Лев СИМКИН. Большая ложь вокруг Бабьего Яра.
Немецкий солдат у вещей убитых в Бабьем Яру евреев, октябрь 1941 г. Фото: Bundesarchive.
Как минимум 150 тысяч жертв одной из самых кровавых акций нацистов были убиты вновь не раз — и нацистами, и советскими пропагандистами
История Бабьего Яра – еще и о лжи. Лжи о "еврейском саботаже" и о "евреях с канистрами", взорвавших Крещатик.
Каких таких евреях — оставшихся в городе стариках, женщинах и детях?
Еврейская версия подрыва Крещатика была выгодна и армейскому, и полицейскому оккупационному руководству, ее они и преподнесли в Берлин. Как иначе снять с себя ответственность за промахи своих разведслужб, за размещение штабов в непроверенных зданиях? Правда, был обнаружен план минирования Киева (об этом на Нюрнбергском процессе говорил генерал-полковник Альфред Йодль), но вопрос о правдоподобии поклепа никого не волновал.
До Ванзейской конференции и "окончательного решения" оставалось еще 4 месяца.
Когда я писал книгу "Его повесили на площади Победы", стремился вникнуть в психологию эсэсовского генерала Фридриха Еккельна, доложившего прибывшему в Киев Гиммлеру, что это он организовал самую крупную «еврейскую гросс-акцию». И обнаружил там немало общего со знакомыми мне персонажами из более поздних времен.
ОТ РЕДАКЦИИ
Вокруг Бабьего Яра хватало и советской лжи.
В официальном сообщении Чрезвычайной государственной комиссии (ЧГК) о трагедии в Бабьем Яру, отредактированном в Управлении пропаганды ЦК ВКП(б) и утверждённом заместителем председателя Совета Народных Комиссаров СССР В. М. Молотовым, слово «евреи» было заменено на «мирные советские граждане».
В 1945 году Дмитрий Клебанов, украинский композитор и дирижёр еврейского происхождения, написал в свою Симфонию № 1 («Бабий Яр»). Тематический материал симфонии был пронизан еврейскими мелодиями, а апофеозом стал скорбно-траурный вокализ, так напоминающий одну из еврейских молитв. После запрета на исполнение симфонии, композитора отстранили от должности Председателя Харьковской организации Союза композиторов и на долгие годы отодвинули присвоение ему звания профессора. Симфонию исполнили лишь через 45 лет, в 1990 году в Киеве, но Клебанова уже не было в живых.
В 1961 году Евгений Евтушенко написал своё знаменитое стихотворение «Бабий яр», которое легло в основу 13-й симфонии Д. Д. Шостаковича.
В 60-е годы в советской прессе появились упоминания о массовых расстрелах в Бабьем Яру. В 1966 году в журнале «Юность» был опубликован сокращенный вариант документального романа Анатолия Кузнецова «Бабий Яр», однако публикация романа отдельным изданием затягивалась, а затем была вообще прекращена. После бегства Кузнецова за границу экземпляры журнала с главами романа были изъяты из фондов библиотек. Полностью роман вышел в России уже в послеперестроечную эпоху.
"БУХГАЛТЕРСКИЙ" ОТЧЕТ О СПЕЦОБРАБОТКЕ
"Нехватка жилья, особенно в Киеве, в результате обширных пожаров и взрывов была ощутимой, но после очищения от евреев её удалось устранить благодаря вселению в освободившиеся квартиры… 29 и 30 сентября спецобработан 31771 еврей…"
Генрих Мюллер. Отчёт № 6, от 31 октября 1941 г.
http://www.isrageo.com/2018/09/29/bolloj275/
Фото: Shutterstock.com.
Датские евреи были спасены благодаря... нацистам.
В октябре 1943 года 7 тысяч датских евреев были переправлены в нейтральную Швецию. Все сходятся в том, что за эту операцию датчане заслуживают наивысшей похвалы, но существуют глубокие разногласия по поводу истинных причин ее успеха. Датский историк на страницах газеты "Берлингске" объясняет это двойной игрой нацистских оккупантов: позволяя евреям скрыться, они спасали собственные шкуры.
Спасение евреев в октябре 1943 года - один из величайших нравственных подвигов Дании, в этом сходятся все, и все евреи за это глубоко благодарны. Эта операция позволила укрепить репутацию Дании за рубежом - ведь тогда сотрудничавшие с оккупантами власти чаще всего поступали наоборот.
Назвать операцию уникальной было бы преувеличением: евреев спасали не только в Болгарии и Албании, но даже в Венгрии и Польше - где бóльшая часть еврейского населения оказалась уничтожена. Везде были неевреи, спасавшие своих еврейских земляков от верной гибели. Дания же отличается тем, что большинства тамошних евреев нацистская травля не коснулась вовсе.
Примерно 7 тысяч евреев, включая датских подданных и иностранных граждан, были вывезены в Швецию. Впрочем, евреев-иностранцев в Дании было немного - Копенгаген наравне с другими европейскими странами вел ограничительную миграционную политику. Большинство иностранных евреев выслали из страны. Двадцать из них угодили в немецкие концлагеря, где они и погибли. За это премьер-министр Андерс Фог Расмуссен (Anders Fogh Rasmussen, бывший лидер Либеральной партии) принес в 2005 году официальные извинения.
Примерно 490 евреев все-таки были схвачены и брошены в концлагерь Терезиенштадт. Однако там с ними обращались гораздо лучше, чем с евреями из других стран - во всяком случае, в лагерь смерти Освенцим-Биркенау они так и не попали.
Коллаборационизм и муки совести
Хотя все сходятся в том, что датская операция по спасению евреев и заслуживают наивысшей похвалы, существуют глубокие разногласия об истинных причинах ее успеха. Дания широко сотрудничала с нацистами: примерно 10% сельскохозяйственной продукции на внутренний рынок нацистской Германии поставлялось из Дании. Кроме того, для немцев строили цементные заводы, мосты, аэропорты и так далее.
Вокруг датского коллаборационизма до сих пор ведутся дебаты с позиции нравственности. И оправдывают его обычно тем, что Дания спасала евреев - в частности, позаботилась о том, чтобы 490 евреев из Терезиенштадта не попали на верную смерть в Освенцим.
Нацисты - а именно немецкий диктатор Адольф Гитлер, руководитель СС Генрих Гиммлер и верховный нацист в оккупированной Дании Вернер Бест (Werner Best) - желали, чтобы экспорт продолжался, а в Дании царило спокойствие, чтобы не тратить солдат понапрасну.
Беспринципные нацисты
При том, что в пользу этой точки зрения есть свои аргументы, я полагаю, что не обошлось и без влияния других факторов. В частности, необходимо рассматривать международную ситуацию в целом, а не довольствоваться лишь событиями в Дании.
Нацистские лидеры в Дании - а верховодил ими Вернер Бест - были сборищем беспринципных головорезов, вовсе не чуравшихся убийств на почве антисемитизма в других частях Европы. В Дании же они не только превратились в вежливых чиновников, но и в некоторых случаях даже повели себя как истинные гуманисты. На мой взгляд, это была двойная игра: позволив евреям скрыться и обеспечив им хорошие условия в Терезиенштадте, они пытались спасти собственные шкуры.
Весной 1943 года нацистские войска начали терпеть поражение за поражением. Вернер Бест и его команда были людьми проницательными и хорошо осведомленными - информация к ним поступала по ряду каналов. В 1943 году они осознали, что войну Германия со всей вероятностью проиграет, а им самим за их преступления светит смертная казнь.
Их стратегия возымела успех: после войны все высокопоставленные нацисты, служившие в Дании, отделались мягкими наказаниями - во многом благодаря тому, что ссылались на спасение евреев. Сам Вернер Бест быстро вышел из тюрьмы (в 1951 году "по состоянию здоровья", после чего прожил еще 38 лет, прим. перев.), а его правая рука Георг Дуквитц (Georg Duckwitz) даже удостоился похвалы.
Дуквитц был тем немцем, который предупредил о готовящейся кампании против евреев сначала датских политиков, а затем и лидеров датской еврейской общины. После войны Георг Дуквитц стал послом в Дании, а потом даже возглавил МИД Германии, хотя и был членом нацистской партии.
В доказательство гуманизма Дуквитца датский историк Ханс Киркхофф (Hans Kirchhoff) в своей книге "Добрый немец" (2013) приводит его дневник периода оккупации. Но дневник, по всей вероятности, писался как прикрытие, поскольку, несмотря всю заботу Дуквитца о датских евреях, никакого сострадания к евреям за пределами датских границ он не питал - хотя был прекрасно осведомлен об их массовом уничтожении в оккупированных районах Восточной Европы. Дуквитц действовал заодно с Вернером Бестом - и их двойная игра действительно спасла немало жизней. Однако двигали им отнюдь не гуманистические побуждения, а желание спасти собственную шкуру.
