пожелал узнать, кто сообщил человечеству такие великие мистические тайны. «Пророк Илия», — тут же доложили испуганные ангелы, — или по-еврейски Елиягу а-нави». И вот тогда-то Господь напустил на своего любимого пророка, взятого живьем на небеса, шестьдесят огневых бичей пульса де нура. И пророк Илья мигом скатился на землю и побежал. По словам Талмуда, он выглядел, «как обгоревший медведь». В самую последнюю минуту пророк Илья таки успел выгнать рабби Хия из синагоги, чтобы не допустить нарушения Божественного плана. Вот отсюда и ведет начало легендарное проклятие, которое какие-то зелотствующие[37] шуты в последнее время повадились насылать на израильских политиков.

Иногда к столу мудрецов подсаживались самые неожиданные пришельцы.

Мидраш рассказывает, как подошел к столу сам пророк Моисей. Впрочем, началось все, когда мудрецы задались вопросом, а почему Моисей задержался на горе Синайской, куда отправился за Торой? Почему провел там так много времени, что народ отступил от Бога и решил даже воздвигнуть себе идола — Золотого тельца? Что делал Моисей на горе? Не находя ответа в Торе, они спокойно дописывали недостающие сюжеты. Этот жанр называется мидраш и существует до сего дня.

Говорил рабби Йегуда со слов Рава, что поднялся Моисей на Синай. И нашел Господа, благословенно Имя Его, навязывающего короны на буквы [Торы]. И сказал ему Моисей: «Владыка Мира, кто задерживает твою руку [Кому ты это делаешь]?» И сказал ему: «Есть человек один, которому суждено это в конце нескольких поколений. Имя его Акива бен Йосеф. И ему суждено истолковать все галахот, букву в букву, точку в точку. И сказал [Моисей]: «Владыка Мира, покажи мне». И сказал ему: «Обернись вокруг себя». И пошел и сел в конце, в восьмом ряду [в доме, где учил рабби Акива]. И не понимал, о чем говорят. Оставили силы его [Устал от усилий понять, о чем там толкуют, и не понял ни слова]. Учил [Акива], а ученики спросили его: «Рабби, откуда это?» И ответил: «Галаха от Моисея из Синая». И успокоился Моисей, услыхав, что [рабби Акива] ссылается на его слова. Оборотился он и вновь явился перед Господом, Благословенно Имя Его. И сказал: «Владыка Мира, есть у тебя такой человек, а ты даешь Тору мне?» И сказал ему: «Молчи! Так пришло в мои мысли». И сказал: «Владыка Мира, ты показал мне его учение (Тору), покажи мне его вознаграждение». И сказал ему: «Обернись». И обернулся Моисей вокруг себя и увидел, как взвешивают мясо на бойне. И сказал: «Владыка Мира, это ли учение, это ли вознаграждение?» И сказал ему: «Молчи! Так пришло в мои мысли»[38].

В этом мидраше заключена сложная символика. Здесь и объяснение отказа Моисея возглавить народ, потому что есть лучшие, чем он (Тр. Шмот Далет, Юд Гимел), и формы букв, у которых по традиции есть короны, как в начале нашего рассказа (ктив мезуян). Дальше речь пойдет о шипах на буквах, по традиции называемых коцим. Великий средневековый раввин Рабейну Там объяснил, что шип — это кончик, похожий на запятую буквы юд, самой маленькой в еврейском алфавите. Здесь и уверенность мудрецов, что даже приди Моисей, он не узнает своего учения, полученного на Синае. Это совершенно в духе современной фантастики, здесь есть путешествие во времени, причем Моисей движется назад, чтоб встретить Акиву, живущего в его будущем. Здесь и убеждение, что Тора — это не автоматическая зубрежка учения из поколения в поколение, а творческий процесс, и каждый имеет шанс понять и заново истолковать эти самые точки и буквы, каждый может определить галахот.

