Судостроительный завод имени 61 коммунара. Дело Казарского – 1
Деятельность Главного командира Черноморского флота и портов адмирала Алексея Самуиловича Грейга положительно сказалась на состоянии дел на юге России. Глубокая стагнация, в которой находились военно-морские силы при его предшественнике Языкове, была преодолена. Началось оживление кораблестроения на николаевской верфи, ее оборудование было в значительной степени усовершенствовано. По распоряжению Грейга в Николаеве началось строительство пароходов, благодаря углублению фарватера стало возможным полностью отказаться от применения камелей. К войне 1828–1829 гг. Черноморский флот находился в гораздо лучшем положении, чем можно было ожидать, хотя его численность и была недостаточной.
Однако, при всех несомненных и явственных плюсах, период Грейга характеризуется и иными, куда менее позитивными процессами и фактами. Вдалеке от центров управления государством и флотом сочными сорняками на пустырях южной окраины империи процветало то, что сухой казенной буквой обозначалось как злоупотребление служебным положением и использование его в своих целях. А попросту говоря, казнокрадство и воровство. Увы, это не было локальной болезнью империи, подобными сорняками поросли многие ее регионы и органы власти. И всё же масштаб происходящего на Черноморском флоте пугал своим размахом. Тревожные сигналы, приходящие из Николаева и Севастополя, уже не могли оставаться не замеченными.
Женщина адмирала
Алексей Самуилович Грейг много сделал не только для оживления кораблестроения и приведения флота в порядок. Большую заботу он проявлял и в отношении быта офицеров и нижних чинов. Дело в том, что в Николаев осенью для планового ремонта регулярно приходили корабли, которые оставались до весны. Нижние чины отправлялись в казармы, офицеры – на съемные квартиры.
Остававшиеся не у дел господа офицеры зачастую предавались извечным порокам неспешного гарнизонного бытия – пьянству и всем производным оного. Чтобы направить энергию государевых слуг в более спокойное русло, в 1824 году по распоряжению Грейга было построено Зимнее морское собрание. Там регулярно проводились балы провинциального масштаба и прочие увеселительные мероприятия приличного характера.
Однако личная жизнь самого Грейга, несмотря на успешную карьеру, всё никак не складывалась. Заняв пост Главного командира Черноморского флота, адмирал прибыл в Николаев холостяком. Опытный моряк, полжизни проводивший на палубе вдали от родных берегов, Грейг, по замечаниям современников, в обращении с противоположным полом был, как тогда писали, «откровенно робок». И вот в его жизни, наконец, появляется женщина, которая у просоленного жизнью и морскими волнами моряка смогла пробудить страсть. Случилось это в Николаеве в начале 20-х гг. и имело довольно значительные последствия.
Лия Моисеевна Витман (Сталинская) происходила из семьи трактирщика из Могилева. Первоначально ни к флоту, ни к Николаеву она никакого отношения не имела. Карьера будущей фаворитки адмирала и впоследствии его гражданской жены начиналась со скромной должности служанки при корчме. Подобная роль была слишком ничтожной для молодой, энергичной и честолюбивой особы. Вскоре Лия занялась коммерцией, по пути неудачно выйдя замуж за некоего капитана Кульчинского, с которым, впрочем, быстро развелась.
Влекомая интересами финансового характера, бывшая трактирщица приехала в Николаев, надеясь получить при помощи родственников выгодный контракт на поставку леса. Следует отметить, что в Николаеве того периода происходило не только оживление кораблестроительных процессов, но и явно отмечалась экономическая суета. Черноморский флот был крупной структурой с многочисленными учреждениями и ведомствами. Всё это обширное хозяйство потребляло немалые ресурсы: дерево, железо, пеньку, парусину, провиант, сукно и много еще чего.
Финансовый оборот флота того времени составлял 8–10 миллионов рублей. На содержание инфраструктуры, кораблей, верфей и закупку различных материалов Петербург выделял огромные денежные средства. Лица, знавшие толк в делах, и не только финансовых, умевшие почуять запах денег на внушительном расстоянии, стали слетаться в Николаев. Периферии Адмиралтейства обросли конгломератом финансовых и торговых домов, контор и конторок.
Прибыв в город, Лия Моисеевна, мгновенно оценив обстановку, решила выбить себе выгодный подряд. Подобно дивизиям корпуса маршала Даву, с наскока пытавшимся взять Багратионовы флеши, мадам Витман с не меньшим натиском атаковала Черноморский адмиралтейский департамент. Однако оборону в этом ведомстве держали не безусые рекруты, а закаленные в схватках с подрядчиками профессионалы. Атаки Лии Моисеевны были отбиты. Но не такова была мадам Витман, чтобы отступить в тот момент, когда лавровый венок победительницы почти ощущался на смоляных локонах.
Не добившись успеха в лобовой атаке, предпринимательница стала искать обходные пути, используя родственников. Через мужа сестры Лия Моисеевна смогла отыскать тайную тропу в приемную самого Грейга. Добившись аудиенции, она ворвалась к командующему Черноморским флотом, как корсарская бригантина на рейд сонного испанского колониального городка. Возможно, мадам Витман рассчитывала только на получение выгодного подряда, однако в ходе операции ее планы изменились. Свои усилия она в итоге сосредоточила на стратегическом источнике своего благосостояния, коим в том момент являлся сорокапятилетний и к тому же холостой Алексей Самуилович Грейг.
Адмирал, на которого двадцатилетняя темпераментная красивая девушка оказала самое сильное впечатление, в итоге был вынужден «спустить флаг» и принять на борт «призовую команду». Вся беда для Грейга и для Черноморского флота заключалась в том, что в числе этой «призовой команды» находилась не только бывшая трактирщица, но и ее многочисленные родственники, друзья и знакомые. Лия стала частой гостьей в доме Грейга и вскоре плавно перебазировалась на должность его экономки. Но промежуточный результат, хоть и казавшийся привлекательным, не мог удовлетворить влекомую трезвым расчетом барышню.
В короткие сроки мадам Витман-Сталинская становится фактически гражданской женой Грейга. Она не была заурядной охотницей за пышным титулом, золотыми эполетами и всеми приятными производными от этого. Лия Моисеевна умела себя хорошо подать, обладала изысканными манерами и обаянием. В провинциальной николаевской глуши ей как нельзя пришлась впору бархатная шкура светской львицы.
Под ее патронатом в адмиральском доме скоро начал успешно функционировать своеобразный салон, где частыми гостями были вначале молодые офицеры, затем и чиновники, городская элита, и все те, кого емко принято называть «нужными людьми». Постепенно, выявив направление ветра, на гражданскую жену Грейга стали держать равнение и офицерские жёны и супруги чиновников. И всё это могло бы не выйти за рамки обычной во все времена любовной истории зрелого мужчины с высоким положением и прагматичной молодой особы с сомнительным прошлым, если бы не одно существенное обстоятельство.
Лия Моисеевна не покладая рук старалась обеспечить благополучие не только своей скромной персоны, но и пугающе быстро увеличивающегося в рядах легиона родственников, друзей и просто хороших людей. Слухи о том, что у адмирала Грейга появилась спутница жизни, пусть и неофициальная, но вполне способная успешно решать вопросы коммерческого и финансового характера, быстро облетела Новороссийский край. Адмирал, находясь под глубоким впечатлением от своей подруги, не обращал внимания на ее кипучую деловую деятельность. А если и обращал, то закрывал на нее глаза.
Благодаря хлопотам и протекции мадам Витман-Сталинской в руки «хороших и честных деловых людей» начали попадать самые выгодные подряды на поставку леса, провианта, пеньки и других необходимых материалов. Оживилась и финансовая среда: в 1821 году в Николаеве был учрежден Ссудный банк с начальным капиталом в 240 тыс. рублей. Создан он был по инициативе адмирала Грейга, и он же стал его первым председателем, совмещая руководство банком с командованием Черноморским флотом.
Эпиграмма мичмана Даля
Справедливости ради стоит отметить, что далеко не все пребывали в восторге и умилении от дел, проворачивавшихся в адмиральском доме и его окрестностях. Генерал-губернатор новороссийский и бессарабский граф Михаил Семенович Воронцов, с которым Грейг был не в самых лучших отношениях, не скрывал своего критического отношения к происходящему. Не секрет, что во время нечастых приездов Воронцова в Николаев адмирал старался, чтобы Лия Моисеевна не попадалась на глаза его влиятельному соседу.
Деловая активность гражданской жены адмирала стала предметом обсуждений и комментариев остроумных и далеко не всегда политкорректных флотских офицеров Николаева. Многие разговоры, шутки, байки не выходили за внешний рейд кают-компаний и курительных комнат, однако кое-что стало достоянием широкой общественности.
В 28-м флотском экипаже служил молодой талантливый мичман Владимир Даль. Будущий составитель Толкового словаря живого великорусского языка был подающим надежды офицером и отменным острословом. Точно уже не известно, что послужило вдохновением для Даля. То ли очередная история об умелых комбинациях экономки адмирала и ее друзей. То ли насмешка над самим Грейгом, осыпавшим мадам Витман различными преференциями – такими, как, например, дом в центре города. Однако осенью 1823 года среди жителей Николаева начала циркулировать пользующаяся опасной популярностью язвительная эпиграмма. В ней без особых купюр подвергалась анализу личность, деятельность и национальность мадам Витман, а в отношении ее покровителя было использовано такое определение, как «глупый рогоносец».
Когда содержание данного произведения дошло до Алексея Самуиловича, очевидцы стали свидетелями проявления незамутненной шотландской ярости. Адмирал, честь и самолюбие которого были поражены в самую ватерлинию, приказал на правах губернатора выявить автора злополучной эпиграммы. Николаев город небольшой, а в ту пору так и вовсе маленький, и в дом к мичману Далю вскоре пожаловали казенные гости. По совершенно случайным обстоятельствам черновик с написанным стихотворением был обнаружен городским полицмейстером. В сентябре 1823 года Даля арестовали.
Грейг не желал спускать дело на тормозах, и мичманом-памфлетистом занялся военный суд. Разбирательство длилось целый год, за время которого Владимира Ивановича неоднократно допрашивали с целью выяснить причину поклепов на фаворитку адмирала. Мичман держался уверенно и твердо и в итоге вины своей не признал. Даль лишь согласился с авторством иного стиха, написанного им в защиту преподавателя итальянского языка в николаевской штурманской роте – губернского секретаря Александра Данжело Мараки. В нем также упоминается имя пресловутой мадам в довольно нелицеприятной форме.
В итоге мичмана разжаловали в матросы сроком на шесть месяцев с сопровождающей формулировкой «за сочинение пасквилей». Даль вовсе не желал мириться с обстоятельствами в таком виде и написал письмо императору. Приговор Черноморского суда был рассмотрен Морским аудиторским департаментом, нашедшим его чрезмерно суровым для подобного проступка, относящегося к категории «юношеских шалостей». Дело об обидном для Грейга сочинительстве было явно раздутым, и в итоге Морской аудиторский департамент приговор не утвердил и, зачтя Далю более 8 месяцев нахождения под стражей в качестве вполне приемлемого для случая наказания, распорядился о переводе мичмана на Балтийский флот. Летом 1824 года Даль перевелся в Кронштадт для прохождения дальнейшей службы.
Однако самолюбие Грейга было слишком уязвлено, чтобы вот так просто предать забвению причиненную ему обиду. У адмирала по старой службе хватало влиятельных друзей, вполне вероятно, и сама Лия шепнула пару слов кому следует. Служба на новом месте у Даля не задалась, и он был вынужден написать прошение об отставке. Ему пришлось сменить профессию, и он поехал учиться на врача в Дерпт.
К слову сказать, история со стихами в некоторой степени маячила за спиной Даля на протяжении всей его жизни. Лишь в 1859 году, когда состарившийся ученый выходил в полную отставку, последовал указ тогдашнего императора Александра II о том, чтобы «не считать дальнейшим препятствием к получению наград и преимуществ беспорочно служащим предоставленных дело о «сочинительстве пасквилей мичманом Далем».
Налаженная система
Вполне можно допустить, что адмирал Алексей Самуилович Грейг, человек, безусловно, талантливый и неординарный, много сделавший для Ингульской верфи, Николаева и Черноморского флота, был лишь слепым орудием в руках Лии и ее окружения. Справедливости ради надо отметить, что различного рода концессионеров-самородков и ловких комбинаторов в штаб-квартире Черноморского флота хватало и до ее появления. Ведь крупнейшая в Северном Причерноморье верфь – это не только корабли и люди, но и многие миллионы казенных денег. Денег, которые можно при определенных обстоятельствах и талантах из казенных превратить в частные.
Лия Витман быстро разобралась в имеющихся в верхушке Черноморского флота течениях и гармонично интегрировалась в существующие схемы. Ее положение при Грейге никто не оспаривал, да и не посмел бы. В ее имени с некоторого времени появилась еще одна буква, и теперь оно звучало более привычно – Юлия. В 1827 году у Юлии Михайловны (так именовалась теперь гражданская жена Грейга) родился сын.
Масштабы происходивших в те годы финансовых хищений и злоупотреблений стали вызывать некоторое беспокойство в Санкт-Петербурге. Первый раз о замене руководства Черноморским флотом заговорил еще в 1820 году Александр I, планируя назначить туда лично преданного ему князя Александра Сергеевича Меншикова. Адмирал Грейг находился на занимаемой должности четыре года и показывал неплохие результаты. Вполне вероятно, что колебания государя были вызваны получившей широкую огласку историей с Юлией Михайловной. Однако в то время кадровой перестановке хода не дали по различным причинам. Государь получил первые сигналы о готовящемся заговоре в гвардии, и ему было над чем подумать.
У сменившего его на престоле Николая I в начале царствования было достаточно хлопот, и до борьбы с коррупцией руки не доходили. Восстание на Сенатской площади в скором времени сменилось войной с Персией 1826–1828 гг. и Османской империей 1828–1829 гг. Затем произошло масштабное восстание в Царстве Польском. Только в начале 30-х гг. у Николая I дошли руки до ситуации на Черноморском флоте.
Несмотря на прежние и немалые заслуги, Грейгом в Петербурге были недовольны, считая его руководство флотом во время войны 1828–1829 гг. чересчур осторожными. Однако дело было не только в осторожности – вызывали подозрения всё более настойчивые просьбы командующего Черноморским флотом о выделении дополнительных средств. Грейг просто настаивал на передаче подрядов на строительство части военных кораблей в руки частного капитала, в основном одесского и херсонского.
Возникал вопрос: на что же тратятся увеличивающиеся в размерах ассигнования, если казенное кораблестроение стоит на месте, а строить корабли могут лишь частные предприниматели? Приходили сигналы и из других источников, в том числе и от графа Воронцова. Ведомство Грейга нуждалось во всесторонней проверке – тщательной и непредвзятой. С такой задачей мог справиться человек исключительной честности и такой же смелости. Такой человек у императора был. Им являлся его флигель-адъютант, герой войны 1828–1829 гг., капитан 1-го ранга Александр Иванович Казарский.
Магистратский плац в Николаеве. Художник Ф. Я. Алексеев
Однако, при всех несомненных и явственных плюсах, период Грейга характеризуется и иными, куда менее позитивными процессами и фактами. Вдалеке от центров управления государством и флотом сочными сорняками на пустырях южной окраины империи процветало то, что сухой казенной буквой обозначалось как злоупотребление служебным положением и использование его в своих целях. А попросту говоря, казнокрадство и воровство. Увы, это не было локальной болезнью империи, подобными сорняками поросли многие ее регионы и органы власти. И всё же масштаб происходящего на Черноморском флоте пугал своим размахом. Тревожные сигналы, приходящие из Николаева и Севастополя, уже не могли оставаться не замеченными.