Тайные переговоры Гиммлера
Вторая причина заключалась в том, что руководитель СС Генрих Гиммлер с 1943 года, когда военная удача начала от Германии отворачиваться, активно искал контакты с западными державами. Евреев он использовал в ряде переговоров, увенчавшихся частичным успехом - который он держал втайне от Гитлера.
Самым известным случаем стало так называемое дело Кастнера (Kasztner), когда евреев обменивали на грузовики для рейха, но главной целью Гиммлера было полноценное мирное соглашение. Для этого он намеревался использовать евреев: отправил Йоэля Бранда (Joel Brand), венгерского еврея, на переговоры об освобождении более миллиона евреев в обмен на мир. Однако союзники сделку отвергли, а Йоэль Бранд был арестован в Египте.
На фоне всех этих попыток заключить сепаратный мир датские евреи стали предметом торга и средством пропаганды. Поэтому Гиммлер, его сеть СС и Вернер Бест пытались сделать вид, что евреи находятся в прекрасном положении. В 1944 году в Терезиенштадте датских евреев продемонстрировали делегации Красного Креста, куда входили двое датчан.
Впоследствии они напишут о положении евреев в Терезиенштадте хвалебные отчеты - хотя евреев из других стран они там не видели и даже не вспоминали о них. Для дела Гиммлера это была значительная пропагандистская победа, и Бест сыграл в ней не последнюю роль. Из датских книг по истории следует, что эти лживые отчеты предназначались лишь для датской аудитории, однако недавние исследования доказывают: их передавали и американским лидерам, чтобы те поверили, что евреям хорошо живется в лагерях.
Позднее датских евреев сняли в пропагандистском фильме о "хороших" лагерных условиях - он также был частью стратегии Гиммлера. В конечном счете из переговоров Гиммлера ничего не вышло, но в то время их исход еще не был предрешен, и, как я себе это представляю, стремление нацистов заключить мир с западными державами было ключом к пониманию ситуации как в Дании, так и в Терезиенштадте. Странные и нелогичные действия нацистов в Дании объясняются приведенными выше факторами.
Операцию по вылову евреев фактически начал Бест, но он и Дуквитц также сделали все, чтобы она не увенчалась успехом. Они предупредили евреев и гарантировали, что нацисты не станут обыскивать еврейские дома, и что в проливе Эресунн не будет немецких судов - ничто не помешает бегству. Непоследовательность действий объясняется шатким положением Вернера Беста. С одной стороны, он обязан был откликнуться на призыв Гитлера к действию, с другой - хотел потрафить Гиммлеру в его желании использовать евреев, с третьей - мечтал спасти собственную шкуру и шкуры своих сообщников и продолжить политику коллаборационизма. Поэтому он начал операцию, чтобы удовлетворить Адольфа Гитлера, а затем сделал все, чтобы она не удалась.
В результате большинство датских евреев смогли бежать, Бест и его приспешники объявили Данию свободной от еврейства и ликвидировали проблему, которая могла бы помешать дальнейшему сотрудничеству. В то же время они заручились алиби на случай будущего трибунала, заодно обеспечив Гиммлеру хорошие карты на дальнейших переговорах с западными державами о сепаратном мире.
Нравственная высота
Таким образом, я не оспариваю оценки датских историков в том, что нацисты стремились сохранить сотрудничество с Данией ради экспорта и мира, который не требовал бы значительного присутствия войск. Все это явилось немаловажными факторами. Но необходимо рассматривать и события на международном уровне - а большинство датских историков этого избегает. Например, в книгах Бо Лидегора (Bo Lidegaard) представлена несколько наивная, хотя и общепризнанная точка зрения на датский коллаборационизм, восхваляющая его роль в спасении евреев. Если уж и рассматривать спасение евреев как некий нравственный противовес сотрудничеству с нацистами, следует принять во внимание и то, что датский коллаборационизм способствовал укреплению гитлеровского режима. И в конечном счете это привело к гибели людей за пределами Дании - поскольку война затянулась и стала более ожесточенной.
Мое мнение таково, что события в Терезиенштадте и бегство евреев следует рассматривать с учетом этих обстоятельств. Усилия датчан по спасению евреев от этого не становятся менее героическими и по-прежнему заслуживают уважения. По моему убеждению, многие датчане участвовали в операции спасения, не зная об отношении к ней нацистов, тем самым совершая подвиг, по-прежнему являющийся непревзойденной нравственной высотой нашей истории.
Бент Блюдников (Bent Blüdnikow), Berlingske, Дания
Читать дальше: http://mnenia.zahav.ru/Articles/10897/datskie_evrei_bili_spaseni_blagodarya_nazistam#ixzz5Sg1UH92x
Follow us: zahav.ru on Facebook
«Он своей грязной лапой коснулся каждого из нас»…
ВЕЧНЫЙ СПУТНИК НАШ 0http://nizi.co.il/almanah/vospominaniya/vechnyj-sputnik-nash.html
АВТОР СЕМЁН ЯКУБОВИЧ
27/09/2018 ВОСПОМИНАНИЯ
Все живущие на планете принадлежат
к древнейшей общности людей – земляне.
И Создатель у них один.
Казалось бы – все свои.
Но, тем не менее, ксенофобия в современном мире не менее живуча, чем сотни и тысячи лет назад.
На мой взгляд, она – удел духовно и морально ограниченных, ущербных людей.
Я не приемлю ксенофобию в любых проявлениях.
Мне отвратительна и русофобия, раздуваемая в последнее время, и, конечно, растущий во многих странах антисемитизм – вечный спутник моего народа.
Он своей грязной лапой коснулся каждого из нас.
Кого — больше, кого — меньше,
но каждого.
И меня в том числе.
1… был всегда.На первый взгляд моя трудовая биография является «ярким подтверждением мудрой национальной политики советского государства»:
начал трудовую деятельность электромонтёром на заводе,
к распаду СССР — директор-Главный конструктор Центрального конструкторского бюро приборов Министерства оборонной промышленности СССР,
профессор, заведующий базовой кафедрой сразу двух ВУЗов — политеха и меда,
лауреат Государственной премии СССР.
Пример, кажется, подтверждающий отсутствие государственного антисемитизма в СССР.
На самом деле, этот государственный антисемитизм постоянно где-то проявлялся на моём жизненном пути, ставя глухие заслоны карьерного роста. И если ему не получилось сильно помешать мне двигаться по жизни, зато удалось ему помочь мне осознать свою национальную идентичность.
Антисемитизм в России был всегда. Он появился вместе с евреями. Бытовой, на фоне государственного, подогревался ещё и церковью.
Об уровне государственного антисемитизма
очень ярко кричит вот этот факт:
когда к командующему русской армией генералу Брусилову обратился главврач армии с просьбой купить обезьян для опытов по спасению раненных, командующий ответил:
«Возьми жидов, я их все равно расстреляю».
Любую революцию делает активное меньшинство, а расхлёбывает потом большинство.
Это активное меньшинство, как правило, состоит из трёх частей:
— тонкий слой интеллигенции из истинно верящих в идеи братства, равенства, свободы, и карьеристов, желающих после победы «порулить» в государстве.
— люмпены ( городские и сельские ),которым нечего терять, кроме уже пропитых цепей, и желающих поживиться на халяву.
— угнетаемое национальное меньшинство.
В России таким меньшинством были евреи. Поэтому, самая активная часть еврейского населения с радостью окунулась в пучину революции. Они мечтали перестать быть бесправными изгоями, находящимися под страхом физического уничтожения.
Справедливости ради следует сказать, что государственный антисемитизм в царской России с его чертой оседлости и жестокими ограничениями в образовании и трудоустройстве, был несравненно более жестоким, чем в СССР.
Мой отец перед революцией работал в Луганске, на заводе фрезеровщиком. Он вспоминал, что ему, жителю черты оседлости, работать там нельзя было. Потому часть заработка уходила мастеру. Это время для него было временем бесправия и постоянной внутренней тревоги.
В царской России внуки моего деда не смогли бы стать теми, кем они стали в СССР.
У него было 20 внуков.
16 из них получили высшее образование.
Четыре доктора наук, в том числе — трое зав. кафедрой.
Пять врачей высшей категории, в том числе — главврач больницы.
Генерал, два полковника, ответственный работник ЦК КПСС, руководитель Главка одного из Министерств СССР, авиаконструктор.
Все имеют государственные награды, а шестеро имеют почётные звания СССР или республики, в том числе — Герой Советского Союза и лауреат Государственной премии СССР.
Но все они, как и те евреи, кто делал революцию, мечены чёрными метками государственного антисемитизма в СССР.
2…. в начале.Мне повезло в жизни с окружающими меня людьми. Но больше всего мне повезло с семьёй, в которой я вырос – с родителями, старшими сестрой и братьями. У нас была нормальная советская еврейская семья. Отмечались не только советские, но и еврейские праздники с традиционными еврейскими блюдами.
Иногда в нашем доме, перед пейсах, пекли мацу на всю небольшую общину оставшихся в живых евреев. Бывало, мужики собирались на молитву, и если им не хватало «кворума», они сажали двоих детей, меня и моего друга Буську, за одного мужчину. Мы, естественно, ничего не понимали, но сидели тихо и слушали. Родители, когда хотели скрыть от детей суть их разговора, говорили на идиш. Но нас, к сожалению, не заставляли осваивать этот язык.