Все это сильно отличается от созданного для собственного употребления современного иудейского мифа о неизменности учения в веках, с самого Синайского откровения. Акива говорит вещи, которых нет в «Торе с Синая», которые Моисей не понимает. И тут ученик спрашивает: «Откуда все это?» — и Акива отвечает: «Из Торы Моисея с Синая», то есть не записанные, а переданные из поколения в поколения слова Моисея, о которых сам Моисей не имеет представления. Как такое может быть, если Моисей получил учение, а не понимает, о чем речь? Почему-то Моисей не возмущается, не сомневается, а наоборот, успокаивается, услышав свое имя. И позже еще более странный ответ Бога, как будто взятый из учения гностиков. Как будто над Богом-Демиургом, Богом-Творцом есть еще высшая сила. И в конце, когда Моисей спрашивает о вознаграждении праведного и великого, то Бог показывает ему разрезанное мясо.

Слушателям рабби Йегуды была хорошо известна мученическая смерть рабби Акивы. Римляне поймали его, пытали и казнили, а позже расчленили его тело. И здесь уже Бог выявляется не в коронах, как увидел его Моисей, а в шипах, в муках. Здесь присутствует мироощущение, разбивающее привычные схемы современного нормативного иудаизма о личной ответственности, о награде за хорошие поступки и наказании за дурные. Впрочем, евреи, вероятно, из–заассоциации с христианством, тщательно избегают слова «мученик», заменяя его «погибший за освящение Имени Божьего».

Мудрецы знали, что даже тогда, когда идешь на жертвенную смерть, когда отдаешь Богу самое дорогое, надо слушать Бога в себе.

Толкуя о жертвоприношении Исаака, они добавили туда, что Бог говорил Аврааму: «Остановись». Авраам не услышал, продолжает мидраш, и тогда Бог снова позвал Авраама. Но оглушенный горем и долгом Авраам опять не услышал. Лишь тогда пришлось заменить его сына овном. И это урок тем, кто свято уверен, что исполняет волю самого Господа. Даже следуя его воле, нельзя терять здравого рассудка и умения услышать.

Одна из историй[39] рассказывает о том, что до сорока лет без одного года рабби Акива вовсе не учился.

Однажды, стоя над источником, он увидел камень и спросил себя, а что сделало трещины на камне. И ответил, что это вода, льющаяся здесь все время. И подумал Акива: «А разве мое сердце тверже камня. Если вода смогла выщербить на камне трещины, то Тора обязательно оставит следы на моем сердце». Так и сделал. Взял своего сына, и вместе пошли учиться. Так начался жизненный подвиг величайшего мудреца первой эпохи Мишны. Сегодня в Израиле об этом рассказывают в основном пожилым репатриантам, а есть даже школа по изучению иврита для взрослых, названная в его честь «Ульпан Акива».

Рабби Акива — величайший герой Гемары, как Гилель — герой Мишны. Однако и с ним мудрецы не соглашаются, спорят, подвергают сомнению его слова и дела. Известное постановление Акивы, что можно развестись с женой, если найдешь себе приятную и более подходящую, постоянно вызывает критику[40]. Сам рабби Акива имел нескольких жен, внебрачные связи, среди них с римлянкой Руфиной, отбитой у императорского наместника[41]. Ей влюбленный Акива обещал «Золотой Иерусалим». Именно отсюда название знаменитой песни Наоми Шемер, ставшей неофициальным гимном израильской столицы. Иерусалимский Талмуд свидетельствует, что Акива сдержал свое обещание.

В деревнях или маленьких местечках все про всех знают. Рабби Акива был известен не только как великий законник, но и как заядлый бабник. Есть история о том, как небеса решили предупредить его. Рассказывают, что однажды Акива узрел красивую женщину, сидящую на дереве. Не задумываясь, он вскарабкался к ней, однако вместо красавицы он нашел там беса. Бес заявил рабби, что, не будь на небесах повеления обращаться бережно с великим Акивой, он бы не отдал и двух грошей за его жизнь[42].