Женщина адмирала
Алексей Самуилович Грейг много сделал не только для оживления кораблестроения и приведения флота в порядок. Большую заботу он проявлял и в отношении быта офицеров и нижних чинов. Дело в том, что в Николаев осенью для планового ремонта регулярно приходили корабли, которые оставались до весны. Нижние чины отправлялись в казармы, офицеры – на съемные квартиры.
Зимнее морское собрание. Здание построено в 1824 г.
Остававшиеся не у дел господа офицеры зачастую предавались извечным порокам неспешного гарнизонного бытия – пьянству и всем производным оного. Чтобы направить энергию государевых слуг в более спокойное русло, в 1824 году по распоряжению Грейга было построено Зимнее морское собрание. Там регулярно проводились балы провинциального масштаба и прочие увеселительные мероприятия приличного характера.
Так выглядит сейчас бывшее Зимнее морское собрание, бывший Дом офицеров флота
Однако личная жизнь самого Грейга, несмотря на успешную карьеру, всё никак не складывалась. Заняв пост Главного командира Черноморского флота, адмирал прибыл в Николаев холостяком. Опытный моряк, полжизни проводивший на палубе вдали от родных берегов, Грейг, по замечаниям современников, в обращении с противоположным полом был, как тогда писали, «откровенно робок». И вот в его жизни, наконец, появляется женщина, которая у просоленного жизнью и морскими волнами моряка смогла пробудить страсть. Случилось это в Николаеве в начале 20-х гг. и имело довольно значительные последствия.
Лия Моисеевна Витман (Сталинская) происходила из семьи трактирщика из Могилева. Первоначально ни к флоту, ни к Николаеву она никакого отношения не имела. Карьера будущей фаворитки адмирала и впоследствии его гражданской жены начиналась со скромной должности служанки при корчме. Подобная роль была слишком ничтожной для молодой, энергичной и честолюбивой особы. Вскоре Лия занялась коммерцией, по пути неудачно выйдя замуж за некоего капитана Кульчинского, с которым, впрочем, быстро развелась.
Влекомая интересами финансового характера, бывшая трактирщица приехала в Николаев, надеясь получить при помощи родственников выгодный контракт на поставку леса. Следует отметить, что в Николаеве того периода происходило не только оживление кораблестроительных процессов, но и явно отмечалась экономическая суета. Черноморский флот был крупной структурой с многочисленными учреждениями и ведомствами. Всё это обширное хозяйство потребляло немалые ресурсы: дерево, железо, пеньку, парусину, провиант, сукно и много еще чего.
Финансовый оборот флота того времени составлял 8–10 миллионов рублей. На содержание инфраструктуры, кораблей, верфей и закупку различных материалов Петербург выделял огромные денежные средства. Лица, знавшие толк в делах, и не только финансовых, умевшие почуять запах денег на внушительном расстоянии, стали слетаться в Николаев. Периферии Адмиралтейства обросли конгломератом финансовых и торговых домов, контор и конторок.
Прибыв в город, Лия Моисеевна, мгновенно оценив обстановку, решила выбить себе выгодный подряд. Подобно дивизиям корпуса маршала Даву, с наскока пытавшимся взять Багратионовы флеши, мадам Витман с не меньшим натиском атаковала Черноморский адмиралтейский департамент. Однако оборону в этом ведомстве держали не безусые рекруты, а закаленные в схватках с подрядчиками профессионалы. Атаки Лии Моисеевны были отбиты. Но не такова была мадам Витман, чтобы отступить в тот момент, когда лавровый венок победительницы почти ощущался на смоляных локонах.
Не добившись успеха в лобовой атаке, предпринимательница стала искать обходные пути, используя родственников. Через мужа сестры Лия Моисеевна смогла отыскать тайную тропу в приемную самого Грейга. Добившись аудиенции, она ворвалась к командующему Черноморским флотом, как корсарская бригантина на рейд сонного испанского колониального городка. Возможно, мадам Витман рассчитывала только на получение выгодного подряда, однако в ходе операции ее планы изменились. Свои усилия она в итоге сосредоточила на стратегическом источнике своего благосостояния, коим в том момент являлся сорокапятилетний и к тому же холостой Алексей Самуилович Грейг.
Адмирал, на которого двадцатилетняя темпераментная красивая девушка оказала самое сильное впечатление, в итоге был вынужден «спустить флаг» и принять на борт «призовую команду». Вся беда для Грейга и для Черноморского флота заключалась в том, что в числе этой «призовой команды» находилась не только бывшая трактирщица, но и ее многочисленные родственники, друзья и знакомые. Лия стала частой гостьей в доме Грейга и вскоре плавно перебазировалась на должность его экономки. Но промежуточный результат, хоть и казавшийся привлекательным, не мог удовлетворить влекомую трезвым расчетом барышню.
В короткие сроки мадам Витман-Сталинская становится фактически гражданской женой Грейга. Она не была заурядной охотницей за пышным титулом, золотыми эполетами и всеми приятными производными от этого. Лия Моисеевна умела себя хорошо подать, обладала изысканными манерами и обаянием. В провинциальной николаевской глуши ей как нельзя пришлась впору бархатная шкура светской львицы.
Под ее патронатом в адмиральском доме скоро начал успешно функционировать своеобразный салон, где частыми гостями были вначале молодые офицеры, затем и чиновники, городская элита, и все те, кого емко принято называть «нужными людьми». Постепенно, выявив направление ветра, на гражданскую жену Грейга стали держать равнение и офицерские жёны и супруги чиновников. И всё это могло бы не выйти за рамки обычной во все времена любовной истории зрелого мужчины с высоким положением и прагматичной молодой особы с сомнительным прошлым, если бы не одно существенное обстоятельство.
Лия Моисеевна не покладая рук старалась обеспечить благополучие не только своей скромной персоны, но и пугающе быстро увеличивающегося в рядах легиона родственников, друзей и просто хороших людей. Слухи о том, что у адмирала Грейга появилась спутница жизни, пусть и неофициальная, но вполне способная успешно решать вопросы коммерческого и финансового характера, быстро облетела Новороссийский край. Адмирал, находясь под глубоким впечатлением от своей подруги, не обращал внимания на ее кипучую деловую деятельность. А если и обращал, то закрывал на нее глаза.
Благодаря хлопотам и протекции мадам Витман-Сталинской в руки «хороших и честных деловых людей» начали попадать самые выгодные подряды на поставку леса, провианта, пеньки и других необходимых материалов. Оживилась и финансовая среда: в 1821 году в Николаеве был учрежден Ссудный банк с начальным капиталом в 240 тыс. рублей. Создан он был по инициативе адмирала Грейга, и он же стал его первым председателем, совмещая руководство банком с командованием Черноморским флотом.
Эпиграмма мичмана Даля
Справедливости ради стоит отметить, что далеко не все пребывали в восторге и умилении от дел, проворачивавшихся в адмиральском доме и его окрестностях. Генерал-губернатор новороссийский и бессарабский граф Михаил Семенович Воронцов, с которым Грейг был не в самых лучших отношениях, не скрывал своего критического отношения к происходящему. Не секрет, что во время нечастых приездов Воронцова в Николаев адмирал старался, чтобы Лия Моисеевна не попадалась на глаза его влиятельному соседу.
Деловая активность гражданской жены адмирала стала предметом обсуждений и комментариев остроумных и далеко не всегда политкорректных флотских офицеров Николаева. Многие разговоры, шутки, байки не выходили за внешний рейд кают-компаний и курительных комнат, однако кое-что стало достоянием широкой общественности.
Владимир Иванович Даль
В 28-м флотском экипаже служил молодой талантливый мичман Владимир Даль. Будущий составитель Толкового словаря живого великорусского языка был подающим надежды офицером и отменным острословом. Точно уже не известно, что послужило вдохновением для Даля. То ли очередная история об умелых комбинациях экономки адмирала и ее друзей. То ли насмешка над самим Грейгом, осыпавшим мадам Витман различными преференциями – такими, как, например, дом в центре города. Однако осенью 1823 года среди жителей Николаева начала циркулировать пользующаяся опасной популярностью язвительная эпиграмма. В ней без особых купюр подвергалась анализу личность, деятельность и национальность мадам Витман, а в отношении ее покровителя было использовано такое определение, как «глупый рогоносец».
Когда содержание данного произведения дошло до Алексея Самуиловича, очевидцы стали свидетелями проявления незамутненной шотландской ярости. Адмирал, честь и самолюбие которого были поражены в самую ватерлинию, приказал на правах губернатора выявить автора злополучной эпиграммы. Николаев город небольшой, а в ту пору так и вовсе маленький, и в дом к мичману Далю вскоре пожаловали казенные гости. По совершенно случайным обстоятельствам черновик с написанным стихотворением был обнаружен городским полицмейстером. В сентябре 1823 года Даля арестовали.
Грейг не желал спускать дело на тормозах, и мичманом-памфлетистом занялся военный суд. Разбирательство длилось целый год, за время которого Владимира Ивановича неоднократно допрашивали с целью выяснить причину поклепов на фаворитку адмирала. Мичман держался уверенно и твердо и в итоге вины своей не признал. Даль лишь согласился с авторством иного стиха, написанного им в защиту преподавателя итальянского языка в николаевской штурманской роте – губернского секретаря Александра Данжело Мараки. В нем также упоминается имя пресловутой мадам в довольно нелицеприятной форме.
В итоге мичмана разжаловали в матросы сроком на шесть месяцев с сопровождающей формулировкой «за сочинение пасквилей». Даль вовсе не желал мириться с обстоятельствами в таком виде и написал письмо императору. Приговор Черноморского суда был рассмотрен Морским аудиторским департаментом, нашедшим его чрезмерно суровым для подобного проступка, относящегося к категории «юношеских шалостей». Дело об обидном для Грейга сочинительстве было явно раздутым, и в итоге Морской аудиторский департамент приговор не утвердил и, зачтя Далю более 8 месяцев нахождения под стражей в качестве вполне приемлемого для случая наказания, распорядился о переводе мичмана на Балтийский флот. Летом 1824 года Даль перевелся в Кронштадт для прохождения дальнейшей службы.
Однако самолюбие Грейга было слишком уязвлено, чтобы вот так просто предать забвению причиненную ему обиду. У адмирала по старой службе хватало влиятельных друзей, вполне вероятно, и сама Лия шепнула пару слов кому следует. Служба на новом месте у Даля не задалась, и он был вынужден написать прошение об отставке. Ему пришлось сменить профессию, и он поехал учиться на врача в Дерпт.
К слову сказать, история со стихами в некоторой степени маячила за спиной Даля на протяжении всей его жизни. Лишь в 1859 году, когда состарившийся ученый выходил в полную отставку, последовал указ тогдашнего императора Александра II о том, чтобы «не считать дальнейшим препятствием к получению наград и преимуществ беспорочно служащим предоставленных дело о «сочинительстве пасквилей мичманом Далем».
Налаженная система
Вполне можно допустить, что адмирал Алексей Самуилович Грейг, человек, безусловно, талантливый и неординарный, много сделавший для Ингульской верфи, Николаева и Черноморского флота, был лишь слепым орудием в руках Лии и ее окружения. Справедливости ради надо отметить, что различного рода концессионеров-самородков и ловких комбинаторов в штаб-квартире Черноморского флота хватало и до ее появления. Ведь крупнейшая в Северном Причерноморье верфь – это не только корабли и люди, но и многие миллионы казенных денег. Денег, которые можно при определенных обстоятельствах и талантах из казенных превратить в частные.
Лия Витман быстро разобралась в имеющихся в верхушке Черноморского флота течениях и гармонично интегрировалась в существующие схемы. Ее положение при Грейге никто не оспаривал, да и не посмел бы. В ее имени с некоторого времени появилась еще одна буква, и теперь оно звучало более привычно – Юлия. В 1827 году у Юлии Михайловны (так именовалась теперь гражданская жена Грейга) родился сын.
Масштабы происходивших в те годы финансовых хищений и злоупотреблений стали вызывать некоторое беспокойство в Санкт-Петербурге. Первый раз о замене руководства Черноморским флотом заговорил еще в 1820 году Александр I, планируя назначить туда лично преданного ему князя Александра Сергеевича Меншикова. Адмирал Грейг находился на занимаемой должности четыре года и показывал неплохие результаты. Вполне вероятно, что колебания государя были вызваны получившей широкую огласку историей с Юлией Михайловной. Однако в то время кадровой перестановке хода не дали по различным причинам. Государь получил первые сигналы о готовящемся заговоре в гвардии, и ему было над чем подумать.
У сменившего его на престоле Николая I в начале царствования было достаточно хлопот, и до борьбы с коррупцией руки не доходили. Восстание на Сенатской площади в скором времени сменилось войной с Персией 1826–1828 гг. и Османской империей 1828–1829 гг. Затем произошло масштабное восстание в Царстве Польском. Только в начале 30-х гг. у Николая I дошли руки до ситуации на Черноморском флоте.
Дом Главного командира Черноморского флота. Построен при адмирале Мордвинове
Несмотря на прежние и немалые заслуги, Грейгом в Петербурге были недовольны, считая его руководство флотом во время войны 1828–1829 гг. чересчур осторожными. Однако дело было не только в осторожности – вызывали подозрения всё более настойчивые просьбы командующего Черноморским флотом о выделении дополнительных средств. Грейг просто настаивал на передаче подрядов на строительство части военных кораблей в руки частного капитала, в основном одесского и херсонского.
Так сейчас выглядит здание Дома Главного командира Черноморского флота. Это здание является новоделом, возведенным в 1972–1978 гг. в соответствии с видом 1834 года
Возникал вопрос: на что же тратятся увеличивающиеся в размерах ассигнования, если казенное кораблестроение стоит на месте, а строить корабли могут лишь частные предприниматели? Приходили сигналы и из других источников, в том числе и от графа Воронцова. Ведомство Грейга нуждалось во всесторонней проверке – тщательной и непредвзятой. С такой задачей мог справиться человек исключительной честности и такой же смелости. Такой человек у императора был. Им являлся его флигель-адъютант, герой войны 1828–1829 гг., капитан 1-го ранга Александр Иванович Казарский.
Дело Казарского – 2
Капитан 1-го ранга Александр Иванович Казарский ехал в Николаев. Блестящий офицер, герой войны, а ныне флигель-адъютант императора, он теперь должен был выполнить обязанности ревизора в обширном хозяйстве Черноморского флота. По степени риска и опасности для жизни его задача могла сравниться с миссией лейтенанта Ильина в Чесменском сражении.
Как и прославленному командиру брандера, Казарскому предстояло проникнуть во враждебное окружение и нанести своей проверкой решительный эффективный удар по казнокрадам. Ильин сражался против турок, Казарскому же предстоял «бой» с лицами, облаченными в ту же форму, что и он. В ночь Чесменской виктории лейтенанта Ильина встречали мушкетными залпами, капитана 1-го ранга ждали приторно вежливые лица «деловых людей» в эполетах. И пока никто не знал, что впереди: победа или поражение. Пылили по майской степи почтовые – Александр Иванович Казарский ехал в Николаев. Была поздняя весна 1833 года.