Родители были умеренно религиозными, но искренне верующими людьми. И когда я думаю об этом , то вспоминаю случай, произошедший ранней осенью 41 года. Станция, на которой стоял наш эвакопоезд, подверглась налёту немецкой авиации. Горели вагоны, пристанционные постройки. В нашем поезде невредимыми остались два или три вагона. И, в том числе, наш.
Но мама рассказала, что в этот день она ничего не ела, не пила и молилась. Она не могла точно знать, какой это день. Как потом выяснилось, это был Йом-Кипур. Судьбой было определено нам оставаться живыми.
При этом, родители воспитывали нас толерантными советскими детьми, без комплексов неполноценности по этническим признакам.
Учили гордиться не только тем, что нашим земляком является родственник моего друга знаменитый композитор Матвей Блантер, или нашим близким родственником Героем Советского Союза Ефимом Дыскиным,
но гордиться и тем, что нашими земляками являются –писатель А. К. Толстой, поэт А. М. Жемчужников, учёные, деятели культуры, скульпторы, художники, военоначальники.
Настырная государственная пропаганда, школьная советская муштра, родительское воспитание на позитиве делали из нас неплохих людей, но совершенно оторванных от страшной сути жизни того времени.
И тем тяжелее для меня воспоминание о моём безобразном поступке в отношении своей мамы. Это произошло 5 марта 1953 года. Я лежал больной , мама сидела рядом со мной. По радио передали, что умер Сталин. Мама, наверное, думала, что я сплю, тихо произнесла: «Ну, слава Б-гу, наконец-то».
Я вскочил и закричал: «Ты что говоришь! Лучше ты бы умерла вместо него». Это жуткое выступление 14-летнего идиота сегодня невозможно понять. Но это – действительность того времени.
У нас был замечательный учитель в начальных классах. Заслуженный учитель республики. Абсолютный авторитет у учеников, честный, справедливый человек, никоим образом не антисемит (русский, женатый на еврейке), настоящий убеждённый коммунист-интернационалист. Воспитывал нас, своих учеников, честными, порядочными людьми, «достойными борцами за дело Ленина-Сталина». Но, фактически, зашоренными от реальной действительности. И такими мы были довольно долго.
Где-то к 10 классу стали понимать, что жизнь имеет много граней, и наиважнейшая из них – семья. Мне стыдно за тот случай до сих пор.
Первые годы жизни мои совпали со временем начала Войны и эвакуации. Бегство от наступавших немцев, громко называемое эвакуацией.
Я этого, естественно, не помню.
Но по рассказам старших, было очень тяжело.
Я из их рассказов запомнил два ярких эпизода.
—После бомбёжки наша семья добралась до эвакопункта на станции Валуйки (ныне Белгородская область). Эвакопункт – это комната, набитая измученными людьми, горстями достающими из-за пазухи вшей и стряхивающих их на пол, это – плачущие дети и обессиленные старики. Там же была и наша семья: родители, нас, детей, четверо(13, 11, 9 и 2-х лет) и племянник отца 15-ти лет. Мама взяла на руки меня, слабого, недавно, перед самой войной, перенёсшего тяжёлое воспаление лёгких. И пошла в сопровождении племянника искать в окрестностях дом, в котором бы ей дали тёплой воды, чтобы вымыть меня. Ушли под вечер. Огней в домах не видно. Светомаскировка станции. Увидев в одном окне пробивающийся через щель свет, постучали в этот дом. Открыла женщина. Мама попросила воды. Хозяйка пригласила пройти в дом, успокоила маму: «сейчас мы его вымоем, накормим и уложим спать. И тебя мамаша, и твоего старшего мальчика». Мама сказала, что племяннику нужно возвращаться на эвакопункт, там ещё её трое детей. Хозяйка велела привести остальных детей. Нагрела в печке воду, вымыла вместе с мамой детей, накормила всех. Постелила постели и уложила всех спать до утра. Поезда ожидались только утром.
Может быть, эта ночь и спасла мне жизнь. Простая русская женщина, как само собой разумеющееся для неё, помогла совсем ей чужим людям в трудной для них ситуации. Щедрость и благородство души, сострадание, бескорыстие русских людей в ту страшную Войну проявлялись значительно чаще, чем ксенофобия.
Мы, дети, не знаем, как звали эту женщину.
Знаем только, что её муж, машинист или помощник машиниста паровоза, в ту ночь был в рейсе.
Но мы помним её и хотим, чтобы наши дети и внуки, помнили, что доброта спасает мир.
—Конечным пунктом у нас оказалась станция Белинская и городок Каменка Пензенской области. Нас подселили в частный дом, где хозяйкой была молодая женщина с ребёнком – моим ровесником.
Когда мальчик изводил своей непосредственностью, она его стращала:
«Вот придет страшный еврей, я тебя ему отдам. Он тебя съест».
Мама слушала, слушала эти бредни, и однажды сказала хозяйке:
«Ты зачем ребёнка евреями пугаешь? Мы тоже евреи, и совсем, как ты видишь, не страшные». Женщина была потрясена. Долго молчала. Потом – «Не может этого быть! Вы же нормальные люди. Не могу тебе поверить». Но потом этнические проблемы были разъяснены. Просто в этом городке до нас евреев не было.
В детстве я не ощущал на себе проявлений антисемитизма. Ни в школе, ни вне её. Дружил я со сверстниками – евреями, но больше с русскими. Жили мы после войны в городе, который был оккупирован немцами, и в котором до войны треть его населения были евреи. Все, кто не ушёл на фронт или не эвакуировался, были уничтожены фашистами и их местными помощниками (почти 5 тысяч). Немецкая оккупация повсеместно дала резкий всплеск бытового антисемитизма. И, тем не менее, в моём детстве если и были проявления антисемитизма, то совершенно незначительны, и почти не остались в моей памяти.
Разве вот этот. В 10- 11 лет я очень хорошо читал стихи. И районные концерты, посвящённые важным датам, я всегда открывал чтением стихотворения «Слово к товарищу Сталину». И вдруг меня заменили девочкой. Я огорчился, но особого значения этому не придал. Но мой близкий русский друг, возмущаясь этой заменой, намекнул мне на истинную причину замены. Может быть. Уже наступила пора борьбы с космополитизмом.
По-настоящему меня потрясло и запомнилось на всю жизнь совершенно другое.
История семьи Махлиных – это не только история страшной трагедии , но и история мужества и самоотверженности русского человека.
Всю большую семью расстреляли фашисты. Чудом уцелела десятилетняя Соня. Её спасла няня Татьяна Герасимовна Недостоева, выдав за свою дочь.
5 июня 2000 года, согласно Закону о Памяти Катастрофы, специальная комиссия национального израильского института Яд Вашем удостоила Татьяну Недостоеву почетного звания Праведник народов мира.
Спасённая 75 лет назад Софья Яковлевна Махлина (ныне Слуцкер) сейчас живёт в Израиле в городе Нетания.
Я познакомился с этой семьёй в 1944 году, когда мы вернулись из эвакуации. Мне не было ещё 6 лет, но я уже понимал, что произошла большая непоправимая беда. Соня дружила с моими старшими сестрой и братьями. Соня и её приёмная мама – тётя Таня были для нас как близкие родственники. Я знал и Сониных оставшихся в живых брата Анисима- боевого офицера, прошедшего всю ту страшную войну, и сестру Раю – высококвалифицированного московского врача. И сегодня Софья и её муж Михаил очень близкие мне люди.
3…. в моей работе.В 17 лет я приехал в Куйбышев:
в Ленинграде меня не взяли в мединститут, который закончили трое моих старших.
Меня «завалили» до четвёрки по немецкому языку.
( Но других с таким результатом — приняли).
В Куйбышеве (теперь Самара) всегда был очень низкий уровень бытового антисемитизма и государственный антисемитизм проявлялся, если можно так выразиться, умеренно, не таким оголтелым, как в Ленинграде, как в других регионах. Я никак не ощущал проявления антисемитизма.
Ни на заводе, где я работал электромонтёром до поступления в институт, ни в институте, где был очень высокий уровень толерантности среди окружающих меня людей.
И среди моих сверстников, и людей старше по возрасту и положению.
После окончания института меня распределили на самое большое предприятие в оборонной отрасли. Среди руководителей в оборонке, традиционно со времён Великой отечественной войны, антисемитов практически не было. Я не ощущал на производстве антисемитизма, было много инженеров и руководителей евреев. Я быстро рос, и через несколько лет даже стал самым молодым руководителем в производственном объединении среди почти сотни начальников цехов и отделов. Правда, после моего назначения, когда я заполнял в отделе кадров какие-то документы, старая кадровичка мне сказала:
«Не берите к себе в отдел родственников».
Я, по наивности, ответил: «У меня их мало, да и те врачи».
Только много позже я понял истинный смысл её напутствия.