Как часто бывает с такими мужчинами, Акива был суров в вопросах супружеской верности. Он требовал сожжения на костре не только замужней женщины, уличенной в неверности, но и обрученной невесты до свадьбы. Рабби Ишмаэль, который славился своим гуманным отношением к закону, спорил с Акивой. «Тора говорит языком людей», — учил рабби Ишмаэль. Он не постеснялся высмеять строгость Акивы: «Лишь потому, как ты толкуешь лишний [союз] и в библейском стихе, мы казним дочь сожжением?». Впрочем, в Талмуде есть и про то, как сжигали заподозренных в ведовстве и неверных жен.

Как водится на посиделках, здесь из всего старались вывести правило для всего в жизни.

Талмуд тем и замечателен, что раскрывает всю полноту жизни. Мужская компания, даже если это была компания бородатых рабби, не могла обойтись без разговоров о женщинах и о сексе. «Рабби Йоханан бен Дахабай сказал: “Ангел-хранитель сказал мне четыре вещи: ‘Почему дети (рождаются) хромыми? Потому, что их родители переворачивают стол (занимаются сексом, когда женщина сверху). Почему немыми? Потому что человек целует то место. Почему глухими? Потому что разговаривают, когда делают это. Почему слепыми? Потому что человек рассматривает то место…» Здесь следует отметить еще, что то место — ойсе маком — нормативное в Талмуде слово, хотя местоимение ойсе — «то’ — употребляется там еще только по отношению к «тому человеку”, имя которого избегают упоминать и если вспоминают, то лишь с добавлением «да сотрется память его», — Иисусу.

Если же вернуться к сексу, то далеко не все рабби такие строгие. «Рабби Йоханан (тезка строгого рабби) говорит: «Рабби Йоханан бен Дахабай так сказал. Однако мудрецы учат, что закон не следует воззрениям рабби Йоханана бен Дахабай. Человек может делать все, что хочет, со своей женой. Секс с женой — это как мясо от мясника. Если хочешь соленое — соли, жареное — жарь, вареное — вари, печеное — пеки его. И как рыба от рыбака».[43] Самый сильный аргумент, конечно, о рыбе, однако вот следующий отрывок.

«Сколько времени занимает сексуальный акт? Рабби Ишмаэль сказал: “Столько, сколько надо, чтоб обойти пальмовое дерево». Рабби Элиэзер сказал: «Столько, сколько надо, чтоб смешать воду с чашей вина». Рабби Йегошуа сказал: «Столько, сколько надо, чтоб выпить чашу вина». Рабби Азай сказал: «Столько, сколько надо, чтоб поджарить яйцо». Рабби Акива сказал: «Столько, сколько надо, чтоб проглотить яйцо». Рабби Йегошуа бен Бесейра сказал: «Столько, сколько надо, чтоб проглотить три яйца подряд». Рабби Элазар бен Йирмие сказал: «Столько, сколько надо, чтоб завязать узел». Ханина бен Пинхас сказал: «Столько, сколько надо женщине, чтоб вынуть зубочистку изо рта”. Племо сказал: «Столько, сколько надо женщине, чтоб протянуть руку и достать хлеб из корзинки».[44]

Здесь трудно удержаться, чтобы не вспомнить полузабытую сегодня большевичку и сторонницу свободной любви Александру Коллонтай, заявлявшую, что совершить половой акт — это все равно что выпить стакан воды. Однако женщин тогда не спрашивали, разве что про зубочистки, но в закон не возводили таких высказываний мудрецов. Средневековый комментатор Раши флегматически записал по этому поводу: «Каждый сообщил, сколько времени занимает у него». Такую беседу и сегодня можно запросто услышать на посиделках в мужской компании возле бочки с пивом или за столом под водочку.