Адмиральское береговое братство
Пока на высоких государственных орбитах менялись императоры и министры, а очередная и победная война с Османской империей пронеслась недалекой грозой, верфь на Ингуле жила своей размеренной кораблестроительной жизнью. Из Петербурга приходили предписания и циркуляры, в обратном направлении с фельдъегерской скоростью летели рапорты о новых кораблях и новых расходах. Причем мощь и количественный состав флота увеличивались не столь лавинообразно, как объем испрашиваемых для этого средств.
К судостроительным делам был привлечен частный капитал из Одессы и Херсона, что вскоре придало всему происходящему известный колорит. Деловые люди, такие, например, как одесский купец Михель Шоломович Серебряный и херсонский предприниматель Маркус Варшавский успешно интегрировались в существующий порядок. Перефразируя цитату из неувядающего «Золотого теленка», можно сказать, что «вокруг Адмиралтейства кормилось несколько частных акционерных обществ».
Предпринимателям оказывалось содействие на самом высоком флотском уровне. Неоценимую помощь в создании непринужденной деловой обстановки, споспешествуя нужным знакомствам, оказывала гражданская супруга Главного командира Черноморского флота Юлия Михайловна. Однако усилия этой незаурядной и энергичной женщины могли быть и не столь действенными, не окажись у нее единомышленников из числа прямых подчиненных Алексея Самуиловича Грейга.
Внушительной фигурой на фоне иных персон и персонажей выделялся обер-интендант флота контр-адмирал Николай Дмитриевич Критский. Через него решался огромный перечень вопросов финансово-имущественного характера, к его кабинету выстраивались внушающие уважения очереди чиновников и подрядчиков. Подписью Николая Ивановича заверялись самые серьезные бумаги, потому она ценилась высоко и стоила дорого – в самом прямом смысле этого слова.
Контр-адмирал Критский был по происхождению грек. Его отец, как многие морейские повстанцы, покинул родину после окончания русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Родом он был с острова Крит, поэтому сын получил соответствующую «географическую» фамилию. Юный Николай Критский был определен в специально созданный кадетский корпус для чужестранных единоверцев, в 1794 году стал гардемарином, а в 1796-м – мичманом.
Разумеется, молодого человека определили на службу в Черноморский флот. Критский проходил службу на разных кораблях, принимал участие в средиземноморской кампании русско-турецкой войны 1806–1812 гг. Так получилось, что назначенный в 1816 году Главным командиром Черноморского флота и портов Алексей Самуилович Грейг приметил способного и, главное, исполнительного офицера.
Постепенно Главный командир приближает Критского к себе. К 1827 году, то есть перед началом русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Николай Дмитриевич состоял при Грейге офицером для особых поручений и вне очереди получил звание капитана 1-го ранга. Злые языки, впрочем, вполголоса, утверждали, что своей успешной и перспективной карьерой при вице-адмирале Грейге Критский обязан был дружеским отношениям с Юлией Михайловной. Самые смелые комментаторы и обозреватели светской жизни провинциального Николаева убеждали своих слушателей в существовании чуть более тесной связи между Николаем Ивановичем и гражданской женой Грейга.
Так ли это было или иначе, остается на совести тогдашних сплетников, но командующий был явно благосклонен к своему порученцу. С началом войны Грейг дает возможность Критскому проявить себя не только на штабном, но и на военном поприще.
В 1828 году, получив под командование отряд кораблей в составе двух фрегатов, корвета, бригантины и катера, Критский осуществил набег на небольшое прибрежное поселение Инаду на румелийскому берегу. Согласно последующему рапорту, Критский во главе десанта высадился на берег, выбил турок из занятого ими укрепления, взял в качестве трофеев несколько пушек и в довершение списка славных дел взорвал неприятельский пороховой погреб. Тактический успех был превращен в решительный штурм чудесно образовавшейся в заштатном поселении крепости, завершившийся блестящим успехом. Николаю Дмитриевичу была пожалована золотая сабля «За храбрость».
К слову сказать, адмирал Иван Алексеевич Шестаков в своих воспоминаниях описал свое посещение Инады в 70-х гг. XIX века во время составления им Лоции Черного моря. Не без язвительной иронии Шестаков рассказывает о безуспешных поисках хоть какого-то намека на существование крепости или же, на худой конец, форта, взятого с «шумной реляцией».
Справиться с подобной задачей было нелегко, поскольку кроме Николая I на «Париже» базировалась большая и по-столичному капризная императорская свита. Однако Критский успешно сыграл щекотливую и деликатную роль фактического квартирмейстера первого лица государства. Николай Дмитриевич оставил у находившихся на борту самые благоприятные впечатления, показав себя умелым, исполнительным и расторопным командиром и хозяйственником.
Николай I запомнил командира «Парижа». По окончании русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Критский заступил на должность обер-интенданта Черноморского флота, а в 1832-м Николай Дмитриевич получил эполеты контр-адмирала. От перспектив, если уметь широко и непринужденно смотреть на вещи, захватывало дух. Ведь непосредственный начальник обер-интенданта руководил не только флотом и его инфраструктурой. В подчинении Главного командира находились и все морские порты Черного и Азовского морей.
А где порты, там и торговля с сопутствующим оборотом капитала. Учитывая, что основной предмет экспорта России того периода – зерно – шел на отгрузку в основном на юг, можно было представить, какие суммы крутились в этом финансовом круговороте. В портовых вопросах столкнулись интересы новороссийского губернатора графа Воронцова и руководства Черноморского флота.
Стремясь упрочить свои позиции, Воронцов начал укреплять свою власть в отдаленном от Николаева и Одессы Таганроге, расставив на ключевые посты своих людей. Однако Грейг и его ближайшее окружение парировали удар, расширив портовую инфраструктуру. Дело в том, что ни власти Таганрога, ни даже сам Воронцов не могли распоряжаться немалыми денежными средствами, поступавшими от таможенных сборов в городе. Битва за Таганрог продолжалась с переменным успехом вплоть до отставки Грейга.
Удивительные явления происходили и в кораблестроительном процессе. Постепенно монополия по продаже леса на Ингульскую верфь сосредоточилась в руках одесского эффективного собственника купца Федора Рафаловича. То, что господин Рафалович был дальним родственником по-хозяйски распоряжавшейся в адмиральском доме Юлии Михайловны, разумеется, можно отнести к категории чудесных совпадений.
Стоимость постройки кораблей на частных верфях господ Серебряного, Варшавского и других талантливых менеджеров южных губерний империи разительно отличалась от стоимости подобных кораблей на казенной. Петербург же просили увеличить финансирование, поскольку выделяемых средств не хватало.
В декабре 1829 года император Николай I утвердил кораблестроительную программу для Черноморского флота. В первую очередь к закладке на казенных верфях Николаева предполагались один 120-пушеный линейный корабль, два корвета, два транспорта, два брига и пароход «Громоносец». Несмотря на затребованное значительное финансирование, первая часть программы была сорвана – на воду в 1830 году удалось спустить только два брига. Остальные корабли первой очереди вступили в строй со значительным опозданием – на год и на два.
В то же время на частных верфях, принадлежавших Серебряному и Рафаловичу, были заложены два 60-пушечных фрегата «Энос» и «Бургас», расходы на которые превышали стоимость линейного корабля. Ситуация на Черноморском флоте оставалась довольно специфической. Петербург, отпуская на развитие своих военно-морских сил огромные суммы, требовал от Грейга отдачи. Тот в январе 1832 года ответил встречным предложением: передать частным верфям подряд на строительство четырех линейных кораблей, мотивируя тем, что потенциал казенных верфей совершенно недостаточен. А если император Николай I пожелает увеличить численность флота, то Его Величество может продлить срок службы кораблей.
В 1832 году Грейгу было приказано готовить корабли флота к Босфорской экспедиции для оказания помощи попавшему в щекотливое положение султану, боровшемуся с египетским мятежом. Грейг отписал в столицу, что кораблей, пригодных для похода, очень мало, а сам он не может возглавить предприятие – по нездоровью. Ресурс Высочайшего терпения подошел к концу, и дела «адмиральского берегового братства» решено было как следует проверить.
К нам едет ревизор!
Одним из первых шагов к оздоровлению ситуации на Черноморском флоте стало назначение в 1832 году Михаила Петровича Лазарева на должность начальника штаба. Его приняли на новом месте не очень радушно – пришелец с Балтики был совершенно чужд уже сложившимся и устоявшимся на юге схемам. В сложных отношениях был Лазарев и с самим Грейгом. Считается, что именно Лазарев начал настойчиво требовать у Петербурга ревизора с целью доскональной проверки хозяйственных и финансовых дел на флоте. Лазарев бомбардировал письмами близкого к царю князя Меншикова, и очень скоро Николай I принял такое решение.
Его выбор пал на флигель-адъютанта капитана 1-го ранга Александра Ивановича Казарского. Овеянный славой за бой находившегося под его командованием брига «Меркурий» с двумя турецкими линейными кораблями, Казарский долгое время служил на Черноморском флоте и хорошо знал его изнутри. Служа там в невысоких чинах, Казарский, разумеется, не имел отношения к деятельности военно-финансовой группы, возглавляемой Юлией Михайловной, контр-адмиралом Критским и известной группой эффективных собственников. Можно также было рассчитывать, что многие бывшие сослуживцы поделятся с ним информацией в неформальной обстановке. Сам же Александр Иванович во время ревизии подчинялся Михаилу Петровичу Лазареву лично.
Огромную роль в назначении Казарского для проверки сыграли его личные качества, из которых современники, кроме всего прочего, выделяли честность и неподкупность. Это была не первая ревизия, которую предстояло провести Казарскому: до этого он выполнял подобные поручения в Саратовской, Нижегородской и Симбирской губерниях. В ходе проверок Александром Ивановичем были вскрыты многочисленные хищения и злоупотребления, получен обширный опыт ревизионной работы.
Миссия капитана 1-го ранга на юге не афишировалась. Официально императорский флигель-адъютант прибыл сюда для обеспечения снаряжения Босфорской экспедиции, которую из-за «недомогания» Грейга должен был возглавить Лазарев. Казарский прибыл в Николаев в начале 1833 года, но пока не как ревизор, а как лицо, обеспечивающее снаряжение Босфорской экспедиции. Флот отбыл к Босфору в конце февраля 1833 года, а Казарский, отрапортовав в столицу о выполнении официального задания, приступил к осуществлению главной миссии.
Капитан отправился в Одессу, где занялся ревизией местного порта. Попутно он собирал материал и на группу Витман-Критского сотоварищи. Масштабы вскрытых махинаций были столь велики, что причастные к делу комбинаторы, в мундирах и без, начали серьезно волноваться. Их неспокойное состояние еще более усугубилось, когда стало известно, что за успешное окончание Босфорской экспедиции Михаил Петрович Лазарев получил звание вице-адмирала с одновременным присвоением чина генерал-адъютанта и сравнялся с Грейгом в чинах. Ясно было, кто в скором времени возглавит Черноморский флот вместо заболевшего Грейга.
Казарский же в начале июня 1833 года направился в Николаев. О последних неделях жизни прославленного офицера сохранилось мало информации, вполне вероятно, из-за того, что ее распространение было бы для многих фактом весьма неудобным. В 1886 году солидный отечественный журнал «Русская старина» опубликовал воспоминания Елизаветы Фаренниковой, чья семья была дружна с Казарским и его близкими. В статье от лица Фаренниковой было рассказано о последних днях жизни Александра Ивановича.
Направляясь в Николаев, Казарский остановился у Фаренниковых, проживавших в небольшом имении в двадцати пяти верстах от города. Елизавета Фаренникова отмечала в своих записях, что гость находился в задумчивом и даже подавленном состоянии. Обращает на себя оброненная им фраза: «Не по душе мне эта поездка. Предчувствия у меня недобрые». Кроме того, Казарский настоятельно просил приехать к нему «в четверг» в Николаев – с целью получения «дружеского совета». «В случае не дай Бог чего, я передам вам многое». Что скрывалось под емким понятием «многое», так и осталось загадкой.
Дело в том, что в четверг, 16 июня, у капитана 1-го ранга и бывшего командира брига «Меркурий» был день рождения. Казарский поехал в Николаев, а утром в четверг 16 июня 1833 года к Фаренниковым примчался посыльный с известием, что Александр Иванович умирает. Не щадя лошадей, супруги приехали в город и застали друга своей семьи уже в агонии. Спустя полчаса он скончался.
Как позже выяснилось, прибыв в Николаев, Казарский, за неимением места в гостинице, остановился у некоей немки, где и столовался. Видно было по описанию, что он старался соблюдать меры предосторожности: перед употреблением пищи просил хозяйку первой пробовать ее на вкус. Во время совершения необходимых визитов Казарский нигде ничего не ел и не пил.
Однако, находясь в гостях у супруги капитан-командора Михайлова, не смог отказать ее дочери, поднесшей гостю чашку кофе. Беседуя с хозяевами, Казарский выпил кофе. А потом ему резко стало плохо. Вернувшись домой, Александр Иванович обратился за помощью к штабс-лекарю Петрушевскому, который, по мнению Елизаветы Фаренниковой, был посвящен в заговор. Доктор усадил Казарского в горячую ванну, из которой его вытащили уже в критическом состоянии.
Многие отмечали, что уже к вечеру тело капитана почернело, у него начали выпадать волосы. Два дня спустя, при большом стечении народа, состоялись похороны. Присутствовавшие не скрывали мнения, что прославленного офицера отравили. Как позже писали в своих исследованиях криминалисты, например, Евгений Баринов, описанные симптомы агонии Казарского могут свидетельствовать об отравлении его ртутью и фосфором в больших дозах. Наспех организованное адмиралом Грейгом следствие результатов не дало, выдвинув версию смерти от гриппа.
Смерть Казарского была столь неожиданной, что, явно потрясенный ею, Николай I поручил разобраться в деле шефу корпуса жандармов генералу графу Бенкендорфу. Тело флигель-адъютанта было эксгумировано, а его внутренние органы отправлены на экспертизу в Петербург. Каковы были результаты экспертизы – неизвестно.
Уже в октябре 1833 г. Бенкендорф передал императору докладную записку, в которой излагалась еще одна версия смерти Казарского. Согласно ей, флигель-адъютант был отравлен из-за некой шкатулки с семейным наследством стоимостью 70 тысяч рублей, которая после его смерти была якобы разграблена городским полицмейстером. Понимая, что дело не в мифической семейной шкатулке, а в настоящем ящике Пандоры, который собирался открыть Казарский, Николай I приказал своему доверенном лицу князю Меншикову докопаться до истины.
Однако и расследование Меншикова результатов не дало. Возможно ли допустить, что, осознав, какие глубокие и мрачные бездны раскрываются перед ними, ни князь, ни даже император не решились заглянуть в них? Полное разоблачение части руководства Черноморского флота, сросшегося с торгово-финансовым капиталом южных портовых городов, могло привести к резонансным и опасным событиям. А до массовых чисток военного и административного аппаратов тогда еще было далеко.
Адмирал Алексей Самуилович Грейг вскоре вышел в отставку и продолжил активную государственную и экономическую деятельность уже в столице, где председательствовал в комиссии по разработке проекта Пулковской обсерватории и возглавлял Императорское Вольное экономическое общество, сменив на этом посту уже известного нам адмирала Николая Семеновича Мордвинова.
Назначенный на должность Главного командира Черноморского флота и портов Михаил Петрович Лазарев открыл новый этап в истории николаевского кораблестроения. Но это уже другая история.