Государственный антисемитизм, в период моей сознательной жизни в СССР (1945 -1991), был циничен и дьявольски просто и системно организован.
В жизни его осуществляли партийные органы, без согласования с которыми не проводилась кадровая политика снизу доверху во всех отраслях и сферах общественной жизни.
И чем выше стоял орган в партийной иерархии, тем более жёстко проявлялся антисемитизм даже в мелочах.
И ты начинал ощущать себя, при всех своих выдающихся достижениях и особых заслугах перед государством, «менее равным» среди равных.
Последний гвоздь в это понятие вбил М.С. Горбачёв.
Он решил собрать в Кремле совещание по вопросу автоматизации производства. На это совещание были приглашены представители самых крупных предприятий страны. От каждого предприятия 2 человека – секретарь парткома и руководитель службы автоматизации. Миноборонпром представляли несколько предприятий, и в том числе моё, и в числе представителей отрасли был и я.
Следует учесть, что я в отрасли был единственный руководитель службы автоматизации – лауреат Государственной премии СССР, тем более, полученной за эту самую автоматизацию. Но от нашего предприятия уехал только секретарь парткома. В ЦК меня вычеркнули из списка участников.
Как ни парадоксально, но ограничения в продвижении по служебной вертикали, позволили мне развиваться по горизонтали: позволили создать в пределах одного производственного объединения из обычного ВЦ целый учебно-научно-производственный центр с множеством интереснейших научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ с внедрением в производство их результатов.
И на этой базе — многоуровневую непрерывную систему подготовки кадров для оборонной отрасли. Умные руководители в отрасли не могли меня назначить директором НИИ, зато они создали то же самое для меня, но только в структуре производственного объединения.
Невежество партийного аппарата позволяло осуществлять такие проекты.
Но, при всём при этом, не понимаешь, кто ты – то ли свой среди чужих, то ли чужой среди своих.
4. … в курьёзах из моей общественной жизни.Кроме производственной деятельности я, молодой коммунист, был активным общественным деятелем – членом заводского, районного, городского комитетов комсомола.
И здесь проявился тот самый государственный антисемитизм.
Из-за моей активной и успешной работы в городской организации, отдел учебных заведений горкома и райком, независимо друг от друга выдвинули меня на должность секретаря комитета ВЛКСМ сразу в две организации: на завод, где я уже два года работал, и в политех, который я закончил два года назад.
Горком партии, естественно, отклонил эти предложения. Комсомольские руководители, которые уговаривали меня на эти должности, чувствовали себя весьма неловко. Может быть, их сбило с толку моё отчество – Кузьмич. Может быть, они не сталкивались, по молодости, с этой этнической проблемой.
Я с ужасом думаю, что, утверди они мою кандидатуру, рухнула бы моя производственная и научная карьера. Мой ангел – хранитель сработал вместе с антисемитами.
Но курьёз в том, что отклонив мою кандидатуру в политех, они согласились на избрание руководителем 20-тысячной организации другого еврея, у которого в паспорте было записано –«тат», из горских иудеев Дагестана.
Таких этнических тонкостей невежды в горкоме партии не знали.
Я был спасён от штатной общественной работы, но оставался на общественных началах руководителем городского штаба КП («Комсомольского прожектора») при горкоме комсомола.
КП – это самая активная и многочисленная структура в городской организации. Основную задачу которой сформулировал Хрущёв: «…нужно осветить прожектором коммунистического контроля все участки производства…».
После этих его слов , по всей стране стали создаваться организации молодёжного контроля во всех основных сферах деятельности- на производстве, в сфере обслуживания, в инфраструктурных предприятиях и пр. Это была хорошая школа воспитания для молодёжи, без словесной болтовни, только дело, только война с недостатками.
Наша городская организация была одной из лучших в стране. Я часто ездил на разные слёты и конференции. И там обратил внимание на тот факт, что я единственный в стране руководитель городского КП, который не является членом бюро горкома. Это было не правильно, но для меня работавшего на заводе руководителем творческого коллектива, занятого научной работой, это было хорошо, не было лишнего отрыва от дела.
В Москве должен был проходить съезд народных контролёров страны, от молодёжной части обком ВЛКСМ, вполне естественно, выдвинул меня. Но в Москве или в обкоме партии меня заменили рабочим с завода. Я не очень расстроился (дел по науке было много), но всё сложив , стал понимать, что я не только «один из самых активных строителей коммунизма», но и еврей.
У меня был близкий с юности друг – Владимир Иванович Швецов, известный в стране журналист – правдист. В нашей с ним дружбе никогда не вспоминался факт нашего с ним разного этнического происхождения. Мы были людьми одной культуры. Русской советской культуры. И одних взглядов на жизнь. Но однажды через много лет, не помню в связи с чем, он мне рассказал, что ему пришлось выдержать по поводу одной его статьи.
К пятидесятилетию комсомола областная партийная газета посвятила полностью номер этому юбилею. Она была заполнена очерками о лучших представителях комсомола области разных профессий. Володе, как бывшему работнику моего завода, поручили написать о молодом инженере этого предприятия.
Он выбрал меня. Не потому, что друг. И не потому, что лень искать другого, и долго с ним разбираться. Просто для него объективно (как и я сегодня понимаю), это была тогда наиболее подходящая кандидатура. (Почти кандидат наук, автор научных трудов и изобретений, уже руководитель КБ, член партии, член горкома комсомола – руководитель самой активной общественной структуры городской организации, автор работ по военно- патриотическому воспитанию молодёжи и пр. и др.).
Но В.Швецову пришлось выдержать тяжёлый бой за истину.
Чуть не дошло до увольнения за то, что не нашёл своего героя из представителей титульной нации. Эта была одна из его побед. Он не одобрял нелепый идиотизм тогдашней государственной ксенофобии.
При всей, в конечном итоге, бесполезности той общественной деятельности, она помогла мне избавиться от излишней стеснительности и некоторой охлофобии, помогла стать успешным руководителем . Я смог общаться с аудиторией любой численности, с любым чиновником – от клерка до министра, убеждать в своих идеях людей и организовывать почти любое дело. Даже в атмосфере тотального государственного антисемитизма, даже наперекор ему.
5… и моя семья.— Родители никогда не делились своими трудностями и проблемами в связи с национальностью.
А их, я думаю, у них хватало.
Это я понял, когда в начале 50-х годов, в разгар «борьбы с космополитизмом», по мелкому, скорее надуманному, поводу сняли с работы отца.
Были большие проблемы с работой.
После марта 53г. стало полегче.
Грязная лапа антисемитизма коснулась не только моего отца, но и других моих родственников.
Это я стал понимать, когда после 1953 года у нас дома стали появляться в гостях мне ранее неведомые родственники, возвратившиеся из сталинских лагерей.
— У родителей моих из четверых детей трое были врачами.( Два моих брата и сестра). Один из моих братьев — Григорий, выдающийся, от Б-га, хирург, ощутил на себе, что такое государственный антисемитизм, смешанный с бытовым.
Мой брат — Якубович Григорий Кузьмич — был не только выдающимся хирургом, но был и талантливым организатором. В 28 лет он, будучи главврачом медсанчасти большого комбината в Казахстане, поставил дело так, что эта МСЧ была признана лучшей в республике.
В 30 лет он переехал в Куйбышев и стал работать в Дорожной больнице Куйбышевской железной дороги.
Сначала – хирургом, через пару месяцев – заведующим хирургическим отделением больницы. Его уровень был значительно выше его начальников. Но талант хирурга с ним сыграл злую шутку. Руководство дороги не хотело терять врача, к которому обращались руководители дороги по всем своим болячкам. Потому и не назначали главным врачом больницы, хотя его послужной список и авторитет среди врачей, безусловно, это позволяли.
Но была ещё одна причина.
Та самая кадровая политика ЦК КПСС не позволила начальнику Куйбышевской дороги всё-таки назначить его главврачом дорожной больницы.
По этой же причине генеральному директору моего завода не удалось «протолкнуть» его назначение главным врачом МСЧ предприятия. Завод начинал строительство стационара, и опыт и мозги Григория Кузьмича там очень бы пригодились. Генеральный директор и врачи МСЧ это понимали, а горздрав – нет. (Назначили главврачом грамотного невролога, но он был очень слабым организатором). По этой же причине в бумажных недрах облисполкома дважды терялись документы на представление (согласованное с горисполкомом и горкомом партии) министерством путей сообщения на присвоение Григорию Кузьмичу звания «Заслуженный врач РСФСР». Только после возмущения начальника дороги и председателя горисполкома, только после звонка возмущённого Героя соцтруда Курбатова А.В. заместителю председателя облисполкома Сухобоковой Т.Г., назвавшего вещи своими именами, документы нашлись в столе её помощника.
— У меня был ещё один близкий родственник, Дыскин Ефим Анатольевич. За подвиг при обороне Москвы в декабре 41г.(подбил 7 танков) 18 летний Ефим был удостоен в апреле 1942 г. звания Героя Советского Союза посмертно. Но он чудом выжил. Если бы в наградных документах не было слова «посмертно», еврею Дыскину это звание не было бы присвоено ни за что.