Рабби Йоханан защищал «миссионерскую позицию» не просто так, а как водится, он опирался на поучения своих учителей. Рабби Элиэзер учил, что сначала (а у евреев любую дискуссию издавна любят уводить к началу всех вещей от Адама), так вот, сначала Господь сотворил Адама из земли и запретил ему шесть вещей, а скотоложства не запретил. Адам совокуплялся со всем зверьем, которому он давал имена. Однако не нравилось ему, и Господь создал из его ребра женщину, и она полюбилась Адаму. Поэтому, повествует мидраш, когда мужчина и женщина занимаются любовью, то мужчина должен обратить взор к земле, так как он создан из земли, а жена к мужчине, так как создана из ребра его.

Не было на свете ни единой проститутки, с которой рабби Элиэзер не был бы близко знаком[45]. Прослышав о том, что какая-то женщина за тридевять земель готова продать себя, он, не задумываясь, отправлялся в трудное путешествие. Праведность рабби никак не пострадала, и при смерти Глас Божий вещал, что Элиэзер удостоился жизни вечной. Это тот самый Элиэзер, что защищал «миссионерскую позицию». А что делать, если все от Бога? Учил рабби Достай бен Янай, что не женщина волочится за мужчиной, а мужчина волочится за женщиной, потому, что ищет ребро, которого лишился.

Бывает и более откровенное. «Рабби Йонатан говорил: “Член рабби Ишмаэля — как винный бурдюк объемом в девять кав». Рабби Папа говорил: «Член рабби Йонатана — винный бурдюк объемом в пять кав”. А некоторые говорят, что он всего лишь в три кав. «А что с самим рабби Папа? — спросили мудрецы, — Его член как огромная амфора»[46].

Как водится, поздние комментаторы «знали лучше», чем сами мудрецы, о чем те толковали. Они пытались объяснить, что «правильно», якобы речь идет лишь о бицепсах. Однако очень авторитетный богослов XVI века Махарал все же постановил, что речь идет именно «о том самом», однако, «несмотря на свою страстность, мудрецы наши, блаженна их память, всегда полностью управляли своими порывами»[47].

Впрочем, как и на все остальное в Талмуде, существуют и противоположные мнения.

Рабби Йоси говорил, что ни разу в жизни не посмотрел на свой член. Или совсем трогательная история, о тучном рабби и его не менее полной жене. На вопрос жены, как же им исполнить заповедь «плодитесь и размножайтесь», рабби воздержался от мудреной цитаты. Он просто сказал жене: «Любовь превозможет плоть»[48], — и дальше о том, что полнота — это красиво.

Трактат Таанит[49] рассказывает, как жена просила рабби Ханину достать поесть накануне субботы. Знаменитый рабби, тот самый, что питался стручками харуба, жил чрезвычайно скудно. Рабби умел лишь молиться и рассуждать о Писании. Он и сделал, что умел. Рабби помолился, и случилось чудо: ножка стола в его доме стала золотой. Испугался рабби и решил, что золотая ножка стола в этом мире взята от трапезного стола, приготовленного ему в мире грядущем. Взяв ее в этом мире, он лишит себя и свою семью блаженства в мире грядущем.

Как и всякий хороший еврей, рабби Ханина посоветовался с женой. Ведь это она просила пропитания в дом. По совету жены рабби попросил Бога забрать золотую ножку и обеспечить тем самым устойчивый, полный трапезный стол в мире грядущем. Учитывая, что стол в Талмуде — символ сексуальной связи мужа с женой, а грядущий мир не совсем рай, а скорее, «тот мир», который настанет на земле после прихода Мессии, и рабби с женой понимали жизнь вечную куда шире, чем современные им отцы церкви.

Тот же рабби Ханина считал евреев божественным народом, а поэтому гой, ударивший еврея, обязан умереть: «Ударить еврея равносильно ударить Бога»[50]. Частное мнение прославленного рабби, похоже, не убившего в своей жизни не только ни одного гоя, но и не обидевшего мухи, по понятным причинам никогда не смогло стать законом, зато всегда находило многочисленных сторонников во всех поколениях евреев. Впрочем, взгляд на неевреев как на низших, несовершенных существ никогда не пользовался широкой поддержкой. Не из любви к неевреям. Интеллектуальная честность, никогда не изменявшая нашим мудрецам, требовала бы признать невообразимое: якобы Бог мог создать что-то несовершенное.