Бриг «Меркурий», атакованный двумя турецкими кораблями. Картина кисти И. К. Айвазовского, находится в Феодосийской картинной галерее
Как и прославленному командиру брандера, Казарскому предстояло проникнуть во враждебное окружение и нанести своей проверкой решительный эффективный удар по казнокрадам. Ильин сражался против турок, Казарскому же предстоял «бой» с лицами, облаченными в ту же форму, что и он. В ночь Чесменской виктории лейтенанта Ильина встречали мушкетными залпами, капитана 1-го ранга ждали приторно вежливые лица «деловых людей» в эполетах. И пока никто не знал, что впереди: победа или поражение. Пылили по майской степи почтовые – Александр Иванович Казарский ехал в Николаев. Была поздняя весна 1833 года.
Адмиральское береговое братство
Пока на высоких государственных орбитах менялись императоры и министры, а очередная и победная война с Османской империей пронеслась недалекой грозой, верфь на Ингуле жила своей размеренной кораблестроительной жизнью. Из Петербурга приходили предписания и циркуляры, в обратном направлении с фельдъегерской скоростью летели рапорты о новых кораблях и новых расходах. Причем мощь и количественный состав флота увеличивались не столь лавинообразно, как объем испрашиваемых для этого средств.
К судостроительным делам был привлечен частный капитал из Одессы и Херсона, что вскоре придало всему происходящему известный колорит. Деловые люди, такие, например, как одесский купец Михель Шоломович Серебряный и херсонский предприниматель Маркус Варшавский успешно интегрировались в существующий порядок. Перефразируя цитату из неувядающего «Золотого теленка», можно сказать, что «вокруг Адмиралтейства кормилось несколько частных акционерных обществ».
Предпринимателям оказывалось содействие на самом высоком флотском уровне. Неоценимую помощь в создании непринужденной деловой обстановки, споспешествуя нужным знакомствам, оказывала гражданская супруга Главного командира Черноморского флота Юлия Михайловна. Однако усилия этой незаурядной и энергичной женщины могли быть и не столь действенными, не окажись у нее единомышленников из числа прямых подчиненных Алексея Самуиловича Грейга.
Внушительной фигурой на фоне иных персон и персонажей выделялся обер-интендант флота контр-адмирал Николай Дмитриевич Критский. Через него решался огромный перечень вопросов финансово-имущественного характера, к его кабинету выстраивались внушающие уважения очереди чиновников и подрядчиков. Подписью Николая Ивановича заверялись самые серьезные бумаги, потому она ценилась высоко и стоила дорого – в самом прямом смысле этого слова.
Контр-адмирал Критский был по происхождению грек. Его отец, как многие морейские повстанцы, покинул родину после окончания русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Родом он был с острова Крит, поэтому сын получил соответствующую «географическую» фамилию. Юный Николай Критский был определен в специально созданный кадетский корпус для чужестранных единоверцев, в 1794 году стал гардемарином, а в 1796-м – мичманом.
Разумеется, молодого человека определили на службу в Черноморский флот. Критский проходил службу на разных кораблях, принимал участие в средиземноморской кампании русско-турецкой войны 1806–1812 гг. Так получилось, что назначенный в 1816 году Главным командиром Черноморского флота и портов Алексей Самуилович Грейг приметил способного и, главное, исполнительного офицера.
Постепенно Главный командир приближает Критского к себе. К 1827 году, то есть перед началом русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Николай Дмитриевич состоял при Грейге офицером для особых поручений и вне очереди получил звание капитана 1-го ранга. Злые языки, впрочем, вполголоса, утверждали, что своей успешной и перспективной карьерой при вице-адмирале Грейге Критский обязан был дружеским отношениям с Юлией Михайловной. Самые смелые комментаторы и обозреватели светской жизни провинциального Николаева убеждали своих слушателей в существовании чуть более тесной связи между Николаем Ивановичем и гражданской женой Грейга.
Так ли это было или иначе, остается на совести тогдашних сплетников, но командующий был явно благосклонен к своему порученцу. С началом войны Грейг дает возможность Критскому проявить себя не только на штабном, но и на военном поприще.
В 1828 году, получив под командование отряд кораблей в составе двух фрегатов, корвета, бригантины и катера, Критский осуществил набег на небольшое прибрежное поселение Инаду на румелийскому берегу. Согласно последующему рапорту, Критский во главе десанта высадился на берег, выбил турок из занятого ими укрепления, взял в качестве трофеев несколько пушек и в довершение списка славных дел взорвал неприятельский пороховой погреб. Тактический успех был превращен в решительный штурм чудесно образовавшейся в заштатном поселении крепости, завершившийся блестящим успехом. Николаю Дмитриевичу была пожалована золотая сабля «За храбрость».
К слову сказать, адмирал Иван Алексеевич Шестаков в своих воспоминаниях описал свое посещение Инады в 70-х гг. XIX века во время составления им Лоции Черного моря. Не без язвительной иронии Шестаков рассказывает о безуспешных поисках хоть какого-то намека на существование крепости или же, на худой конец, форта, взятого с «шумной реляцией».
«Париж» – линейный корабль Черноморского флота, спущен на воду в 1826 г.
Тем не менее имя Критского уже замелькало на листах приказов и распоряжений. Как отличившегося офицера Грейг назначает его командиром новейшего 110-пушечного линейного корабля «Париж». Возможно, выбор этот был сделан неспроста. Когда император Николай I прибыл на театр боевых действий, то поднял свой флаг именно на этом корабле. На некоторое время «Париж» стал фактически штабным кораблем, и командовать им было делом не только почетным, но и ответственным.Справиться с подобной задачей было нелегко, поскольку кроме Николая I на «Париже» базировалась большая и по-столичному капризная императорская свита. Однако Критский успешно сыграл щекотливую и деликатную роль фактического квартирмейстера первого лица государства. Николай Дмитриевич оставил у находившихся на борту самые благоприятные впечатления, показав себя умелым, исполнительным и расторопным командиром и хозяйственником.
Николай I запомнил командира «Парижа». По окончании русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Критский заступил на должность обер-интенданта Черноморского флота, а в 1832-м Николай Дмитриевич получил эполеты контр-адмирала. От перспектив, если уметь широко и непринужденно смотреть на вещи, захватывало дух. Ведь непосредственный начальник обер-интенданта руководил не только флотом и его инфраструктурой. В подчинении Главного командира находились и все морские порты Черного и Азовского морей.
А где порты, там и торговля с сопутствующим оборотом капитала. Учитывая, что основной предмет экспорта России того периода – зерно – шел на отгрузку в основном на юг, можно было представить, какие суммы крутились в этом финансовом круговороте. В портовых вопросах столкнулись интересы новороссийского губернатора графа Воронцова и руководства Черноморского флота.
Стремясь упрочить свои позиции, Воронцов начал укреплять свою власть в отдаленном от Николаева и Одессы Таганроге, расставив на ключевые посты своих людей. Однако Грейг и его ближайшее окружение парировали удар, расширив портовую инфраструктуру. Дело в том, что ни власти Таганрога, ни даже сам Воронцов не могли распоряжаться немалыми денежными средствами, поступавшими от таможенных сборов в городе. Битва за Таганрог продолжалась с переменным успехом вплоть до отставки Грейга.
Удивительные явления происходили и в кораблестроительном процессе. Постепенно монополия по продаже леса на Ингульскую верфь сосредоточилась в руках одесского эффективного собственника купца Федора Рафаловича. То, что господин Рафалович был дальним родственником по-хозяйски распоряжавшейся в адмиральском доме Юлии Михайловны, разумеется, можно отнести к категории чудесных совпадений.
Стоимость постройки кораблей на частных верфях господ Серебряного, Варшавского и других талантливых менеджеров южных губерний империи разительно отличалась от стоимости подобных кораблей на казенной. Петербург же просили увеличить финансирование, поскольку выделяемых средств не хватало.
В декабре 1829 года император Николай I утвердил кораблестроительную программу для Черноморского флота. В первую очередь к закладке на казенных верфях Николаева предполагались один 120-пушеный линейный корабль, два корвета, два транспорта, два брига и пароход «Громоносец». Несмотря на затребованное значительное финансирование, первая часть программы была сорвана – на воду в 1830 году удалось спустить только два брига. Остальные корабли первой очереди вступили в строй со значительным опозданием – на год и на два.
В то же время на частных верфях, принадлежавших Серебряному и Рафаловичу, были заложены два 60-пушечных фрегата «Энос» и «Бургас», расходы на которые превышали стоимость линейного корабля. Ситуация на Черноморском флоте оставалась довольно специфической. Петербург, отпуская на развитие своих военно-морских сил огромные суммы, требовал от Грейга отдачи. Тот в январе 1832 года ответил встречным предложением: передать частным верфям подряд на строительство четырех линейных кораблей, мотивируя тем, что потенциал казенных верфей совершенно недостаточен. А если император Николай I пожелает увеличить численность флота, то Его Величество может продлить срок службы кораблей.
В 1832 году Грейгу было приказано готовить корабли флота к Босфорской экспедиции для оказания помощи попавшему в щекотливое положение султану, боровшемуся с египетским мятежом. Грейг отписал в столицу, что кораблей, пригодных для похода, очень мало, а сам он не может возглавить предприятие – по нездоровью. Ресурс Высочайшего терпения подошел к концу, и дела «адмиральского берегового братства» решено было как следует проверить.
К нам едет ревизор!
Одним из первых шагов к оздоровлению ситуации на Черноморском флоте стало назначение в 1832 году Михаила Петровича Лазарева на должность начальника штаба. Его приняли на новом месте не очень радушно – пришелец с Балтики был совершенно чужд уже сложившимся и устоявшимся на юге схемам. В сложных отношениях был Лазарев и с самим Грейгом. Считается, что именно Лазарев начал настойчиво требовать у Петербурга ревизора с целью доскональной проверки хозяйственных и финансовых дел на флоте. Лазарев бомбардировал письмами близкого к царю князя Меншикова, и очень скоро Николай I принял такое решение.
Портрет флигель-адъютанта А. И. Казарского. Художник Дементьев Игорь Николаевич, руководитель студии художников-маринистов при ЦВММ
Его выбор пал на флигель-адъютанта капитана 1-го ранга Александра Ивановича Казарского. Овеянный славой за бой находившегося под его командованием брига «Меркурий» с двумя турецкими линейными кораблями, Казарский долгое время служил на Черноморском флоте и хорошо знал его изнутри. Служа там в невысоких чинах, Казарский, разумеется, не имел отношения к деятельности военно-финансовой группы, возглавляемой Юлией Михайловной, контр-адмиралом Критским и известной группой эффективных собственников. Можно также было рассчитывать, что многие бывшие сослуживцы поделятся с ним информацией в неформальной обстановке. Сам же Александр Иванович во время ревизии подчинялся Михаилу Петровичу Лазареву лично.
Огромную роль в назначении Казарского для проверки сыграли его личные качества, из которых современники, кроме всего прочего, выделяли честность и неподкупность. Это была не первая ревизия, которую предстояло провести Казарскому: до этого он выполнял подобные поручения в Саратовской, Нижегородской и Симбирской губерниях. В ходе проверок Александром Ивановичем были вскрыты многочисленные хищения и злоупотребления, получен обширный опыт ревизионной работы.
Миссия капитана 1-го ранга на юге не афишировалась. Официально императорский флигель-адъютант прибыл сюда для обеспечения снаряжения Босфорской экспедиции, которую из-за «недомогания» Грейга должен был возглавить Лазарев. Казарский прибыл в Николаев в начале 1833 года, но пока не как ревизор, а как лицо, обеспечивающее снаряжение Босфорской экспедиции. Флот отбыл к Босфору в конце февраля 1833 года, а Казарский, отрапортовав в столицу о выполнении официального задания, приступил к осуществлению главной миссии.
Капитан отправился в Одессу, где занялся ревизией местного порта. Попутно он собирал материал и на группу Витман-Критского сотоварищи. Масштабы вскрытых махинаций были столь велики, что причастные к делу комбинаторы, в мундирах и без, начали серьезно волноваться. Их неспокойное состояние еще более усугубилось, когда стало известно, что за успешное окончание Босфорской экспедиции Михаил Петрович Лазарев получил звание вице-адмирала с одновременным присвоением чина генерал-адъютанта и сравнялся с Грейгом в чинах. Ясно было, кто в скором времени возглавит Черноморский флот вместо заболевшего Грейга.
Казарский же в начале июня 1833 года направился в Николаев. О последних неделях жизни прославленного офицера сохранилось мало информации, вполне вероятно, из-за того, что ее распространение было бы для многих фактом весьма неудобным. В 1886 году солидный отечественный журнал «Русская старина» опубликовал воспоминания Елизаветы Фаренниковой, чья семья была дружна с Казарским и его близкими. В статье от лица Фаренниковой было рассказано о последних днях жизни Александра Ивановича.
Направляясь в Николаев, Казарский остановился у Фаренниковых, проживавших в небольшом имении в двадцати пяти верстах от города. Елизавета Фаренникова отмечала в своих записях, что гость находился в задумчивом и даже подавленном состоянии. Обращает на себя оброненная им фраза: «Не по душе мне эта поездка. Предчувствия у меня недобрые». Кроме того, Казарский настоятельно просил приехать к нему «в четверг» в Николаев – с целью получения «дружеского совета». «В случае не дай Бог чего, я передам вам многое». Что скрывалось под емким понятием «многое», так и осталось загадкой.
Дело в том, что в четверг, 16 июня, у капитана 1-го ранга и бывшего командира брига «Меркурий» был день рождения. Казарский поехал в Николаев, а утром в четверг 16 июня 1833 года к Фаренниковым примчался посыльный с известием, что Александр Иванович умирает. Не щадя лошадей, супруги приехали в город и застали друга своей семьи уже в агонии. Спустя полчаса он скончался.
Как позже выяснилось, прибыв в Николаев, Казарский, за неимением места в гостинице, остановился у некоей немки, где и столовался. Видно было по описанию, что он старался соблюдать меры предосторожности: перед употреблением пищи просил хозяйку первой пробовать ее на вкус. Во время совершения необходимых визитов Казарский нигде ничего не ел и не пил.
Однако, находясь в гостях у супруги капитан-командора Михайлова, не смог отказать ее дочери, поднесшей гостю чашку кофе. Беседуя с хозяевами, Казарский выпил кофе. А потом ему резко стало плохо. Вернувшись домой, Александр Иванович обратился за помощью к штабс-лекарю Петрушевскому, который, по мнению Елизаветы Фаренниковой, был посвящен в заговор. Доктор усадил Казарского в горячую ванну, из которой его вытащили уже в критическом состоянии.
Могила Александра Ивановича Казарского на старом городском кладбище в Николаеве у церкви Всех Святых
Многие отмечали, что уже к вечеру тело капитана почернело, у него начали выпадать волосы. Два дня спустя, при большом стечении народа, состоялись похороны. Присутствовавшие не скрывали мнения, что прославленного офицера отравили. Как позже писали в своих исследованиях криминалисты, например, Евгений Баринов, описанные симптомы агонии Казарского могут свидетельствовать об отравлении его ртутью и фосфором в больших дозах. Наспех организованное адмиралом Грейгом следствие результатов не дало, выдвинув версию смерти от гриппа.
Смерть Казарского была столь неожиданной, что, явно потрясенный ею, Николай I поручил разобраться в деле шефу корпуса жандармов генералу графу Бенкендорфу. Тело флигель-адъютанта было эксгумировано, а его внутренние органы отправлены на экспертизу в Петербург. Каковы были результаты экспертизы – неизвестно.