Присвоение звания Героя Советского Союза евреям было связано с различными дискриминационными ограничениями антисемитского толка. Многие евреи не получили высоких наград только по причине антисемитской политики советских властей.
Существовали как негласные, так и прямые указания к снижению численности награждения евреев и продвижения их по службе. Так, начальник Главного политуправления Красной Армии генерал-полковник Щербаков издал в начале 1943 года директиву:
«Награждать представителей всех национальностей, но евреев — ограниченно».
Осенью 1944 года Сталин на одном из совещаний призвал к «более осторожному» назначению евреев;
выступивший вслед за тем Маленков со своей стороны призвал к «бдительности» в отношении еврейских кадров;
по итогам совещания было составлено директивное письмо, подписанное Маленковым (так называемый «Маленковский циркуляр»), перечислявшее должности, на которые не следует назначать евреев.
Обобщая подобную информацию, историк Иосиф Кременецкий писал:
Анализируя роль и участие евреев в этой войне, нельзя отрешиться от мысли, что им приходилось воевать не только со зримым врагом — гитлеровским фашизмом, но и с незримым, но ясно ощущаемым врагом — антисемитизмом, распространённым даже на неоккупированной территории.
— Моя жена – Якубович (Браиловская) Анна Владимировна, р.1945г. – педагог; сценарист, режиссёр и ведущий массовых мероприятий культуры.
Родилась, училась и прожила до 25 лет в главном антисемитском городе страны – Ленинграде. В отличие от меня, она в полной мере ощутила на себе, что такое махровый бытовой антисемитизм взрослых и детей , но и что такое государственно-бытовой антисемитизм чиновников. В её случае, чиновников от образования. Вот что она вспоминает:
« Уже в три года, проживая в коммунальной квартире, я поняла, что есть такие люди — евреи. И их многие считают плохими людьми. И я узнала от мамы свою главную тайну – я тоже еврей.
В школе к третьему классу нас объединили с мальчиками.
Большинство из них проявляли разные формы негативного отношения к сверстникам — евреям.
В конце года мы писали итоговую контрольную работу. Учительница, Мария Фёдоровна, сказала: «подписывайте работу правильно. Иванов: работа Иванова; Сидоров : работа Сидорова…». И тут прозвучал голос Тани Фельдман: «А мне как написать?». Я съёжилась, предчувствуя ответ. Нижняя губа учителя презрительно изогнулась, взгляд стал холодным и она произнесла: «А у тебя евр-р-рейская фамилия. Как слышится, так и пишется». Все посмотрели на Таньку и захихикали.
Шёл 1962 год. Школа окончена. Впереди поступление в институт. Я абсолютный гуманитарий, а это значит – или Герценовский (филфак), или Университет. Но… прежде чем подавать документы, мы с мамой поехали к её приятельнице по студенческим годам в университет (она там преподавала), чтобы задать один единственный вопрос: есть ли смысл поступать в университет еврею?
Она ответила коротко и ясно: «Не теряйте зря время и силы».
Когда я сдавала все нужные бумаги в приёмную комиссию пединститута в анкете в графе – национальность на всякий случай я написала «русская». Паспорт не требовали и информацию не сверяли (наверное, документы принимали студенты и потеряли бдительность). Так я оказалась в институте имени Герцена.
В это же время из госуниверситета были изгнаны почти все учёные – евреи, которых никуда не брали на работу.
Но, по воспоминаниям И. Эренбурга в книге «Люди, годы, жизнь», «нашёлся чрезвычайно порядочный человек — Ректор пединститута им. Герцена, который их принял» . Это и определило и содержание, и качество полученного мною образования. Иногда наши лекции заканчивались «бурными, продолжительными аплодисментами» и мы, действительно, все вставали.
На защите докторской диссертации Якова Семёновича Белинкиса по русской литературе 19 века, яблоку некуда было упасть в самой большой нашей аудитории.
После окончания института я долго не могла устроиться на работу . Со мной беседовали, смотрели документы, видно было, что я им подхожу, но посмотрев в паспорт ,просили позвонить на следующий день .А на следующий день извинялись: оказывается, уже приняли на эту должность другого специалиста.
Одна из моих подруг, работавшая в школе воспитателем в продлёнке, увольнялась. Отпускали при условии найти замену (никто не хотел там работать).
На своё место она порекомендовала меня. Директор школы со мной очень внимательно и вежливо поговорила и попросила подождать в коридоре.
А оставшейся в кабинете подруге кинула через стол мой паспорт и заорала:
«Ты кого мне привела!?
Мне ещё жидов в школе не хватало!».
Подруга выскочила из кабинета как ошпаренная. Ей было очень неловко и стыдно. Она была порядочным человеком и впервые столкнулась с подобной мерзостью, традиционной для её родного города.
Насколько была насыщена атмосфера обычной жизни в Ленинграде ядовитым смогом антисемитизма ярко иллюстрирует следующая картинка с натуры:
райком ВЛКСМ, кабинет отдела учащейся молодёжи, две барышни — два ответственных работника — беседуют о личном, о сокровенном.
Одна говорит: «Представляешь, Танькин парень, с виду приличным человеком казался, цветы там, театры.., а оказался –то еврей!».
Я сидела в коридоре, меня они не видели. Этим девицам было доверено интернациональное воспитание молодёжи.
И ещё один случай, уже из моей самарской жизни.
Мне довелось поехать лечиться в санаторий 4-го управления Минздрава ( в просторечии в правительственный) в Пятигорск. Лечились там граждане двух сортов: основной «контингент» – правительственные чиновники различных рангов и члены их семей и «неконтингент»- руководители и главные специалисты предприятий, учёные и другая «мелкота».
Евреев туда пускали очень редко, когда уже нельзя было отказать. Всё там было замечательно.
За обеденным столом нас было 6 человек.
Когда через несколько дней все познакомились, привыкли к обществу друг друга за столом, один из мужчин стал рассказывать, что его недавно назначили начальником подотдела Госплана СССР.
Я даже помню до сих пор фамилию этого низкорослого плюгавенького мужичонки –Ходоногов. Он сообщил с гордостью, что первым делом он уволил всех своих подчинённых –евреев.
Такое сделать и ещё бахвалиться этим, мог законченный негодяй -патологический антисемит.
Но это тогда было возможно , при безнаказанности чиновников под стальной крышей государственного антисемитизма.
6….Жив, курилка!Сегодня в Российской Федерации нет государственного антисемитизма, но её захлестнула волна бытового, точнее сказать, общественно- бытового антисемитизма.
Это одна из гримас демократии законодательно и идеологически незрелого общества.
Антисемитизм, как во все времена в России, в первую очередь подогревается религиозными проявлениями, и частью иерархов конфессий.
Активны в этом деле многие личности:
журналисты, писатели, общественные деятели (среди них оказался, к сожалению, один из руководителей законодательной власти).
И вот здесь уместны слова великого русского человека – Андрея Сахарова:
Безотказный способ определить, является ли человек русским интеллигентом, — истинный русский интеллигент никогда не антисемит; если же есть налёт этой болезни, то это уже не интеллигент, а что-то другое, страшное и опасное.
К большому сожалению, государство слишком вяло борется с общественно- бытовым антисемитизмом.
Поэтому растёт число организаций антисемитского толка, в том числе с криминальным уклоном, с черносотенными лозунгами и хорошо подготовленными боевиками. И тут задумаешься, что страшней для моих соплеменников – эти организации, (при импотентной правоохранительной системе России), или пресловутый советский государственный антисемитизм:
Летом 1993 года, когда ему не было ещё и 22 лет, убит банкир — Борис Семёнович Якубович — наш сын.
В 15 лет окончил среднюю школу в Самаре и поступил в Ленинградский финансово-экономический институт.
В 19 лет — с частичным экстернатом оканчивает институт с красным дипломом, рекомендацией в аспирантуру и почти законченной кандидатской диссертацией.
В 20 лет он организовал в Питере филиал крупнейшего российского банка «Инкомбанк».
Через год этот филиал — самый крупный и успешный среди филиалов и одна из крупнейших финансовых структур Санкт-Петербурга.
Убит наёмными бандитами. По заказу конкурентов или националистов. Или тех и других вместе. Его удача стала причиной трагедии.
Он и многие другие талантливые еврейские мальчишки легли на амбразуру антисемитизма, замешанного на беспределе, беззаконии «лихих» девяностых и невежестве власти.
Антисемитизм одних и благородство других, на фоне безразличия большинства – картина характерная для многих народов. Но меня интересует более других русский народ.
Потому, что я человек его культуры, его языка. Потому, что моими ближайшими и самыми дорогими друзьями по жизни были замечательные представители этого великого народа. Потому, что я много от него получил, но и всё что мог ему отдал, и у меня к нему личные счёты. И потому, что мне его жаль.
И потому, что у этого народа есть такие великие люди, как светлой памяти Евгений Евтушенко, автор этих стихов:
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам, как еврей,
и потому — я настоящий русский!