Дом и семья играли огромную роль в учении мудрецов.

Рабби Йоси, тот самый, что никогда не разглядывал свой срам, учил: «Я не зову свою жену женой, а моим домом, и не зову своего вола волом, а своим полем»[51].

В Талмуде[52] есть история о том, как сидел рабби Меир и проповедовал в канун субботы. «И была там женщина, которая слушала его. Рабби несколько затянул проповедь, и женщина осталась послушать до конца. Придя домой, она нашла потухшую свечу на пустом столе. Спросил ее муж: «Где ты была?». «Я сидела и слушала проповедника». И сказал муж: «Так и так [в Талмуде это вроде клятвы, как сегодня бы сказали, «клянусь матерью» или «не будь я»], ты не войдешь сюда, пока не пойдешь и не наплюешь в лицо проповеднику!». И закрыл дверь. Сидели они один шабат и второй, и третий [порознь].

Сказали ей соседки: «Вы сейчас поругались, давай сходим к проповеднику». Увидел их рабби Меир, которому Святой Дух поведал всю правду, и говорит: «Есть среди вас женщина, которая лечит заговором. Пускай заговорит мне сглаз». Заговор в древности сопровождается плевками не только у евреев. Интересно, что в другом месте Талмуда сказано, что врачующий заговорами, в частности, лишается места в грядущем мире. Однако продолжим. Соседки сказали женщине: «Поди, наплюй ему и будешь снова с мужем». Заколебалась женщина и говорит: «Рабби, не умею я заговаривать сглаз». Отвечал рабби: «Плюнь мне в лицо семь раз, и я выздоровею». Плюнула она, и сказал ей рабби: «Иди и скажи мужу, что ты сказал мне сделать один раз, а я плюнула семь раз».

История здесь не заканчивается, однако следует пояснить сексуальную символику, скрытую в тексте. Потухшая свеча на столе, будто из песни Аллы Пугачевой, значит, что женщина не зажгла субботних свечей. В Талмуде речь идет о масляном светильнике, который называется тем же словом, что и свеча. Женщина и есть свеча для еврея. В поздних каббалистических текстах так прямо и сказано. Каббалист рабби Меир Папуш учил: «Каждая женщина — светильник, в который вливается масло мужчины, привлеченного ею».

Светильник времен Талмуда — это маленький глиняный сосуд листовидной формы с двумя круглыми отверстиями. В то, что посередине и побольше, заливали масло, а в меньшем, на острой части светильника, горел фитилек. Такие плошки до сих пор можно задешево купить на любом арабском базаре. Известный еврейский мотив «зажги во мне свечу» воспринимался не только в духовном смысле, как обращение к Творцу, но и чисто сексуально. Потухшая свеча, кстати, символ разлуки и в древнегреческой поэзии тоже.

Пустой стол в шабат значил, что жена не накрыла его, — символ неблагополучия в доме. Более того, стол — еще и символ сексуального акта, как в замечании рабби Йоханана бен Дахабай о перевернутом столе. Вавилонский Талмуд[53] прямо трактует фразу «разделять с ним субботнюю трапезу» как сексуальный акт после субботнего обеда.

Даже без секса раздражение мужа тоже понять не трудно, если вспомнить, что зажигать огонь в субботнюю ночь запрещается и придется накрывать стол во тьме. В наказание он выгоняет жену во тьму. Запертая дверь здесь — тоже сексуальный символ, например: «Женщины поколения пустыни слывут праведницами. Уяснив, что запрещены (для секса), они заперли свои двери»[54]. А сюда еще примешана обычная ревность к учителю, знакомая многим, у кого жены пропадают в синагоге, на кружках йоги, каббалы, гимнастики или современных танцев. Впрочем, здесь муж явно поспешил поклясться и выгнать жену. Такое было вопреки еврейскому закону. Раввинский суд вправе был применить силу, чтобы вернуть женщину домой[55].