Уже в октябре 1833 г. Бенкендорф передал императору докладную записку, в которой излагалась еще одна версия смерти Казарского. Согласно ей, флигель-адъютант был отравлен из-за некой шкатулки с семейным наследством стоимостью 70 тысяч рублей, которая после его смерти была якобы разграблена городским полицмейстером. Понимая, что дело не в мифической семейной шкатулке, а в настоящем ящике Пандоры, который собирался открыть Казарский, Николай I приказал своему доверенном лицу князю Меншикову докопаться до истины.
Однако и расследование Меншикова результатов не дало. Возможно ли допустить, что, осознав, какие глубокие и мрачные бездны раскрываются перед ними, ни князь, ни даже император не решились заглянуть в них? Полное разоблачение части руководства Черноморского флота, сросшегося с торгово-финансовым капиталом южных портовых городов, могло привести к резонансным и опасным событиям. А до массовых чисток военного и административного аппаратов тогда еще было далеко.
Адмирал Алексей Самуилович Грейг вскоре вышел в отставку и продолжил активную государственную и экономическую деятельность уже в столице, где председательствовал в комиссии по разработке проекта Пулковской обсерватории и возглавлял Императорское Вольное экономическое общество, сменив на этом посту уже известного нам адмирала Николая Семеновича Мордвинова.
Назначенный на должность Главного командира Черноморского флота и портов Михаил Петрович Лазарев открыл новый этап в истории николаевского кораблестроения. Но это уже другая история.
Лазаревская школа
Возглавившему Черноморский флот в 1834 году вице-адмиралу Михаилу Петровичу Лазареву предстояло преобразовать, модернизировать и улучшить вверенную ему обширную структуру.
Лазарев встал у руля в сложный с административной и экономической точки зрения период, принял флотское и портовое хозяйство далеко не в лучшем виде. До самой своей смерти в 1851 году он исправно трудился над их совершенствованием. Лазарев оставил флот в гораздо более пригодном состоянии, чем он был в начале его руководства. И именно таким, прошедшим нелегкую и требовательную «лазаревскую школу», Черноморский флот и вступил в Крымскую войну.
Старые задачи и новые корабли
Вторая половина нахождения на должности Главного командира Черноморского флота и портов вице-адмирала Алексея Самуиловича Грейга оценивается неоднозначно. При всех его неоспоримых достоинствах, выдающемся аналитическом уме, способностях и трудолюбии – Черноморский флот вступил в русско-турецкую войну недоукомплектованным по штатам и с низкой технической готовностью.
Огромные суммы, испрашиваемые у Петербурга, таяли, как облачка над сухой летней степью. Отчеты главного черноморского командования стали вызывать все больше вопросов и недоумения в столице. Особенно запутанной выглядела финансовая часть. Когда количество загадок, удивительных ребусов и поразительных неясностей достигло критической массы, морское министерство настоятельно попросило Грейга внести ясность. Дело в том, что в бумагах 1830 и 1831 гг. были найдены вопиющие несоответствия. Одни и те же отчеты, проходившие по документам разных экспедиций, разнились на десятки и даже сотни тысяч рублей.
В ответ на просьбу министерства с юга ответили витиеватым отказом, сославшись на занятость. Тогдашний морской министр фон Мюллер был вынужден представить Николаю I доклад о сложившейся непростой и щекотливой ситуации. Император был вынужден лично написать Грейгу, напомнив вице-адмиралу, что он как командующий отвечает за весь Черноморский флот, в том числе и за его финансовую деятельность и отчетность.
Алексей Самуилович пошел на повышение ставок, отписав императору, что «…к проверке таковых… не имел и не имеет никаких средств». Очевидно, именно в этот период Николай Павлович посчитал, что Грейг засиделся на жарком юге, и ему необходимо охлаждение воздухом столицы. Было принято решение направить для проверки состояния дел Черноморского флота и портов капитана 1-го ранга Казарского и назначить в качестве дополнительной меры нового начальника штаба в лице контр-адмирала Лазарева. В итоге попытка прикоснуться к тайнам николаевского адмиралтейства стоила Казарскому жизни. Михаила Петровича же ждала карьера командующего.
Босфорская экспедиция, блестяще проведенная Лазаревым, преподнесла ему вице-адмиральские эполеты и должность генерал-адъютанта. В августе 1833 года его назначают исправляющим должность командира Черноморского флота и портов. Формально находившийся у руля Грейг отошел от дел, ссылаясь на болезнь. Понимая, что его карьера в этих местах подходит к завершению, Алексей Самуилович готовил дела к передаче.
Одновременно он не переставал хлопотать за своего обер-интенданта Критского, с которым у Лазарева был критический уровень отношений. Не без основания подозревая Николая Дмитриевича в хищениях, Михаил Петрович желал рассмотрения дела в суде. Сложные взаимоотношения у Критского были и с морским ведомством, у которого к обер-интенданту было не меньше вопросов, чем у мадридского двора к Колумбу после возращения из первого плавания к «Индиям».
Не было секретом, что Критский неоднократно отказывал флотским офицерам в ответ на их просьбы и требования выделить положенные суммы на ремонт и обслуживание кораблей. «Все по штату!» – увещевал их непоколебимый обер-интендант, поэтично указуя на то, что по штату человеку полагается два глаза, а у него, Критского, имеется только один. Потерю своего глаза потомок греческих корсаров скромно объяснял участием в баталии, однако злые языки поясняли кулуарно, что утрата одного из органов зрения произошла при более тривиальных обстоятельствах, то есть во время драки в не совсем трезвом виде.
Но были также и свидетели, утверждавшие, что контр-адмирал и его хорошие знакомые: эффективные собственники из Одессы – оперировали между собой совсем уж «нештатными суммами». Вице-адмирал Грейг, используя все имеющиеся у него рычаги, смог выхлопотать Критскому, чье положение становилось все более пикантным, «чистую» отставку.
9 октября 1833 года после прощального обеда Алексей Самуилович Грейг навсегда покинул Николаев. Очевидцы утверждали, что проводы его были довольно многолюдными. В тот же день, но через Одесскую заставу, из города выехал и отделавшийся легким испугом Николай Петрович Критский. Он направлялся в Южную Пальмиру, где его ждало новое место жительства, старые деловые партнеры и, конечно же, самые выгодные предложения. В завершение своей карьеры флотского обер-интенданта Критский попытался заключить любопытный контракт на поставку для флота парусины, отличавшейся внушающей уважения ветхостью, однако эта попытка сколотить «выходное пособие» была пресечена вице-адмиралом Лазаревым.
19 декабря 1834 года Лазарев был окончательно утвержден на должности командующего Черноморским флотом. Перед новым командиром лежало безбрежное море работы. Одной из первейших задач было, наконец, приведение численности Черноморского флота к штатной. К весне 1834 года в нем числилось 12 линейных кораблей и 9 фрегатов. Однако часть из них нуждалась в ремонте. Состояние двух линейных кораблей было таковым, что на ремонт их еще при Грейге просили более миллиона рублей. При этом срок нахождения в строю после ремонта определялся в два-три года. Столь значительные суммы при таких ненадежных результатах вызывали сомнения, и Лазарев распорядился переоборудовать эти корабли в блокшивы.
Тщательный осмотр состояния других кораблей показывал, что в ближайшие четыре года придется списать еще четыре линейных корабля и пять фрегатов. Таким образом, флот в короткое время угрожал сократиться почти наполовину. Новое руководство было вынужденно доложить в Петербург о необходимости принятия срочных мер. Имевшихся мощностей Ингульской верфи было явно недостаточно в силу совершенной нехватки рабочих рук.
Времени тоже было в обрез, поскольку благодарность Блистательной Порты за спасение своего султанаот войск восставшего правителя Египта Мухаммеда Али-паши могла растаять с быстротой облачка благовоний в гареме Топкапы. Лазареву пришлось просить у императора самого необходимого ресурса: как и его предшественник, новый командующий просил для флота денег.
Николай I распорядился выделить всё необходимое, чтобы ежегодно в Николаеве строили новый линейный корабль и каждые два года – фрегат. В Петербурге, справедливо решив, что на месте виднее, предложили черноморскому морскому управлению самому разработать необходимые корабельные штаты, исходя из местных реалий и возможностей. Осенью 1834 года Главному морскому штабу были представлены сформулированные Лазаревым и его помощниками соображения по численности и составу флота. Они были тщательнейшим образом изучены и проанализированы.
Предполагалось полностью отказаться от постройки 74-пушечных линейных кораблей, поскольку теперь в числе вероятных противников рассматривались не только тускнеющие военно-морские силы Блистательной Порты, но и флоты ее вероятных союзников. Нашла свое отражение и идея Грейга строить фрегаты двух типов: большие 60-пушечные для боя в линии и многоцелевые 44-пушечные.
В мае 1835 г. новые штаты Черноморского флота были утверждены. Согласно им в ближайшие годы планировалось иметь в строю два 120-пушечных и двенадцать 84-пушечных линейных кораблей, четыре 60-пушечных и пять 44-пушечных фрегатов, пять корветов и корабли других классов. Общая численность кораблей была несколько сокращена по сравнению с предложением черноморцев из-за необходимости более экономного финансирования.
Традиция строительства 120-пушечных кораблей в Николаеве была продолжена. В начале 1832 года, еще при Грейге, началось проектирование трехдечного линейного корабля водоизмещением 4700 тонн и экипажем в 950 человек. Теоретический чертеж корпуса был разработан непосредственно самим Алексеем Самуиловичем, а над рангоутом, парусным вооружением и такелажем работал тогдашний начальник штаба Михаил Петрович Лазарев.
Предполагалось строить такие корабли серией. Первый был заложен на большом эллинге Ингульской верфи в Николаеве 30 марта 1832 года и получил название «Варшава». Длина по нижней палубе составляла 63,8 метра, ширина с обшивкой – 17,2 м, осадка в полном грузу – 7,7 м. Спуск на воду «Варшавы» состоялся в ноябре 1833 года, когда обязанности командующего флотом исполнял уже вице-адмирал Лазарев.
Артиллерийское вооружение нового линкора, по всей видимости, комплектовалось из уже имевшихся на верфи стволов и состояло из десяти типов различных орудий. На «Варшаву» установили четыре пудовых единорога, пятнадцать каронад калибром от 8 до 36 фунтов, шестнадцать длинноствольных и десять короткоствольных 36-фунтовых пушек. К этому числу прибавилось тридцать четыре 24-фунтовых, тридцать две 18-фунтовых и десять 12-фунтовых пушек.
Поскольку при проектировании «Варшавы» уделялось много внимания ее мореходности, на ходовых испытаниях линейный корабль показал весьма порядочные результаты. Примечательно, что его постройкой руководил полковник корпуса корабельных инженеров Иван Яковлевич Осминин, который в 1820 году строил в Севастополе бриг «Меркурий». А «Варшава» стала его последним кораблем. После вступления в строй этот линейный корабль получил статус флагманского, и вице-адмирал Лазарев регулярно поднимал на нем свой флаг.
После спуска «Варшавы» на освободившемся месте заложили линейный корабль меньшего размера. Им была двухдечная 84-пушечная «Силистрия» водоизмещением 3540 тонн. 6 декабря 1835 года она была спущена на воду. В отличие от «Варшавы», имеющей довольно широкую номенклатуру артиллерийского вооружения, «Силистрия» получила 88 орудий 24- и 36-фунтового калибра. Командиром корабля уже спустя месяц после закладки стал капитан 2-го ранга Павел Степанович Нахимов. Он командовал этим линейным кораблем почти двенадцать лет до сентября 1845 года.
Кораблестроительный процесс продолжался, набирая обороты. В 1835 году после спуска «Силистрии» в Николаеве закладывается еще один 120-пушечный линкор «Три Святителя», который наряду с «Варшавой» изначально рассматривался как флагманский. В другом эллинге осуществилась закладка 84-пушечного линейного корабля с нехарактерным для русского флота названием «Султан Махмуд», прямо указывающем на успешный итог недавней Босфорской экспедиции.
Однако проведенный анализ показал, что даже при таких высоких (относительно недавнего времени) темпах строительства линейных кораблей находящиеся в строю будут стареть и списываться ранее, чем для них подоспеет смена. При личной встрече с Николаем I вице-адмирал Лазарев убедил императора в необходимости новых средств на развитие флота. В октябре 1836 года вышло соответствующее постановление о выделении Николаевскому адмиралтейству дополнительных 4 миллионов рублей за счет сумм из турецких контрибуционных денег.
На эти деньги планировалось построить один 84-пушечный линейный корабль и еще три – при помощи подрядчиков. При составлении окончательной сметы выяснилось, что имеющихся финансовых ресурсов хватит лишь на три корабля: на один казенный и два частных. Пришлось обратиться к хозяину частной верфи в Николаеве могилевскому купцу Шлеме Рафаловичу, тесно сотрудничавшему еще с прежней администрацией.
Дело в том, что после отъезда Грейга из Николаева свернули дела и уехали многие деловые люди, предполагая, что Лазарев не будет давать достаточно частных подрядов. Однако Рафалович, обладающий терпением и выдержкой старого нильского крокодила, не спешил с выводами и в итоге получил заказ на два 84-пушечных линейных корабля «Уриил» и «Гавриил». На протяжении конца 30-х и в сороковые годы Черноморский флот получал от николаевского адмиралтейства 84-пушечные и 120-пушечные линейные корабли, 44- и 60-пушечные фрегаты, ряд которых, например, линейный корабль «Париж» и «Двенадцать Апостолов», считались эталонными по качеству.
«Николаевская верфь никогда пасть не должна»
Именно такими словами вице-адмирал Лазарев характеризовал роль и значение судостроительного центра в Николаеве в одном из частных писем.
С 1838 г. началась масштабная перестройка Николаевской адмиралтейской верфи. Были построены более пяти десятков зданий различного назначения, в том числе канатный и литейный заводы. Возведены три новых эллинга, достроечная пристань, множество мастерских, включая и физическую. В ней началось изготовление термометров, барометров, штурманских готовален и других приборов. Это было важнейшее начинание, поскольку еще в недавнем прошлом подобную аппаратуру приходилось закупать за границей по баснословным ценам.
Большая работа была проведена и с кадрами: их подготовка осуществлялась через специальные учебные экипажи, выпускавшие квалифицированных мастеровых. При Лазареве был возведен большой комплекс казарм для флотских экипажей, сохранившийся до наших дней.
Масштабная реконструкция верфи продолжалась вплоть до середины 40-х гг. XIX века. Примерно в эти годы в Николаеве были проведены опыты с новейшими крупнокалиберными 68-фунтовыми бомбическими орудиями с диаметром канала ствола 214 мм. Проведенные сравнительные испытания со стандартными для линейных кораблей и фрегатов 36-фунтовыми длинноствольными орудиями показали ощутимое огневое превосходство бомбических орудий. При сопоставимых дистанциях стрельбы в 14 кабельтовых новые артсистемы могли вести стрельбу в два раза более тяжелыми бомбами, причинявшими бо́льшие повреждения цели.
В 1839 г. на заложенном линейном корабле «Двенадцать Апостолов» предполагалось установить двадцать восемь таких орудий. В дальнейшем бомбические орудия устанавливали на всех линейных кораблях и фрегатах, строящихся в Николаеве перед Крымской войной. Главным и практически единственным поставщиком увеличивающегося и количественно, и качественно артиллерийского вооружения для Николаевской верфи был олонецкий Александровский завод.
Наряду с повышением огневой мощи новых кораблей шло совершенствование их конструкции – обводы корпусов стали более острыми с прямой линией верхней палубы. В наборе находили все большее применение металлические изделия: ридерсы, пиллерсы, кницы и крепеж. Подводная часть кораблей уже в обязательном порядке обшивалась медными листами.