К сожалению, антисемитизм, как и другие проявления ксенофобии, исчезнут тогда, когда исчезнут зависть, глупость, невежество.
Да наступит это время!
ЯКУБОВИЧ СЕМЁН КУЗЬМИЧ
Родился 6 марта 1939 г. (Станция Красный Рог, Почепского района, Брянской области. РФ ).
В Израиле с 2006 г.
Академик, профессор, д.т.н. ,
Лауреат Государственной премии CCCP и Международных премий.
Научный редактор журнала «Наука и жизнь Израиля».
Президент отделения Международной академии информатизации.
— E-mail: semen@yakubovich.info
http://haifainfo.com/?p=165914
Историческая грамматика
Иллюстрация: pixabay.com
Небезынтересный опыт с предысторической подоплекой
Борис ЯБЛУКОВ, Иерусалим
Тогда по всей стране с огромным успехом прошел фильм "Солдат Иван Бровкин". Смотрели его, конечно, все, и многие — по два раза. Песни композитора Лепина распевала вся страна, но был одна женщина, которой этот фильм не принес светлых ощущений — классный руководитель нашего пятого "А" Любовь Карповна. Теперь к ней до конца жизни приклеилась безобидная кличка "Любаша" в честь героини фильма. И, хотя эта очень строгая полная женщина совсем не напоминала наивную деревенскую девушку, от этого ситуация выглядела ещё комичнее.
Класс нашей Любаше достался "гвардейский": в том году в последний раз двоечников оставили на второй год и всех собрали под её крыло. Наши с ней отношения долго не складывались по той причине, что она, как мне кажется, считала меня идейным вдохновителем всех отрицательных явлений в детском коллективе.
Конфликт возник на её уроке русского языка. На секунду отвлекшись от чтения книжки, прикрытой учебником, я заявил между делом, что "безынтересный, безыглый и предысторический" пишутся через "ы". Любаша была шокирована.
"Хорошо, Боря, завтра я тебе принесу вот такой толстенный словарь русского языка" — сказала она сдерживая эмоции.
"А я принесу вчерашнюю "Пионерскую правду"- ответил я.
Назавтра всё уладилось и наши отношения явно улучшилось. Маму перестали вызывать в школу, у меня, наконец, пошла в гору математика, впервые я стал отличником.
Через четверть века история повторилась совсем по-иному. Шеф уезжал на очередную научную конференцию и я провожал его взглядом бездетной женщины на беременную подругу. Ничего нового я из своей установки выловить не мог и везти мне было нечего.
"Брось всё на эти пару дней — сказал он — вычитай хорошенько мою диссертацию. Веришь, меня уже просто воротит от неё".
Не проблема. Написано всё четко, лишь кое-где исправил стилистику. Всё писал карандашом на полях. В предложении "Предистория образцов была следующей" чисто механически исправил "и" на "ы" и оставил рукопись на его столе.
Всё случилось в день приезда шефа. Вдруг с антресолей, где размещался его кабинет, раздалось громкое:
"Где этот грамотей!? Ну-ка поднимись ко мне!" Он был в бешенстве. Когда я увидел его палец под злополучной "предисторией", мне стало мучительно скучно. Попросил успокоиться, сказал, что теперь пишут так. Ничего не помогло: ему хотелось сатисфакции. Позвонил в деканат своей бывшей жене, та примчалась с огромным словарем, и всё это время я стоял перед ним как истукан и вспоминал нашу Любашу, которая вела себя в той же ситуации по-настоящему достойно. В итоге он смерил меня с ног до головы таким взглядом, что впервые в жизни я увидел как из глаз мерзким гноем сочится антисемитизм. Всё. Надо уходить.
Наутро ко мне заглянул Петрович — представитель лаборатории, где собрались интеллигентные толковые ребята, и "от имени коллектива" предложил заняться сходной тематикой. Через год мы отправились на конференцию в Москву с моей оригинальной работой. Потом были поиски, дискуссии, "научный туризм", три патента с грифом "для служебного пользования. И с тех пор каждый раз, встречая злополучные приставки без- и пред-, я думаю о том, какие удивительные сигналы нам подает судьба, предупреждая о предстоящих изменениях в лучшую сторону.
Язык до Лондона доведётhttps://my.mail.ru/cgi-bin/journal/jpreview
Еврейский угонщик из расстрельного списка
Марк Дымшиц (фото из архива)
Автору довелось познакомиться с летчиком, узником Сиона, фигурантом "самолетного дела" Марком Дымшицем вскоре после освобождения и алии этого героического человека и взять у него интервью по горячим следам
Владимир ХАНЕЛИС, Бат-Ям
Из домашнего архива
НЕСКОЛЬКО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ СТРОК
Вечером 27 апреля 1979 года я ехал в машине домой, в Бат-Ям, и услышал по радио, что узники Сиона Марк Дымшиц и Эдуард Кузнецов освобождены из лагеря, летят в США, где их обменяют на советских шпионов. Приехав, я поднялся на шестой этаж (наша семья жила на восьмом), и позвонил в квартиру жены Марка, Алевтины Ивановны, чтобы сообщить ей радостную новость. В квартире уже было много народу. Все поздравляли ее.
А еще через несколько дней я, первым из журналистов русскоязычной прессы в Израиле, взял интервью у Марка. Отвечал он на большинство вопросов коротко, четко "рубил" слова, смотрел исподлобья… С ним, с его женой, мы дружили до конца их жизни. Алевтина Ивановна умерла в 2009 году, а Марк – в 2015-м.
… С тех пор прошло много лет. Об операции "Свадьба", попытке захвата самолета, смертном приговоре инициаторам операции Дымшицу и Кузнецову написано много – правдивого и разного. Не повторяя общеизвестных фактов, приведу слова тогдашнего министра алии и абсорбции Зеэва Элькина, сказанные им после смерти Марка:
"Марк Дымшиц был одним из героев нашего времени. Вместе со своими друзьями он бросил вызов безжалостному советскому режиму с целью привлечь внимание цивилизованного мира к борьбе евреев СССР за право репатриироваться в Израиль… Мы в неоплатном долгу перед Марком Дымшицем, и я считаю, что его личная история заслуживает того, чтобы стать частью национального эпоса. Да будет благословенна его память".
* * *
"Большинство зэков считали – наша акция принесла пользу не только алие в Израиле, но и всему советскому народу"
— Поздравляю с освобождением. Вы всего несколько дней на свободе. Вас осаждают журналисты, друзья, представители различных партий, союзов… Вы – в центре внимания мировой прессы, всего Израиля. Это, наверное, тяжело?
— Да, тяжело. Но я уже начинаю привыкать.
— Можно ли сказать, что вы уже пришли в себя на воле?
— Нет, откровенно говоря, еще не пришел, но чувствую себя значительно лучше, чем в первые дни в США и здесь, в Израиле.
— Тому, кто не сидел, трудно представить день, когда человек выходит на свободу после тюрьмы или лагеря. Как вы "рисовали" себе день освобождения?
— Я старался его себе не "рисовать"…
— Верно ли, что когда вас арестовали, то избили?
— Меня не избили, а оглушили выстрелом в висок. Стреляли смесью газа и песка.
— Это было на аэродроме?
— Да. После того, как меня скрутили четверо и держали за руки и ноги. Но я не назвал бы это избиением.
— Те, на кого вас обменяли, выглядели гораздо лучше, чем вы…
— Я их видел всего несколько минут.
— Но мы видели их по телевидению и поразились, какие они откормленные и с волосами на голове.
— Не думаю, что их держали в тюрьме. Они находились под домашним арестом.
— Насколько вы верили в успех операции "Свадьба"?
— Вначале, когда только началась подготовка, я был уверен в успехе на 95 процентов. Но я не думал, что подготовка затянется на такой длительный срок – более полугода. По мере того, как время проходило и акция откладывалась, шансы на успех уменьшались, и я считал, что к моменту начала операции они были минимальны.
— Потому что когда так много людей вовлечены, то больше возможности для утечки информации, подслушивания, слежки и т.д.?
— Утечка информации…
— Из того, что сказал Эдуард Кузнецов, можно заключить, что и он не очень верил в успех… Вы хотели взбудоражить своим поступком общественное мнение?
— Да. Терять нам уже нечего было. Если в личном плане мы теряли, то в общественном – выигрывали.
— Чем вы занимались в лагере?
— Я там освоил несколько специальностей. Когда меня привезли из тюрьмы в лагерь, то первое время я с одним латышом заготавливал дрова для печного отопления. Нам нужно было ручной пилой и топором заготовить 6.32 кубометра дров в сутки.
— А латыш за что сидел?
— Он сидел за войну, за сотрудничество с немцами. Имел приличный срок, что-то от 15 до 25 лет, но, очевидно, получил задание вымотать меня в первые дни, когда я, ослабевший, прибыл из тюрьмы. И это ему вначале удавалось. После тюрьмы, где почти не бываешь на свежем воздухе, вдруг целый зимний день на дворе, на воздухе пилить и рубить дрова, — это валит с ног. Я приходил в барак уставший, ложился на койку и мгновенно засыпал.