Благородный поступок рабби Меира, пожелавшего решить дело миром, вызывает сомнение и возмущение его учеников. Ученики решили, что их великий учитель унизился. И не только сам. «Сказали ученики: “Рабби. Не так ли позорят Тору? Не лучше ли тебе было попросить заговорить сглаз кого-нибудь из нас?” Отвечал им рабби: «Не достаточно ли Меиру сподобиться, как толковал рабби Ишмаэль: мир так важен, что даже святое имя Господа, благословенно Имя Его, окунается в воду для установления мира между мужем и женой».

Здесь, кроме типичного уже почти две тысячи лет назад еврейского свойства отвечать вопросом на вопрос, отметим, что речь идет о древнем, тоже описанном в Талмуде, обычае испытания женщины, подозреваемой в супружеской измене.

Жрец-коэн писал на куске пергамента имя Бога, окунал пергамент в воду. Женщине предлагали выпить эту воду. Предполагалось, что блудная женщина, не в пример Александре Коллонтай, побоится святости и воду пить не сможет. Имя Бога с древности было окружено у евреев тайной, его произносил первосвященник лишь раз в году.

Хотя, с другой стороны, именем Бога колдовали многие, и до сих пор название колдуна (доброго или злого) по-еврейски — баалшем, буквально «владелец Имени». Интересно отметить, что женщина призналась, что не умеет ворожить, не может плюнуть в глаз, и рабби разрешил ей плюнуть ему в лицо, проявив понимание сердечных забот своих прихожан, а то и искупив собственную вину перед ревнивым мужем женщины, который, вероятно, чувствовал себя униженным и оскорбленным великим соперником. Рабби решил, что если по его вине мог потухнуть в доме светильник, то ему же надо зажечь снова духовный светильник от своего света. Ведь Меир по-еврейски значит «свет».

Смешение высокого и низкого, смешного и грустного пронизывает Талмуд, как и весь еврейский фольклор.

Корни знаменитого еврейского анекдота, даже отборной еврейской брани, лежат в Талмуде. Оттуда веками черпалось вдохновение, сюжеты, поговорки и пословицы, а самое главное — жизнелюбивый и парадоксальный, беспощадный и самокритичный еврейский юмор, составляющий саму душу еврейского народа. «Нет счастья Израилю» — эйн мазал ле Исроэл — тоже из Талмуда, только там счастье — созвездие и означает, что у Израиля нет своего знака зодиака, как у других народов, и его судьбу определяет сам Господь.

Даже Ангел смерти появляется в Талмуде, а как иначе, во время обсуждения вопроса… как избежать эрекции в общественном месте. Мужчине запрещалось разглядывать женщину, одетую в цветное платье «… и также осла и ослицу, и кабана, и свинью, и даже птиц, когда они совокупляются, даже если у него столько глаз, как у Ангела Смерти».

Аргос Паноптес. Фреска Бернандино Пинтуриккио. Апартаменты Борджиа. Ватикан. 1490-е гг

Об Ангеле Смерти говорят, что весь он полон глаз. И, когда приходит час больного, [Ангел] стоит над его головой, его меч в протянутой руке и капля желчи висит на кончике меча. И, когда недужный видит его, он дрожит и открывает рот свой [чтоб закричать от страха], и Ангел роняет каплю в его рот. Вот откуда смерть, вот откуда начинается смрад, вот почему лицо набухает»[56]. Из смешения эрекции и смерти приходит образ «всего полного глаз» Ангела Смерти из далекой древности, задолго до того, как евреи появились на сцене истории. Отсюда же еврейское название водки — «горькая капля». Поскольку фразу «капля желчи» – типа шел мара — часто неверно переводят, как типа мара — «горькая капля». А дальше — пьяница словно труп: раскрытый рот, откинутая набок голова, набухшее багровое лицо. Из духа противоречия, чтоб не было, как у гоев, зовущих водку аква вита — живой водой, евреи обязательно назовут ее мертвой горькой каплей Ангела Смерти. Хотя пьют все одинаково.