Лазарев, ставший в 1843 году полным адмиралом, придавал большое значение находившим все большее распространение пароходам. Всего при его командовании в Англии было закуплено 15 пароходов, в том числе довольно крупные – «Тамань», «Бердянск» и «Еникале» с машинами мощностью по 180 лошадиных сил. В 1848 году на Черное море прибыл построенный в Англии пароходофрегат «Владимир» с силовой установкой 400 л. с.
Понимая возрастающее значение кораблей с паровыми двигателями в будущих войнах, Лазарев и его ближайшие помощники и ученики Владимир Алексеевич Корнилов и Владимир Иванович Истомин пришли к мнению о необходимости создания при Николаевском адмиралтействе специального завода по строительству пароходов. Тем более, это было значительно дешевле, чем покупать готовые корабли за границей. Так, стоимость постройки пароходофрегата «Владимир» составила более 400 тысяч рублей.
Правительство дало добро на этот проект и закупку в Англии различного оборудования на сумму в 300 тысяч рублей. Начало работ планировалось не ранее 1851 года. Однако эти планы не осуществились. 11 апреля 1851 года адмирал Михаил Петрович Лазарев скончался после тяжелой болезни. На его должность был назначен член Адмиралтейств-совета генерал-лейтенант Мориц Борисович Берх, которому на тот момент было уже 75 лет.
Трудно переоценить вклад Михаила Петровича Лазарева в развитие николаевской верфи и флота. Его трудами было взращено целое поколение офицеров, которых ждало впереди пламя Синопа и бастионы Севастополя, где многие из них останутся навечно.
Айвазовский И. К. Смотр Черноморского флота в 1849 г.
Лазарев встал у руля в сложный с административной и экономической точки зрения период, принял флотское и портовое хозяйство далеко не в лучшем виде. До самой своей смерти в 1851 году он исправно трудился над их совершенствованием. Лазарев оставил флот в гораздо более пригодном состоянии, чем он был в начале его руководства. И именно таким, прошедшим нелегкую и требовательную «лазаревскую школу», Черноморский флот и вступил в Крымскую войну.
Старые задачи и новые корабли
Вторая половина нахождения на должности Главного командира Черноморского флота и портов вице-адмирала Алексея Самуиловича Грейга оценивается неоднозначно. При всех его неоспоримых достоинствах, выдающемся аналитическом уме, способностях и трудолюбии – Черноморский флот вступил в русско-турецкую войну недоукомплектованным по штатам и с низкой технической готовностью.
Огромные суммы, испрашиваемые у Петербурга, таяли, как облачка над сухой летней степью. Отчеты главного черноморского командования стали вызывать все больше вопросов и недоумения в столице. Особенно запутанной выглядела финансовая часть. Когда количество загадок, удивительных ребусов и поразительных неясностей достигло критической массы, морское министерство настоятельно попросило Грейга внести ясность. Дело в том, что в бумагах 1830 и 1831 гг. были найдены вопиющие несоответствия. Одни и те же отчеты, проходившие по документам разных экспедиций, разнились на десятки и даже сотни тысяч рублей.
В ответ на просьбу министерства с юга ответили витиеватым отказом, сославшись на занятость. Тогдашний морской министр фон Мюллер был вынужден представить Николаю I доклад о сложившейся непростой и щекотливой ситуации. Император был вынужден лично написать Грейгу, напомнив вице-адмиралу, что он как командующий отвечает за весь Черноморский флот, в том числе и за его финансовую деятельность и отчетность.
Алексей Самуилович пошел на повышение ставок, отписав императору, что «…к проверке таковых… не имел и не имеет никаких средств». Очевидно, именно в этот период Николай Павлович посчитал, что Грейг засиделся на жарком юге, и ему необходимо охлаждение воздухом столицы. Было принято решение направить для проверки состояния дел Черноморского флота и портов капитана 1-го ранга Казарского и назначить в качестве дополнительной меры нового начальника штаба в лице контр-адмирала Лазарева. В итоге попытка прикоснуться к тайнам николаевского адмиралтейства стоила Казарскому жизни. Михаила Петровича же ждала карьера командующего.
Айвазовский И. К. Портрет вице-адмирала М. П. Лазарева, 1839 г.
Босфорская экспедиция, блестяще проведенная Лазаревым, преподнесла ему вице-адмиральские эполеты и должность генерал-адъютанта. В августе 1833 года его назначают исправляющим должность командира Черноморского флота и портов. Формально находившийся у руля Грейг отошел от дел, ссылаясь на болезнь. Понимая, что его карьера в этих местах подходит к завершению, Алексей Самуилович готовил дела к передаче.
Одновременно он не переставал хлопотать за своего обер-интенданта Критского, с которым у Лазарева был критический уровень отношений. Не без основания подозревая Николая Дмитриевича в хищениях, Михаил Петрович желал рассмотрения дела в суде. Сложные взаимоотношения у Критского были и с морским ведомством, у которого к обер-интенданту было не меньше вопросов, чем у мадридского двора к Колумбу после возращения из первого плавания к «Индиям».
Не было секретом, что Критский неоднократно отказывал флотским офицерам в ответ на их просьбы и требования выделить положенные суммы на ремонт и обслуживание кораблей. «Все по штату!» – увещевал их непоколебимый обер-интендант, поэтично указуя на то, что по штату человеку полагается два глаза, а у него, Критского, имеется только один. Потерю своего глаза потомок греческих корсаров скромно объяснял участием в баталии, однако злые языки поясняли кулуарно, что утрата одного из органов зрения произошла при более тривиальных обстоятельствах, то есть во время драки в не совсем трезвом виде.
Но были также и свидетели, утверждавшие, что контр-адмирал и его хорошие знакомые: эффективные собственники из Одессы – оперировали между собой совсем уж «нештатными суммами». Вице-адмирал Грейг, используя все имеющиеся у него рычаги, смог выхлопотать Критскому, чье положение становилось все более пикантным, «чистую» отставку.
9 октября 1833 года после прощального обеда Алексей Самуилович Грейг навсегда покинул Николаев. Очевидцы утверждали, что проводы его были довольно многолюдными. В тот же день, но через Одесскую заставу, из города выехал и отделавшийся легким испугом Николай Петрович Критский. Он направлялся в Южную Пальмиру, где его ждало новое место жительства, старые деловые партнеры и, конечно же, самые выгодные предложения. В завершение своей карьеры флотского обер-интенданта Критский попытался заключить любопытный контракт на поставку для флота парусины, отличавшейся внушающей уважения ветхостью, однако эта попытка сколотить «выходное пособие» была пресечена вице-адмиралом Лазаревым.
Айвазовский И. К. Вид города Николаева, 1843 г.
19 декабря 1834 года Лазарев был окончательно утвержден на должности командующего Черноморским флотом. Перед новым командиром лежало безбрежное море работы. Одной из первейших задач было, наконец, приведение численности Черноморского флота к штатной. К весне 1834 года в нем числилось 12 линейных кораблей и 9 фрегатов. Однако часть из них нуждалась в ремонте. Состояние двух линейных кораблей было таковым, что на ремонт их еще при Грейге просили более миллиона рублей. При этом срок нахождения в строю после ремонта определялся в два-три года. Столь значительные суммы при таких ненадежных результатах вызывали сомнения, и Лазарев распорядился переоборудовать эти корабли в блокшивы.
Тщательный осмотр состояния других кораблей показывал, что в ближайшие четыре года придется списать еще четыре линейных корабля и пять фрегатов. Таким образом, флот в короткое время угрожал сократиться почти наполовину. Новое руководство было вынужденно доложить в Петербург о необходимости принятия срочных мер. Имевшихся мощностей Ингульской верфи было явно недостаточно в силу совершенной нехватки рабочих рук.
Времени тоже было в обрез, поскольку благодарность Блистательной Порты за спасение своего султанаот войск восставшего правителя Египта Мухаммеда Али-паши могла растаять с быстротой облачка благовоний в гареме Топкапы. Лазареву пришлось просить у императора самого необходимого ресурса: как и его предшественник, новый командующий просил для флота денег.
Николай I распорядился выделить всё необходимое, чтобы ежегодно в Николаеве строили новый линейный корабль и каждые два года – фрегат. В Петербурге, справедливо решив, что на месте виднее, предложили черноморскому морскому управлению самому разработать необходимые корабельные штаты, исходя из местных реалий и возможностей. Осенью 1834 года Главному морскому штабу были представлены сформулированные Лазаревым и его помощниками соображения по численности и составу флота. Они были тщательнейшим образом изучены и проанализированы.
Предполагалось полностью отказаться от постройки 74-пушечных линейных кораблей, поскольку теперь в числе вероятных противников рассматривались не только тускнеющие военно-морские силы Блистательной Порты, но и флоты ее вероятных союзников. Нашла свое отражение и идея Грейга строить фрегаты двух типов: большие 60-пушечные для боя в линии и многоцелевые 44-пушечные.
В мае 1835 г. новые штаты Черноморского флота были утверждены. Согласно им в ближайшие годы планировалось иметь в строю два 120-пушечных и двенадцать 84-пушечных линейных кораблей, четыре 60-пушечных и пять 44-пушечных фрегатов, пять корветов и корабли других классов. Общая численность кораблей была несколько сокращена по сравнению с предложением черноморцев из-за необходимости более экономного финансирования.
Традиция строительства 120-пушечных кораблей в Николаеве была продолжена. В начале 1832 года, еще при Грейге, началось проектирование трехдечного линейного корабля водоизмещением 4700 тонн и экипажем в 950 человек. Теоретический чертеж корпуса был разработан непосредственно самим Алексеем Самуиловичем, а над рангоутом, парусным вооружением и такелажем работал тогдашний начальник штаба Михаил Петрович Лазарев.
Предполагалось строить такие корабли серией. Первый был заложен на большом эллинге Ингульской верфи в Николаеве 30 марта 1832 года и получил название «Варшава». Длина по нижней палубе составляла 63,8 метра, ширина с обшивкой – 17,2 м, осадка в полном грузу – 7,7 м. Спуск на воду «Варшавы» состоялся в ноябре 1833 года, когда обязанности командующего флотом исполнял уже вице-адмирал Лазарев.
Артиллерийское вооружение нового линкора, по всей видимости, комплектовалось из уже имевшихся на верфи стволов и состояло из десяти типов различных орудий. На «Варшаву» установили четыре пудовых единорога, пятнадцать каронад калибром от 8 до 36 фунтов, шестнадцать длинноствольных и десять короткоствольных 36-фунтовых пушек. К этому числу прибавилось тридцать четыре 24-фунтовых, тридцать две 18-фунтовых и десять 12-фунтовых пушек.
Поскольку при проектировании «Варшавы» уделялось много внимания ее мореходности, на ходовых испытаниях линейный корабль показал весьма порядочные результаты. Примечательно, что его постройкой руководил полковник корпуса корабельных инженеров Иван Яковлевич Осминин, который в 1820 году строил в Севастополе бриг «Меркурий». А «Варшава» стала его последним кораблем. После вступления в строй этот линейный корабль получил статус флагманского, и вице-адмирал Лазарев регулярно поднимал на нем свой флаг.
После спуска «Варшавы» на освободившемся месте заложили линейный корабль меньшего размера. Им была двухдечная 84-пушечная «Силистрия» водоизмещением 3540 тонн. 6 декабря 1835 года она была спущена на воду. В отличие от «Варшавы», имеющей довольно широкую номенклатуру артиллерийского вооружения, «Силистрия» получила 88 орудий 24- и 36-фунтового калибра. Командиром корабля уже спустя месяц после закладки стал капитан 2-го ранга Павел Степанович Нахимов. Он командовал этим линейным кораблем почти двенадцать лет до сентября 1845 года.
Кораблестроительный процесс продолжался, набирая обороты. В 1835 году после спуска «Силистрии» в Николаеве закладывается еще один 120-пушечный линкор «Три Святителя», который наряду с «Варшавой» изначально рассматривался как флагманский. В другом эллинге осуществилась закладка 84-пушечного линейного корабля с нехарактерным для русского флота названием «Султан Махмуд», прямо указывающем на успешный итог недавней Босфорской экспедиции.
Линейный корабль «Султан Махмуд». Литография Подустова с рисунка В. А. Прохорова
Однако проведенный анализ показал, что даже при таких высоких (относительно недавнего времени) темпах строительства линейных кораблей находящиеся в строю будут стареть и списываться ранее, чем для них подоспеет смена. При личной встрече с Николаем I вице-адмирал Лазарев убедил императора в необходимости новых средств на развитие флота. В октябре 1836 года вышло соответствующее постановление о выделении Николаевскому адмиралтейству дополнительных 4 миллионов рублей за счет сумм из турецких контрибуционных денег.
На эти деньги планировалось построить один 84-пушечный линейный корабль и еще три – при помощи подрядчиков. При составлении окончательной сметы выяснилось, что имеющихся финансовых ресурсов хватит лишь на три корабля: на один казенный и два частных. Пришлось обратиться к хозяину частной верфи в Николаеве могилевскому купцу Шлеме Рафаловичу, тесно сотрудничавшему еще с прежней администрацией.
Дело в том, что после отъезда Грейга из Николаева свернули дела и уехали многие деловые люди, предполагая, что Лазарев не будет давать достаточно частных подрядов. Однако Рафалович, обладающий терпением и выдержкой старого нильского крокодила, не спешил с выводами и в итоге получил заказ на два 84-пушечных линейных корабля «Уриил» и «Гавриил». На протяжении конца 30-х и в сороковые годы Черноморский флот получал от николаевского адмиралтейства 84-пушечные и 120-пушечные линейные корабли, 44- и 60-пушечные фрегаты, ряд которых, например, линейный корабль «Париж» и «Двенадцать Апостолов», считались эталонными по качеству.
Линейный корабль «Двенадцать Апостолов» кисти Айвазовского
«Николаевская верфь никогда пасть не должна»
Именно такими словами вице-адмирал Лазарев характеризовал роль и значение судостроительного центра в Николаеве в одном из частных писем.
Луиджи Премацци. Эллинг №4 Николаевского адмиралтейства
С 1838 г. началась масштабная перестройка Николаевской адмиралтейской верфи. Были построены более пяти десятков зданий различного назначения, в том числе канатный и литейный заводы. Возведены три новых эллинга, достроечная пристань, множество мастерских, включая и физическую. В ней началось изготовление термометров, барометров, штурманских готовален и других приборов. Это было важнейшее начинание, поскольку еще в недавнем прошлом подобную аппаратуру приходилось закупать за границей по баснословным ценам.
Большая работа была проведена и с кадрами: их подготовка осуществлялась через специальные учебные экипажи, выпускавшие квалифицированных мастеровых. При Лазареве был возведен большой комплекс казарм для флотских экипажей, сохранившийся до наших дней.
Лазаревские казармы для флотских экипажей. Сейчас здесь краеведческий музей
Масштабная реконструкция верфи продолжалась вплоть до середины 40-х гг. XIX века. Примерно в эти годы в Николаеве были проведены опыты с новейшими крупнокалиберными 68-фунтовыми бомбическими орудиями с диаметром канала ствола 214 мм. Проведенные сравнительные испытания со стандартными для линейных кораблей и фрегатов 36-фунтовыми длинноствольными орудиями показали ощутимое огневое превосходство бомбических орудий. При сопоставимых дистанциях стрельбы в 14 кабельтовых новые артсистемы могли вести стрельбу в два раза более тяжелыми бомбами, причинявшими бо́льшие повреждения цели.