Недели через две я пришел в себя (отдышался, как говорят), набрался силенок, и уже в отместку за то, что хотел сделать со мной этот латыш, подгонял его: "Давай, давай! Успеешь покурить потом". Когда гебисты увидели, что я уже пришел в себя, восстановил силы и для меня заготовка дров не является мучением, меня перевели в швейный цех. Я шил там руковицы. После переезда из лагеря в Мордовии на Урал мне приходилось выполнять разные работы: изготовлял части для электроутюгов, работал токарем.
— Расскажите о своем последнем дне в лагере. Как вы узнали о предстоящем освобождении?
— 15 апреля Альтман, сидевший со мной, был взят на этап; рассуждая с ним, куда его могут отправить, мы пришли к выводу, что много признаков говорят об освобождении. Ведь нет смысла брать в другой лагерь или переводить на воспитание (что они иногда проделывают), когда до освобождения остается год с небольшим. По своей натуре я всегда был оптимистом (правда, в последнее время приблизился к реалистам), и подумал, что и мои шансы на освобождение увеличились.
Взяли его, как я уже говорил, 15-го, а 24-го, днем, на работе, меня вызвал к себе начальник лагеря и вручил две телеграммы. То, что начальник вручил, это было необычно – телеграммы всегда вручал цензор… В телеграммах сообщалось, что мои товарищи освобождены и в ближайшее время выезжают на родину. Телеграммы были из Риги, за подписью всех и отдельно, вторая – от Залмансона, что и он на свободе.
— Вы, наверное, спросили себя, что это означает? С чего это вдруг вам передают телеграммы об освобождении товарищей?
— Я вопросов не задавал. Была радость за освобождение товарищей. Я понял, что и мои шансы выйти на свободу резко увеличились. Поэтому я начал готовиться к дальнейшему развитию событий. А вечером, в тот же день, и меня взяли на этап. Ну, что может быть лучше для человека в моем положении? Я воспрял духом и почувствовал, что настал и мой черед…
— Заключенные в лагере знали, по какому делу вы сидите?
— До прибытия в лагерь я 19 месяцев находился в тюрьмах. К этому времени многие мои товарищи уже сидели в лагерях. В газетах писали о процессе, сообщали, за что мы осуждены. Поэтому в лагерях знали, кто мы.
— Кто сейчас находится в лагерях, кто составляет основную массу заключенных?
— Основная масса, примерно процентов 50-60 (я учета не вел), сидят за войну, за сотрудничество с немцами, отсиживают – некоторые 15-летний срок, а иные – 25-летний.
— Но война окончилась 34 года назад!?
— КГБ по-своему планировал аресты. Большинство полицаев и нацистов арестовывались тогда, когда они подходили к пенсионному возрасту. Вместо того, чтобы дать им возможность получать и жить на пенсию, их сажали в лагеря, где они не просто доживали (я скажу, что бывшие полицаи и нацисты заслуживали более суровых наказаний за свои кровавые дела), но они еще и работали на государство и на КГБ. Остальные 40-50 процентов – это осужденные за так называемую антисоветскую деятельность, за издание литературы (так называемый "самиздат"): им дали сроки по 64-й статье (измена родине), за национальное движение в Прибалтике, на Украине и в Армении. Есть небольшой процент уголовников, которые специально совершили преступления, подпадающие под "политическую" статью, чтобы перейти в политические лагеря.
— Значит, есть категория политических лагерей?
— Да. Официально их не признают. Но они есть.
— И много там сидит народу?
— Мало. Когда мы прибыли на Урал, в лагерях было по 250 человек. А теперь, в том лагере, откуда меня взяли, примерно около 80 заключенных. Во втором лагере, №36, – и того меньше, человек 50. Но это не показатель. Одни лагеря закрывают, другие – открывают. Чтобы содержать лагерь нужен штат: стукачи, надзиратели, начальники и т. д.
— Разве рентабельны лагеря на 80 человек?
— Нерентабельны… Но эти лагеря – "кадровые"… Они – резерв для будущего. Понадобится – посадят сотни людей. Лагеря готовы…
— Письма в лагерь вы получали регулярно? Алевтина Ивановна рассказывала мне, что письма к вам она нумеровала.
— От жены я получал письма нерегулярно; из-за границы – США, Англии, Франции – в последние два года я не получал вообще. Из Израиля я получал иногда, но только от семьи.
— Так вы, наверное, не получили из Израиля телеграмму о рождении внука?
— Не получил.
— Была ли у вас в лагере литература – книги, газеты, журналы?
— Я выписывал газеты. Можно было выписать и журналы. В лагере была скромненькая библиотека.
— За работу в лагере вам платили?
— Да. Из заработанных денег 50 процентов отчислялось в пользу государства, 50 процентов – заключенному, но, по указанию министра 24 процента отчисляли в пользу лагеря. Таким образом заключенные сами оплачивали свое питание, одежду и отопление. Оставшиеся деньги можно было расходовать по собственному желанию: выписывать книги, газеты, журналы, например.
— Эдуард Кузнецов сказал, что в лагере фактически нет медицинской помощи…
— Я бы выразился так: медицинская помощь в лагере неудовлетворительна.
— То есть, заболев, вполне можно умереть?
— При серьезном заболевании – да, а при несерьезном они все-таки стараются не допустить смерти…
— Заключенные с которыми вы работали, спали рядом, говорили с вами о вашем аресте, акции, или молчали, боясь доносов?
— Нет. Разговаривали мы свободно. Мы не опасались "стукачей", — что произошло, то произошло, и это уже было известно всем. Мнения в отношении нашей акции были, пожалуй, единодушно положительными. Большинство зэков считали, что эта акция принесла пользу не только алие в Израиль, но и всему советскому народу.
— Вы ощущали моральную поддержку извне? В чем она выражалась?
— Безусловно, мы ее ощущали. Она выражалась в свиданиях, в письмах. Читая газеты между строк, мы понимали, что не находимся в такой уж изоляции… Мы слышали, что за нас боролись, чтобы отменить смертную казнь. Это помогало вынести тяготы лагерной жизни.
— Когда вам вынесли смертный приговор?
— 24 декабря 1970 года.
— Вы думали, что его приведут в исполнение? Вас отвели в камеру смертников?
— Я никогда не думал, что только за попытку угона самолета можно вынести смертный приговор. Лишь позднее я узнал, что такое можно сделать. Когда шло следствие и начался процесс, я не думал о таком итоге… Эдик (Кузнецов. – В.Х.) еще на свободе сказал, что нам, в случае неудачи, дадут, примерно 10 лет. Когда вынесли смертный приговор, то меня он не поразил, а появилось чувство ненависти к тем, кто фабриковал такие дела, выносил смертный приговор в подобной ситуации, ненависть к тем, кто зачитал приговор. Особенно меня поразили аплодисменты в зале. Людей приговаривают к смерти, а публика аплодирует, как в театре. Дикость! И это происходило в Ленинграде!
— Подобрали публику…
— Но не всех же. Там можно было видеть сотрудников КГБ. У них физиономии на один лад. В зале сидели и "представители общественности". Аплодисменты возмутили меня – ведь сейчас не тридцатые годы. В сталинские времена половину из нас перестреляли бы еще на аэродроме, а половину признали бы потом англо-американскими шпионами и тоже бы расстреляли.
— Вас должны были выпустить в 1985 году. Как вы думаете, действительно ли им так "приспичило" обменять вас на двух советских шпионов? Или это какой-то государственный жест? Что произошло за кулисами?
— Я думаю, что эта часть какой-то большой политической игры. События последних месяцев заставляют Советы делать какие-то "гуманные шаги" или хотя бы видимость этих шагов. Сейчас у них в стране тяжелое экономическое положение, им нужна торговля с США, американские технологии, — это сильная карта.
— Когда вас везли к самолету, то вас охраняли 20 человек с автоматами под плащами… Зачем??
— Из лагеря до железнодорожной станции был нормальный этап – солдаты с автоматами. Но со станции начались необычные вещи: до Перми я ехал в отдельном пассажирском вагоне и со мной сидел конвой – четыре офицера. Пятый, майор, — находился в другом купе. Такой этап я никогда не видел и никогда не слышал о таком этапе. Весь полет из Перми в Москву я сидел в наручниках. Когда я пытался доказать майору, что не выпрыгну из самолета, что здесь наручники ни к чему абсолютно, он ответил: "Так положено. Ничего не могу сделать"… Пассажиры проходили мимо (а на мне была лагерная роба: шапка-ушанка, ватник с биркой), смотрели и думали, что везут очень опасного преступника…
— Сколько часов продолжался полет?
— Примерно два с половиной часа. Когда меня доставили в Москву, то привезли в Лефортово, в следственный изолятор КГБ. Зачем? Ведь новое дело против меня не возбуждалось… В Лефортово я уже был на 90 процентов уверен, что дело идет к освобождению. Меня поместили в камеру, в которой находился уголовный преступник. Он уже получил срок, но КГБ узнал о его валютных махинациях и перевел в следственный изолятор.