И под конец несколько вещей, не нуждающихся ни в каком комментарии. В Торе сказано: «И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию нашему»[57]. «Если так, — задаются вопросом наши мудрецы, — то почему же сказано, что человек создан из праха? А потому, — отвечают они, — чтобы никто не смог сказать, что он создан из высшей материи». Спрашивают мудрецы: «А почему был создан всего один человек? А потому, — отвечают они, — чтобы поддержать мир между людьми, чтобы не смогли сказать друг другу, что мой отец был лучше твоего». И еще одно, оттуда же. Задались вопросом наши мудрецы, а почему Господь сотворил человека лишь на шестой день. И решили, что сделано это потому, что если кто-нибудь возгордится и зазнается, то можно будет ему сказать, что даже вошь Господь создал раньше тебя[58].

Огромная благодарность Василисе Винник (Москва) за помощь и советы.

Примечания

[1] По редакционным соображениям и ради популярного характера материала автору пришлось раскавычить некоторые цитаты, и оставить лишь самые необходимые ссылки на первоисточники. В Талмуде сказано, что тот, кто указывает свои источники, все равно что спасает целый мир. Правда, как всегда у евреев, есть и другие мнения. Мудрецы наши, блаженна их память, учили, что когда Моисей читал законы на Горе Синайской, то ни на кого не ссылался.

[2] Масехет Шабат 31а.

[3] Древнееврейский Д далет соответствует арамейскому З заин. Оба они вначале слова произносились, как украинский звук дз

[4] Например, Матф.23:7

[5] Матф. 5:20

[6] Иерусал. Брахот 1:7d

[7] Мишн. Санхедрин 4e

[8] Баба Батра 59b

[9] Йебамот, 48b

[10] Гитин, 57b

[11] Кидушин 84, и Йебамот 47b

[12] Масех. Авот 1:10.

[13] Сифре эль Сефер Дварим.

[14] Канторы, ведущие службу.

[15].Старейшины греч.

[16] Брахот.

[17] Князь, патриарх — титул, который носил редактор окончательной версии Мишны рабби Йегуда а-Наси, а позже его потомки.

[18] Иер. Санхедрин 2:19d-20b.

[19] Таанит 4:8, 68d.

[20] Баба Кама, 83а

[21] Истории, не вошедшие по каким-то причинам в свод Талмуда.

[22] Высказываение р. Дж. Нюснера.

[23] Сифра, Цриа Hегаим, 13.

[24] Фраза проф. Джуды Голдина.

[25] Фраза р. Дж. Нюснера.

[26] Бытие 37:23

[27] Берешит Раба.

[28] Баба Кама 79b.

[29] Нееврей, гой.

[30] Притчи 9:2

[31] Авода зара 58b.

[32] Брахот 33, 1

[33] Брахот 57, 72

[34] Мас. Пеа 1:1

[35] Недорим 64b

[36] Букв. «дом толкований» по-арамейски.

[37] Зелоты — букв. «ревностные» — экстремистские секты времен Иудейских войн I-II в. н. э.

[38] Мидр. Бабли Менухот 109, 72.

[39] Сефер авот ди рабби Натан ч.7.

[40] Мишна, конец Мас. Гитин

[41] Впервые эту тайну открыл каббалист Ари.

[42] Кидушин 81а

[43] Недорин 20а-b.

[44] Йебамот 63b.

[45] Авода зара 17а

[46] Баба Меция 84а.

[47] Цит. По «Баба Меция», изд. А. Штейнзальца.

[48] Баба Меция 84а.

[49] Таанит 25а.

[50] Санхедрин 58b

[51] Шабат 118b

[52] Веикра Раба, 9,9

[53] Ктувот, 64, 72.

[54] Викра Раба 2,1.

[55] Иерус. Сота, 1,4.

[56] Авода Зара 20b

[57] Кн. Бытия 1:26.

[58] Мишн. Санхедрин 4e

http://syg.ma/@sygma/posidielki-s-talmudom