Луиджи Премацци. Эллинг №7 Николаевского адмиралтейства
В 1839 г. на заложенном линейном корабле «Двенадцать Апостолов» предполагалось установить двадцать восемь таких орудий. В дальнейшем бомбические орудия устанавливали на всех линейных кораблях и фрегатах, строящихся в Николаеве перед Крымской войной. Главным и практически единственным поставщиком увеличивающегося и количественно, и качественно артиллерийского вооружения для Николаевской верфи был олонецкий Александровский завод.
Спуск на воду линейного корабля «Двенадцать Апостолов»
Наряду с повышением огневой мощи новых кораблей шло совершенствование их конструкции – обводы корпусов стали более острыми с прямой линией верхней палубы. В наборе находили все большее применение металлические изделия: ридерсы, пиллерсы, кницы и крепеж. Подводная часть кораблей уже в обязательном порядке обшивалась медными листами.
Лазарев, ставший в 1843 году полным адмиралом, придавал большое значение находившим все большее распространение пароходам. Всего при его командовании в Англии было закуплено 15 пароходов, в том числе довольно крупные – «Тамань», «Бердянск» и «Еникале» с машинами мощностью по 180 лошадиных сил. В 1848 году на Черное море прибыл построенный в Англии пароходофрегат «Владимир» с силовой установкой 400 л. с.
Пароходофрегат «Владимир»
Понимая возрастающее значение кораблей с паровыми двигателями в будущих войнах, Лазарев и его ближайшие помощники и ученики Владимир Алексеевич Корнилов и Владимир Иванович Истомин пришли к мнению о необходимости создания при Николаевском адмиралтействе специального завода по строительству пароходов. Тем более, это было значительно дешевле, чем покупать готовые корабли за границей. Так, стоимость постройки пароходофрегата «Владимир» составила более 400 тысяч рублей.
Луиджи Премацци. Летнее морское собрание в Николаеве
Правительство дало добро на этот проект и закупку в Англии различного оборудования на сумму в 300 тысяч рублей. Начало работ планировалось не ранее 1851 года. Однако эти планы не осуществились. 11 апреля 1851 года адмирал Михаил Петрович Лазарев скончался после тяжелой болезни. На его должность был назначен член Адмиралтейств-совета генерал-лейтенант Мориц Борисович Берх, которому на тот момент было уже 75 лет.
Трудно переоценить вклад Михаила Петровича Лазарева в развитие николаевской верфи и флота. Его трудами было взращено целое поколение офицеров, которых ждало впереди пламя Синопа и бастионы Севастополя, где многие из них останутся навечно.
Верфь в годы Крымской войны
С увольнением по болезни Михаила Петровича Лазарева исполняющим должность Главного командира Черноморского флота был назначен член Адмиралтейств-совета вице-адмирал Мориц Борисович Берх. На момент назначения Берху было уже за семьдесят, и последние двадцать лет службы он провел на береговых должностях.
В 1851 году Берх прибыл в Николаев, чтобы заступить на должность. Однако общее руководство кораблестроительными вопросами осталось в руках начальника штаба – ближайшего сподвижника и ученика Лазарева, контр-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова. Прибыв осенью 1852 года на юг империи, Николай I посетил Севастополь и Николаев, осмотрел флот и остался доволен увиденным.
Перед грозой
Знавший о положении дел в английском флоте и о тенденциях его развития, Корнилов являлся убежденным сторонником паровых кораблей. Следует заметить, что именно он осуществлял наблюдение над строительством в Англии пароходофрегата «Владимир». В 1851 году, когда Михаила Петровича Лазарева уже не было в живых, Корнилов представил императору подробнейшую записку, где изложил свое видение эволюции Черноморского флота.
В общих чертах Корнилов предлагал сосредоточить усилия на строительстве пароходов и отказаться от постройки классических парусных линейных кораблей. По мнению Владимира Алексеевича, следовало, не дожидаясь создания пароходного завода, начать работы по переоборудованию имеющихся линкоров в винтовые, а все новые корабли этого класса непременно оснащать паровыми двигателями.
В марте 1852 года, при личной встрече с государем, Корнилов согласовал очередной список Черноморского флота, в котором планировались десять 120-пушечных линейных кораблей и восемь 84-пушечных. Причем все 120-пушечные линейные корабли должны были быть винтовыми.
Тем временем в Николаеве начались работы по созданию 135-пушечных винтовых кораблей. 2 октября на Ингульской верфи в торжественной обстановке был заложен первый из них – «Босфор». «Босфор» представлял собой своеобразную вершину деревянного военного кораблестроения и должен был быть самым крупным парусным винтовым линейным кораблем, построенным в России.
Его водоизмещение по проекту составляло 5500 тонн, длина – 73,8 метра, ширина – 18,2 метра, осадка – 7, 2 метра. «Босфор» имел гладкопалубный корпус и развитое парусное вооружение. Фок- и грот-мачты имели пять ярусов парусов, бизань – четыре. Проектом предусматривалось установка паровой машины мощностью 600 лошадиных сил, которую за неимением необходимых производственных мощностей заказали в Англии. «Босфор» должен был получить значительное даже по тем временам артиллерийское вооружение из 60-фунтовых бомбических и 36-фунтовых гладкоствольных орудий.
Руководил постройкой «Босфора» один из выдающихся русских кораблестроителей XIX века инженер-подполковник Степан Иванович Чернявский. На его счету было строительство более 50 парусных военных кораблей в Севастопольском и Николаевском адмиралтействах, в том числе известные «Двенадцать Апостолов» и «Париж». После Крымской войны Чернявский служил в Санкт-Петербурге, осуществляя постройку первых русских броненосцев.
На момент начала работ на «Босфоре» даже у такого маститого специалиста, как Чернявский, не хватало опыта строительства подобных кораблей. Корнилов обратился в Главный морской штаб с просьбой организовать заграничную командировку для Степана Ивановича на верфи Англии и Франции, где уже полным ходом велось строительство винтовых парусных линейных кораблей. Поскольку строительство «Босфора» являлось для Николаевского адмиралтейства первостепенной задачей, вопрос о командировке был решен на удивление быстро. Уже в конце октября 1852 года Чернявский отбыл в четырехмесячную ознакомительную поездку. Работы на заложенном «Босфоре» были временно приостановлены и возобновились в полном объеме лишь летом 1853 года, когда Чернявский вернулся из Англии.
Контр-адмирал Корнилов планировал не останавливаться на достигнутом и весной следующего, 1853 года заложить еще один парусно-винтовой линейный корабль по типу «Босфора». Кроме того, контр-адмирал предполагал построить в Николаеве в ближайшее время один большой фрегат, один корвет и бриг. В планах имелся также еще один пароходофрегат, построить который собирались по образцу хорошо зарекомендовавшего себя «Владимира».
В марте 1853 года на воду была спущена 84-пушечная «Императрица Мария» – последний линейный корабль этого ранга. «Императрица Мария» была своеобразной лебединой песней классического парусного линейного флота, заключительным аккордом уходящей в прошлое эпохи 100-пушечных красавцев грейговского и лазаревского кораблестроения, столь любимых художниками-маринистами.
Переход на новый технологический уровень в кораблестроении оказался делом не только трудным, но и весьма затратным. В начале лета 1853 года списочный состав Черноморского флота вновь подвергся корректировке в Морском министерстве и в июне был утвержден Николаем I. Первоначальные соображения Корнилова годичной давности были несколько купированы с традиционной формулировкой про «экономию средств». Количество 120-пушечных винтовых линейных кораблей было сокращено до шести, остальные четыре предполагалось оставить парусными. Число 84-пушечных линейных кораблей осталось неизменным. Эта вынужденная мера была обусловлена дороговизной постройки новых винтовых кораблей и переоборудованием в таковые старых.
Несмотря на огромные и приносящие свои плоды усилия по наращиванию производства на казенной верфи Николаевского адмиралтейства, ее совокупных мощностей было все еще недостаточно для своевременного пополнения Черноморского флота, численный состав которого постоянно корректировался. Вице-адмирал Берх и сравнявшийся в октябре 1852 года с ним в звании Корнилов (получивший кроме того чин генерал-адъютанта) были вынуждены обратиться за помощью к частным подрядчикам.
Деловой человек из Могилева Александр Рафалович, бывший сыном основателя династии и близкого друга адмирала Грейга, того самого Шлемы Рафаловича, по-прежнему удерживал за собой частную верфь в Николаеве. Именно на ней летом 1853 года был заложен второй парусно-винтовой линейный корабль «Цесаревич», однотипный «Босфору».
При создании этих огромных по меркам того времени кораблей кораблестроителям пришлось решать новые задачи, такие как, например, обеспечение продольной прочности – ведь корпуса новых линкоров были существенно удлинены для размещения в них машинного и котельного отделений. Корнилов, изучив и обработав иностранный, в первую очередь английский, опыт в этом вопросе, представил вице-адмиралу Берху обстоятельный доклад о принятых в английском флоте способах увеличения продольной прочности при помощи скрепления внутренней части корпусов кораблей железными ридерсами. Подобный способ к этому времени был уже введен на Балтийских заводах. Весной 1853 года вице-адмирал Берх дал разрешение на применение новой технологии при строительстве «Босфора» и перспективного «Цесаревича».
Непростым делом было и обеспечение новых кораблей паровыми машинами. На их приобретение была выделена внушительная по тем временам сумма в 1 миллион 200 тысяч рублей. На эти средства планировалось закупить две машины мощностью по 600 лошадиных сил для двух строящихся линейных кораблей, «Босфора» и «Цесаревича», и одну машину в 400 лошадиных сил для переоборудования парусного линейного корабля «Три Иерарха» в винтовой. Еще одна установка в 300 лошадиных сил должна была быть закуплена для пароходофрегата, который планировалось построить по образцу «Владимира».
Кроме того, в Англии для нужд Черноморского флота было заказано четыре винтовых парохода – осенью 1853 года первые два, «Воин» и «Витязь», находились в постройке. Однако осенью 1853 года в связи с резким ухудшением политической обстановки Николай I приказал приостановить все мероприятия по заказу машин и кораблей в Великобритании, которая из категории «уважаемого западного партнера» быстро перемещалась в разряд всё более вероятного противника.
Николаев и Ингульская верфь в годы Крымской войны
Крымская война стала трагическим финалом почти тридцатилетнего царствования Николая I. России пришлось в одиночку сражаться с коалицией ведущих государств Запада, два из которых – Англия и Франция – являлись на тот момент наиболее продвинутыми в военном и техническом отношении. Практически все соседи заняли позицию вооруженного до зубов нейтралитета, явственно намекая, что это состояние может быть изменено в любой момент.
После первых успехов и блистательной Синопской победы в конфликт между Россией и Оттоманской империей вмешались Париж и Лондон. Главный театр боевых действий переместился в Крым, а Севастополь был осажден вражескими армиями. Николаев оказался узловым городом, через который осуществлялось снабжение и пополнение действующей армии.
Тут же началось развертывание госпиталя – количество раненых увеличивалось, и общее количество коек в нескольких госпиталях и лазаретах города дошло уже до 15 тысяч коек. Помещений не хватало, и для размещения раненых были отданы длинные здания канатного завода, построенного еще при Грейге. Большая скученность, плохо организованные санитарные меры привели к вспышке опустошительной эпидемии тифа, которая прошлась не только по госпиталям, но охватила и жителей самого Николаева, и войска, проходившие через него.
Работа верфей была дезорганизована. Первоначально, еще летом 1854 года, интендантские службы Черноморского адмиралтейства были наполнены некоторым оптимизмом в отношении «Босфора» и «Цесаревича», предполагая спустить их на воду в 1855 году. Сложнее дело обстояло в отношении паровых машин, однако имелась идея перезаказать их в Бельгии на заводе Кокериля в Льеже.
Бельгийцы обещали изготовить машины в 1000 лошадиных сил по цене, на 20% уступавшей английской. Вице-адмирал Корнилов обратился к правительству с ходатайством о размещении заказа на двигатели для «Босфора» и «Цесаревича» в Бельгии. Однако вскоре дело застопорилось – в октябре 1854 года Владимир Алексеевич Корнилов погиб на Малаховом кургане, а строительство и ввод в строй новых кораблей отодвинулись до более благоприятных времен.
В октябре 1854 года Николай I приказал построить в Николаеве четыре винтовых трехдечных линейных корабля взамен затопленных в Севастополе по приказу князя Меншикова и Корнилова. Поскольку единственный эллинг, способный строить корабли такого размера, был к тому времени занят «Босфором», пришлось обращаться за помощью к господину Рафаловичу. Эффективному собственнику предложили построить все четыре линейных корабля. Попросив сутки на размышление, Рафалович мужественно согласился на два, немного подкорректировав стоимость подряда. Кроме того, Рафалович брался построить корпус колесного пароходофрегата, на который планировалось установить трофейную 400-сильную машину с английского корабля «Тигр», севшего на камни под Одессой.
Два других винтовых линейных корабля планировалось все-таки построить силами адмиралтейства после реконструкции эллингов. Ориентировочные сроки введения в строй приходились на 1858–1859 гг. Однако неблагоприятный ход боевых действий перечеркнул все производственные планы не только адмиралтейства, но даже и самого Александра Рафаловича.
К 1855 году Ингульская верфь не имела практически никаких четких кораблестроительных планов. Работы на «Босфоре» и «Цесаревиче» велись очень размеренными темпами – руководство верфи сосредоточилось на накоплении различных материалов, в первую очередь строительного леса.
В начале сентября пришел приказ из Петербурга о приостановке судостроительных работ. Русское правительство уже знало о твердом намерении западных союзников добиваться запрета для России иметь флот на Черном море.
Оборонительные мероприятия для защиты Николаева и верфи
После завершения 349-дневной обороны Севастополя Николаев как главный центр военного кораблестроения на Черном море становился весьма вероятной целью союзников. Началась подготовка к его обороне. 26 сентября 1855 года вышел высочайший указ о переименовании Черноморского флота в Черноморскую флотилию и о ликвидации должности Главного командира флота и Севастопольского губернатора.
Взамен была введена должность заведующего Морской частью в Николаеве и Николаевского военного губернатора. Им стал активный участник Севастопольской обороны вице-адмирал Николай Федорович Метлин. Ему поручалось организовать оборону Николаева от возможной атаки союзников. В связи этим Метлин в октябре 1855 года получил все права, которые до него имел Главный командир Черноморского флота.
В сентябре 1855 года в Николаев прибыл молодой император Александр II вместе с двумя братьями, великими князьями. Город был на осадном положении, причем великий князь Николай Николаевич был поставлен руководить инженерными работами. Однако реально ими руководил прибывший в Николаев герой обороны Севастополя, выдающийся военный инженер генерал-майор Эдуард Иванович Тотлебен.
По плану Тотлебена вокруг Николаева была возведена линия полевых укреплений из люнетов и батарей, сооружены казармы для личного состава и склады боеприпасов. Для предотвращения прорыва англо-французского флота через Бугский лиман было оборудовано несколько укрепленных линий, состоявших из земляных редутов и береговых батарей. В акватории Бугского лимана был насыпан и укреплен камнем остров, получивший название Константиновской батареи, – на нем была оборудована артиллерийская позиция. Впервые в истории Черноморского флота в лимане были выставлены минные заграждения из якорных мин, взрывающихся по проводам с берега.