Два дня я находился рядом с ним. 25-го я прибыл в Москву, а 27-го рано утром меня повели в кабинет начальника тюрьмы. Там вместе с начальником тюрьмы сидели двое пожилых мужчин. Один из них объявил, что Указом Президиума Верховного Совета СССР я лишен советского гражданства и в течение двух часов должен покинуть пределы Советского Союза.
Меня спешно переодели, но в последнюю минуту, как ни странно, украли все: перчатки, шарф, носовые платки, всякую мелочь (кроме бритвы). Я уже не говорю о том, что в лагере у меня остались учебники, записи, семейные фотографии.
В Лефортово, после того, как я переоделся, меня посадили не в "воронок", а в "Волгу". Всех освобождаемых посадили по одному в машину, а по бокам – по два охранника в гражданском. Образовалась колонна из 10-12 автомобилей, а впереди шла милицейская машина. Прохожие оглядывались, думали, что это какая-то иностранная делегация…
Когда нас посадили в самолет, то в салоне никого не было, кроме охранников, у которых под пиджаками пряталось оружие. Только в самолете я узнал, кого еще везут: увидел Кузнецова, услышал фамилию Гинзбург.
— Вы прилетели в Нью-Йорк…
— Когда мы прибыли в Нью-Йорк, в аэропорт Кеннеди и все пассажиры вышли из самолета, мы еще долго находились в салоне. Примерно через час самолет отбуксировали в укромный угол, в какой-то тупик аэропорта. Там не было ни прохожих, ни машин. Через иллюминаторы мы увидели, что готовится какая-то встреча. У меня возникла мысль, что состоится обмен. Еще примерно через полчаса нам сказали, что можно выходить из самолета. и, когда мы приблизились к трапу, к другому трапу подвели двух советских шпионов. И тут уже из разговоров стало ясно (мы даже фамилии этих шпионов слышали), что происходит обмен. Эти двое входили в самолет, а мы, пятеро, из него выходили. После того, как мы оказались на земле, к нам подошли представители госдепартамента, Белого дома. Они представились, сказали, что позаботятся о нас, что мы направимся в гостиницу в Нью-Йорке, а там нам расскажут, что будет происходить с нами.
— Как на вас подействовал такой калейдоскоп событий?
— Я был в стрессе. После лагерной тишины, когда видишь только колючую проволоку и солдата на вышке, ты вдруг оказываешься в крупнейшем городе США. Небоскребы, освещенные улицы, масса огней, рекламы, потоки машины… Такой перепад оглушает…
— Вас проверял врач?
— Врач проверял нас в Лефортово. Но его почему-то интересовало только, не заболели ли мы в лагере сифилисом.
— Как вы считаете, почему Менделевич, Федоров и Мурженко еще находятся в тюрьме?
— Менделевич находился в лагере №36 на Урале. Его перевели в тюрьму по сфабрикованным материалам, якобы за плохое поведение в лагере. На него особенно злы за его религиозные убеждения.
— Вы думаете, его отпустят досрочно?
— У него срок 12 лет. Он должен выйти в 1982 году. Я рассчитывал, что мы все вместе выйдем, думал, что они раньше нас выйдут… Я знаю, что за него, как и за Федорова с Мурженко, тоже борются.
— Успели ли вы уже разглядеть что-нибудь в Израиле?
— Во время посадки я видел очертания своей Родины, очертания Тель-Авива. Иерусалим произвел на меня неотразимое впечатление: тысячелетние камни, Стена плача, Кнессет… Но и Бат-Ям, где живет моя семья, Тель-Авив произвели на меня очень хорошее впечатление.
— Когда спадет волна сверхинтереса к вам и вы войдете в колею обычной жизни, чем собираетесь заниматься, что делать? Ведь, кроме профессии летчика, вы инженер.
— Хочу работать. Хотел бы летать, мечтаю об этом, но не думаю, что в 52 года смогу осуществить свою мечту. Но если есть голова и руки, то работа найдется*.
Журнал "Круг" №99, май 1979 г. \ "Мы здесь" (www.newswe.com)
*Марк Дымшиц и его жена до самой пенсии работали в авиационной промышленности Израиля.
ИЗ "ЕЖЕВИКИ"
(EJWiki.org — Академической Вики-энциклопедии по еврейским и израильским темам)«Самолетчиков» чествует Попечительский совет Сохнута. Слева направо: Йосеф Менделевич, Марк Дымшиц, Сильва Залмансон, Анатолий Альтман, Арье Хнох, Борис Пенсон. Фото: ejwiki.org/ Л.ГроервейдлДымшиц, Марк (Мордехай) Юльевич (1927, Ленинград — 2015, Бат-Ям) — герой борьбы за свободный выезд евреев из СССР, узник Сиона, осуждённый на ленинградском "самолётном процессе" 1970 года.
Он потерял родителей во время ленинградской блокады, когда ему было 15 лет. Прошел детский дом.
Окончил военное лётное училище. Служил в Бухаре. В армии после окончания летного училища столкнулся с откровенным антисемитизмом, что заставило его пересмотреть собственное убеждение в непогрешимости советской национальной политики.
В 1960 году демобилизовался. Безуспешно пытался найти работу в гражданской авиации. Затем окончил Сельскохозяйственный институт и, работая на должности инженера, смог обеспечивать семью (имел двух дочерей-подростков). Жил на Ново-Измайловском проспекте в Ленинграде.
Именно Дымшицу принадлежала инициатива захвата самолета.
В октябре 1969 г. познакомился с одним из руководителей ленинградской сионистской организации Г. Бутманом (родился в 1932 г., с 1979 г. в Израиле) на почве интереса к ивриту, которому Бутман взялся обучать. В декабре 1969 г. поделился с Бутманом идеей захвата самолета в воздухе с целью нелегального перелета за границу для последующей репатриации в Израиль.
Он предложил сесть с группой в небольшой самолет в Ереване и заставить пилота посадить его в Турции. Он же вызвался вести самолет в том случае, если летчики откажутся выполнять требования "угонщиков".
Для устрашения экипажа приобрел револьвер, который мог выстрелить всего один раз.
Для начала Марк Дымшиц совершил пробный рейс в кабине знакомых летчиков из Ленинграда в Москву. Выяснил, что двери в полёте не закрывают. Но оказалось, что вести большой самолет одному будет для него делом весьма сложным. И этот вариант отпал. Тогда Марк предложил для побега вариант попроще.
По ходу подготовки полёта жена Дымшица ушла было от него, но потом вернулась. Младшей дочери Юле было в это время 15 лет, старшая была совершеннолетней.
После того как было решено отказаться от угона самолета, заявил, что этому решению не подчиняется, и с Эдуардом Кузнецовым продолжил подготовку к "операции "Свадьба".
В начале июня 1970 года Дымшиц побывал (с целью устройства на работу) в аэропорту «Смольное», и там у него возник план похищения самолета, летящего на Приозерск. Группа планировала захватить небольшой самолет «Ан-2» во время его рейса в Приозерск, затем М. Дымшиц должен был пилотировать самолет в Швецию.
15 июня 1970 г. в аэропорту «Смольное» под Ленинградом все они были арестованы.
Как инициатор угона, разрабатывавший его детальный план и приобретший оружие, Дымшиц был приговорен к расстрелу, который затем был заменен 15-ю годами лишения свободы. Затем срок был сокращен.
27 апреля 1979 года в нью-йоркском аэропорту им. Джона Кеннеди Эдуарда Кузнецова и Марка Дымшица, вместе с Валентином Морозом, Александром Гинзбургом и Георгием Винсом обменяли на двух советских шпионов.
С 1979 г. Дымшиц жил в Израиле, в Бат-Яме. Работал по профессии в авиационной промышленности Израиля, затем вышел на пенсию. Жена Дымшица, Алевтина Ивановна, которая тоже проходила по "самолётному" процессу, умерла в начале 2009 года.
Марк Дымшиц скончался 25 августа 2015 года.
РЕКОМЕНДУЕМ КНИГИ В. ХАНЕЛИСА
"РОДИЛИСЬ И УЧИЛИСЬ В ОДЕССЕ". Материалы к энциклопедическому словарю), 570 стр. большого формата, около 5.000 персоналий. Стоимость книги: в Израиле – 99 шек.; в Европе, США и странах СНГ – $34,99.
"В НАШЕМ СТРАННОМ ГОРОДЕ". Сборник мистических и фантастических рассказов. Стоимость книги: в Израиле – 55 шек.; в Европе, США и странах СНГ — $19,99.
В цены входит пересылка.
Для заказа обращаться: V. Hanelis, 11 Livorno str., apt. 31, Bat-Yam, Israel-59644, tel.\fax +972-3-551-39-65, e-mail – vhanelis@gmail.comОтзвуки «самолетного дела»Сильва Залмансон: "Если забуду тебя, Иерусалим"
Свежие комментарии