К моменту заключения Парижского мирного договора из планировавшихся Тотлебеном 1088 орудий на укреплениях вокруг Николаева было размещено более 563. В октябре 1855 года англо-французский флот атаковал и в итоге занял старую крепость Кинбурн на одноименной косе. Фортификационные работы в Николаеве были форсированы, но союзники не пожелали проникать в Бугский лиман. Отдельные их канонерские лодки подходили к Волжской косе и вступали в перестрелку с расположенными там береговыми батареями, однако бо́льших усилий союзное командование предпринимать не стало.
В марте 1856 года между воюющими сторонами был подписан тяжелый для России мир: она лишалась права иметь флот, верфи, крепости и арсеналы в бассейне Черного моря. Для Николаевского адмиралтейства наступили плохие времена, однако дальнейшая история покажет, что этот период был еще не самым горестным в истории Николаева и верфи на Ингуле.
Продолжение следует…
А. В. Ганзен, художник Главного морского штаба. Линейный корабль «Императрица Мария» под парусами. Из альбома «Российский императорский флот» 1916 г.
В 1851 году Берх прибыл в Николаев, чтобы заступить на должность. Однако общее руководство кораблестроительными вопросами осталось в руках начальника штаба – ближайшего сподвижника и ученика Лазарева, контр-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова. Прибыв осенью 1852 года на юг империи, Николай I посетил Севастополь и Николаев, осмотрел флот и остался доволен увиденным.
Перед грозой
Знавший о положении дел в английском флоте и о тенденциях его развития, Корнилов являлся убежденным сторонником паровых кораблей. Следует заметить, что именно он осуществлял наблюдение над строительством в Англии пароходофрегата «Владимир». В 1851 году, когда Михаила Петровича Лазарева уже не было в живых, Корнилов представил императору подробнейшую записку, где изложил свое видение эволюции Черноморского флота.
В общих чертах Корнилов предлагал сосредоточить усилия на строительстве пароходов и отказаться от постройки классических парусных линейных кораблей. По мнению Владимира Алексеевича, следовало, не дожидаясь создания пароходного завода, начать работы по переоборудованию имеющихся линкоров в винтовые, а все новые корабли этого класса непременно оснащать паровыми двигателями.
В марте 1852 года, при личной встрече с государем, Корнилов согласовал очередной список Черноморского флота, в котором планировались десять 120-пушечных линейных кораблей и восемь 84-пушечных. Причем все 120-пушечные линейные корабли должны были быть винтовыми.
Тем временем в Николаеве начались работы по созданию 135-пушечных винтовых кораблей. 2 октября на Ингульской верфи в торжественной обстановке был заложен первый из них – «Босфор». «Босфор» представлял собой своеобразную вершину деревянного военного кораблестроения и должен был быть самым крупным парусным винтовым линейным кораблем, построенным в России.
Его водоизмещение по проекту составляло 5500 тонн, длина – 73,8 метра, ширина – 18,2 метра, осадка – 7, 2 метра. «Босфор» имел гладкопалубный корпус и развитое парусное вооружение. Фок- и грот-мачты имели пять ярусов парусов, бизань – четыре. Проектом предусматривалось установка паровой машины мощностью 600 лошадиных сил, которую за неимением необходимых производственных мощностей заказали в Англии. «Босфор» должен был получить значительное даже по тем временам артиллерийское вооружение из 60-фунтовых бомбических и 36-фунтовых гладкоствольных орудий.
Руководил постройкой «Босфора» один из выдающихся русских кораблестроителей XIX века инженер-подполковник Степан Иванович Чернявский. На его счету было строительство более 50 парусных военных кораблей в Севастопольском и Николаевском адмиралтействах, в том числе известные «Двенадцать Апостолов» и «Париж». После Крымской войны Чернявский служил в Санкт-Петербурге, осуществляя постройку первых русских броненосцев.
120-пушечный корабль «Двенадцать Апостолов». Литография В. А. Прохорова
На момент начала работ на «Босфоре» даже у такого маститого специалиста, как Чернявский, не хватало опыта строительства подобных кораблей. Корнилов обратился в Главный морской штаб с просьбой организовать заграничную командировку для Степана Ивановича на верфи Англии и Франции, где уже полным ходом велось строительство винтовых парусных линейных кораблей. Поскольку строительство «Босфора» являлось для Николаевского адмиралтейства первостепенной задачей, вопрос о командировке был решен на удивление быстро. Уже в конце октября 1852 года Чернявский отбыл в четырехмесячную ознакомительную поездку. Работы на заложенном «Босфоре» были временно приостановлены и возобновились в полном объеме лишь летом 1853 года, когда Чернявский вернулся из Англии.
Контр-адмирал Корнилов планировал не останавливаться на достигнутом и весной следующего, 1853 года заложить еще один парусно-винтовой линейный корабль по типу «Босфора». Кроме того, контр-адмирал предполагал построить в Николаеве в ближайшее время один большой фрегат, один корвет и бриг. В планах имелся также еще один пароходофрегат, построить который собирались по образцу хорошо зарекомендовавшего себя «Владимира».
В марте 1853 года на воду была спущена 84-пушечная «Императрица Мария» – последний линейный корабль этого ранга. «Императрица Мария» была своеобразной лебединой песней классического парусного линейного флота, заключительным аккордом уходящей в прошлое эпохи 100-пушечных красавцев грейговского и лазаревского кораблестроения, столь любимых художниками-маринистами.
Айвазовский И. К. Линейный корабль «Париж»
Переход на новый технологический уровень в кораблестроении оказался делом не только трудным, но и весьма затратным. В начале лета 1853 года списочный состав Черноморского флота вновь подвергся корректировке в Морском министерстве и в июне был утвержден Николаем I. Первоначальные соображения Корнилова годичной давности были несколько купированы с традиционной формулировкой про «экономию средств». Количество 120-пушечных винтовых линейных кораблей было сокращено до шести, остальные четыре предполагалось оставить парусными. Число 84-пушечных линейных кораблей осталось неизменным. Эта вынужденная мера была обусловлена дороговизной постройки новых винтовых кораблей и переоборудованием в таковые старых.
Несмотря на огромные и приносящие свои плоды усилия по наращиванию производства на казенной верфи Николаевского адмиралтейства, ее совокупных мощностей было все еще недостаточно для своевременного пополнения Черноморского флота, численный состав которого постоянно корректировался. Вице-адмирал Берх и сравнявшийся в октябре 1852 года с ним в звании Корнилов (получивший кроме того чин генерал-адъютанта) были вынуждены обратиться за помощью к частным подрядчикам.
Деловой человек из Могилева Александр Рафалович, бывший сыном основателя династии и близкого друга адмирала Грейга, того самого Шлемы Рафаловича, по-прежнему удерживал за собой частную верфь в Николаеве. Именно на ней летом 1853 года был заложен второй парусно-винтовой линейный корабль «Цесаревич», однотипный «Босфору».
Парусно-винтовой линейный корабль «Цесаревич». Автор модели Сергей Постыкин, 2004 г.
При создании этих огромных по меркам того времени кораблей кораблестроителям пришлось решать новые задачи, такие как, например, обеспечение продольной прочности – ведь корпуса новых линкоров были существенно удлинены для размещения в них машинного и котельного отделений. Корнилов, изучив и обработав иностранный, в первую очередь английский, опыт в этом вопросе, представил вице-адмиралу Берху обстоятельный доклад о принятых в английском флоте способах увеличения продольной прочности при помощи скрепления внутренней части корпусов кораблей железными ридерсами. Подобный способ к этому времени был уже введен на Балтийских заводах. Весной 1853 года вице-адмирал Берх дал разрешение на применение новой технологии при строительстве «Босфора» и перспективного «Цесаревича».
Непростым делом было и обеспечение новых кораблей паровыми машинами. На их приобретение была выделена внушительная по тем временам сумма в 1 миллион 200 тысяч рублей. На эти средства планировалось закупить две машины мощностью по 600 лошадиных сил для двух строящихся линейных кораблей, «Босфора» и «Цесаревича», и одну машину в 400 лошадиных сил для переоборудования парусного линейного корабля «Три Иерарха» в винтовой. Еще одна установка в 300 лошадиных сил должна была быть закуплена для пароходофрегата, который планировалось построить по образцу «Владимира».
Кроме того, в Англии для нужд Черноморского флота было заказано четыре винтовых парохода – осенью 1853 года первые два, «Воин» и «Витязь», находились в постройке. Однако осенью 1853 года в связи с резким ухудшением политической обстановки Николай I приказал приостановить все мероприятия по заказу машин и кораблей в Великобритании, которая из категории «уважаемого западного партнера» быстро перемещалась в разряд всё более вероятного противника.
Николаев и Ингульская верфь в годы Крымской войны
Крымская война стала трагическим финалом почти тридцатилетнего царствования Николая I. России пришлось в одиночку сражаться с коалицией ведущих государств Запада, два из которых – Англия и Франция – являлись на тот момент наиболее продвинутыми в военном и техническом отношении. Практически все соседи заняли позицию вооруженного до зубов нейтралитета, явственно намекая, что это состояние может быть изменено в любой момент.
Айвазовский К. И. Русская эскадра на Севастопольском рейде
После первых успехов и блистательной Синопской победы в конфликт между Россией и Оттоманской империей вмешались Париж и Лондон. Главный театр боевых действий переместился в Крым, а Севастополь был осажден вражескими армиями. Николаев оказался узловым городом, через который осуществлялось снабжение и пополнение действующей армии.
Тут же началось развертывание госпиталя – количество раненых увеличивалось, и общее количество коек в нескольких госпиталях и лазаретах города дошло уже до 15 тысяч коек. Помещений не хватало, и для размещения раненых были отданы длинные здания канатного завода, построенного еще при Грейге. Большая скученность, плохо организованные санитарные меры привели к вспышке опустошительной эпидемии тифа, которая прошлась не только по госпиталям, но охватила и жителей самого Николаева, и войска, проходившие через него.
Работа верфей была дезорганизована. Первоначально, еще летом 1854 года, интендантские службы Черноморского адмиралтейства были наполнены некоторым оптимизмом в отношении «Босфора» и «Цесаревича», предполагая спустить их на воду в 1855 году. Сложнее дело обстояло в отношении паровых машин, однако имелась идея перезаказать их в Бельгии на заводе Кокериля в Льеже.
Бельгийцы обещали изготовить машины в 1000 лошадиных сил по цене, на 20% уступавшей английской. Вице-адмирал Корнилов обратился к правительству с ходатайством о размещении заказа на двигатели для «Босфора» и «Цесаревича» в Бельгии. Однако вскоре дело застопорилось – в октябре 1854 года Владимир Алексеевич Корнилов погиб на Малаховом кургане, а строительство и ввод в строй новых кораблей отодвинулись до более благоприятных времен.
В октябре 1854 года Николай I приказал построить в Николаеве четыре винтовых трехдечных линейных корабля взамен затопленных в Севастополе по приказу князя Меншикова и Корнилова. Поскольку единственный эллинг, способный строить корабли такого размера, был к тому времени занят «Босфором», пришлось обращаться за помощью к господину Рафаловичу. Эффективному собственнику предложили построить все четыре линейных корабля. Попросив сутки на размышление, Рафалович мужественно согласился на два, немного подкорректировав стоимость подряда. Кроме того, Рафалович брался построить корпус колесного пароходофрегата, на который планировалось установить трофейную 400-сильную машину с английского корабля «Тигр», севшего на камни под Одессой.
Два других винтовых линейных корабля планировалось все-таки построить силами адмиралтейства после реконструкции эллингов. Ориентировочные сроки введения в строй приходились на 1858–1859 гг. Однако неблагоприятный ход боевых действий перечеркнул все производственные планы не только адмиралтейства, но даже и самого Александра Рафаловича.
К 1855 году Ингульская верфь не имела практически никаких четких кораблестроительных планов. Работы на «Босфоре» и «Цесаревиче» велись очень размеренными темпами – руководство верфи сосредоточилось на накоплении различных материалов, в первую очередь строительного леса.
В начале сентября пришел приказ из Петербурга о приостановке судостроительных работ. Русское правительство уже знало о твердом намерении западных союзников добиваться запрета для России иметь флот на Черном море.
Оборонительные мероприятия для защиты Николаева и верфи
После завершения 349-дневной обороны Севастополя Николаев как главный центр военного кораблестроения на Черном море становился весьма вероятной целью союзников. Началась подготовка к его обороне. 26 сентября 1855 года вышел высочайший указ о переименовании Черноморского флота в Черноморскую флотилию и о ликвидации должности Главного командира флота и Севастопольского губернатора.
Вице-адмирал Метлин
Взамен была введена должность заведующего Морской частью в Николаеве и Николаевского военного губернатора. Им стал активный участник Севастопольской обороны вице-адмирал Николай Федорович Метлин. Ему поручалось организовать оборону Николаева от возможной атаки союзников. В связи этим Метлин в октябре 1855 года получил все права, которые до него имел Главный командир Черноморского флота.
В сентябре 1855 года в Николаев прибыл молодой император Александр II вместе с двумя братьями, великими князьями. Город был на осадном положении, причем великий князь Николай Николаевич был поставлен руководить инженерными работами. Однако реально ими руководил прибывший в Николаев герой обороны Севастополя, выдающийся военный инженер генерал-майор Эдуард Иванович Тотлебен.
По плану Тотлебена вокруг Николаева была возведена линия полевых укреплений из люнетов и батарей, сооружены казармы для личного состава и склады боеприпасов. Для предотвращения прорыва англо-французского флота через Бугский лиман было оборудовано несколько укрепленных линий, состоявших из земляных редутов и береговых батарей. В акватории Бугского лимана был насыпан и укреплен камнем остров, получивший название Константиновской батареи, – на нем была оборудована артиллерийская позиция. Впервые в истории Черноморского флота в лимане были выставлены минные заграждения из якорных мин, взрывающихся по проводам с берега.
Остров Константиновская батарея. Фото Виктора Аджамского
К моменту заключения Парижского мирного договора из планировавшихся Тотлебеном 1088 орудий на укреплениях вокруг Николаева было размещено более 563. В октябре 1855 года англо-французский флот атаковал и в итоге занял старую крепость Кинбурн на одноименной косе. Фортификационные работы в Николаеве были форсированы, но союзники не пожелали проникать в Бугский лиман. Отдельные их канонерские лодки подходили к Волжской косе и вступали в перестрелку с расположенными там береговыми батареями, однако бо́льших усилий союзное командование предпринимать не стало.
В марте 1856 года между воюющими сторонами был подписан тяжелый для России мир: она лишалась права иметь флот, верфи, крепости и арсеналы в бассейне Черного моря. Для Николаевского адмиралтейства наступили плохие времена, однако дальнейшая история покажет, что этот период был еще не самым горестным в истории Николаева и верфи на Ингуле.
Продолжение следует…
- Автор:
- Денис Бриг
- Статьи из этой серии:
- Судостроительный завод имени 61 коммунара. Оживление судостроения при адмирале Грейге
Судостроительный завод имени 61 коммунара. Ингульская верфь в начале XIX века
Судостроительный завод имени 61 коммунара. Верфь на Ингуле. Первые годы
Судостроительный завод имени 61 коммунара. Империя строит флот
Судостроительный завод имени 61 коммунара. Предысторияhttps://topwar.ru/150308-sudostroitelnyj-zavod-imeni-61-komm...
https://topwar.ru/150657-sudostroitelnyj-zavod-imeni-61-komm...
https://topwar.ru/151000-sudostroitelnyj-zavod-imeni-61-komm...
https://topwar.ru/151342-sudostroitelnyj-zavod-imeni-61-komm...
Свежие комментарии