На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Давид Смолянский
    Что значит как справляются!? :) С помощью рук! :) Есть и др. способы, как без рук, так и без женщин! :) Рекомендации ...Секс и мастурбаци...
  • Давид Смолянский
    Я не специалист и не автор статьи, а лишь скопировал её.Древнегреческие вазы
  • кира божевольная
    всем доброго дня! не могли бы вы помочь с расшифровкой символов и мотивов на этой вазе?Древнегреческие вазы

Русский ответ на «польский вопрос» В 3-х частях

Русский ответ на «польский вопрос»

В Польше своё национальное возрождение привычно связывают с окончательным разгромом в Первой мировой войне кайзеровской Германии и лоскутной империи Габсбургов. Но первые реальные шаги к восстановлению исторической государственности Польши сделала Россия.

Не Франция и не Соединённые штаты, и уж тем более, не Центральные державы, которые учредили на востоке польских земель ублюдочное "регентское королевство". Войска двух императоров с немецкими корнями вплоть до революционных событий ноября 1918 г. оставались на польской земле.
Русский ответ на «польский вопрос»

Осенью 1914 года императорская русская армия шла воевать "на германскую", так и не ставшую второй "отечественной", вообще-то плохо представляя, за что ей предстоит сражаться. Официально считалось, что среди прочего - за восстановление "целокупной" Польши. Пусть это и предполагалось осуществить "под скипетром Романовых".

В конце 1916 года Николай II своим приказом по армии признал необходимость воссоздания независимой Польши, а уже Временное правительство продекларировало польскую независимость "de-jure". И, наконец, правительство народных комиссаров сделало это "de-facto", закрепив своё решение чуть позже в статьях Брестского мира.

"Нам с немцами нечего делить, кроме… Польши и Прибалтики". После недоброй памяти Берлинского конгресса эта жестокая шутка была очень популярна в светских салонах обеих российских столиц. Авторство приписывали и прославленным генералам Скобелеву и Драгомирову, и остроумному сочинителю "Петербургских очерков" Петру Долгорукову, который, ничуть не стесняясь, называл царскую дворню "сволочью".

Позднее, накануне мировой бойни, абсолютно в том же духе высказывались отставной премьер Сергей Юльевич Витте и министр внутренних дел в его кабинете, сенатор Пётр Николаевич Дурново, а также ряд других противников войны с Германией.

Но история, как известно, полна парадоксов… и иронии. На протяжении полутора веков и в России и в Германии "наверху" раз за разом верх брало стремление разобраться с Польшей только силой. Тех же "силовых" методов Российская империя, что при царе, что при коммунистах придерживалась и в отношении малых прибалтийских стран, благо немцы могли реально "дотянуться" до них только в военное время.

В конце концов, прибалты и поляки вошли в третье тысячелетие гордые своей независимостью, а обе империи – и опять набирающая силу Германия и новая "демократическая" Россия – изрядно урезанными. Мы не можем не признать существующее сейчас европейское status-quo. Однако очень трудно не согласиться со сторонниками жёсткой национальной политики – современные рубежи обеих великих держав никак не соответствуют их "естественным" историческим границам.

России и Польше в тысячелетнем цивилизационном противостоянии Востока и Запада исторически выпала роль пограничья. Усилиями Московского царства жёсткий прагматичный Запад столетиями максимально удалял от себя диковатый и плохо структурированный Восток. Но в то же время многие европейские державы, с Польшей в авангарде, на протяжении веков не прекращали попыток сдвинуть заодно и "водораздел цивилизаций" - разумеется, за счёт России.

Впрочем, Польша, которую Европа "одарила" латиницей и католической религией, и сама испытывала на себе немалое давление Запада. Однако, пожалуй, только раз в своей истории – в начале XV века Польша в ответ на это пошла на прямое сотрудничество с русскими.

Но и это случилось лишь в тот момент, когда сама страна с названием Речь Посполитая, а точнее – Польска Речь Посполита, представляла собой отнюдь не польское национальное государство. Это был некий, назовём его так, "полуславянский" конгломерат Литвы и западного филиала разваливающейся Золотой Орды.

Несмотря на пресловутое кровное родство, схожесть культур и языка, трудно ожидать мирного сосуществования от двух держав, у которых практически не было выбора при определении основного вектора своей политики. Единственный пример совместного противостояния Западу – Грюнвальд, к сожалению, так и остался тем исключением, которое лишь подтверждало правило.
Впрочем, сталинское "Войско Польское" - наверное, ещё одно исключение, конечно, иное, и по сути, и по духу. А то, что польские короли претендовали на русский престол – вовсе не авантюра, а лишь логическое продолжение стремления "отодвинуть" Восток.

Московиты отвечали полякам взаимностью и тоже были не прочь забраться на польский престол. Или сами, и Иван Грозный – тут не исключение, а самый реальный претендент, или же посадив на него своего ставленника.
Если польский белый орёл независимо от исторической конъюнктуры всегда смотрел на Запад, то для русских лишь спустя два столетия после монгольского ига, как бы его ни характеризовали Лев Гумилёв или "альтернативщики" Фоменко с Носовичем, пришло время обратить взоры в ту сторону. Раньше не позволяли, прежде всего, внутренние смуты.

Россия должна была на практике завершить свою глубоко "затратную" и ориентированную лишь на далёкое будущее восточную экспансию, чтобы обрести право на такого "европейского" государя, как Пётр Великий. К тому времени крылатые всадники Яна Собеского уже совершили свой последний подвиг во славу Европы, разгромив под стенами Вены многотысячную турецкую армию.

Речь Посполитая, разрываемая гоноровой шляхтой изнутри, фактически лишь дожидалась своей печальной участи. Не случайно Карл XII с такой лёгкостью маршировал от Померании к стенам Полтавы, а драгуны Меншикова проскакали по польским землям до самой Голштинии.

Русские всё XVIII столетие использовали территорию Мазовии и Великой Польши как полувассальный плацдарм для своих европейских экзерциций. Европа, махнув рукой на поляков, лишь пару раз попробовала двинуться на Восток. Но даже пруссаки при неугомонном Фридрихе Великом и его блистательном генерале Зейдлице, предводителе великолепных гусар, побаивались углубляться дальше Познани.

Вскоре, когда брожение на польских землях грозило обернуться чем-то вроде "пугачёвщины", энергичные властители России и Пруссии - Екатерина Вторая и Фридрих, тоже Второй, очень живо "откликнулись" на призывы польской шляхты навести порядок в Варшаве и Кракове. Они оперативно провернули два раздела Речи Посполитой.
Не зря Екатерина и Фридрих получили при современниках право именоваться Великими. Впрочем, русская государыня только вернула под свою корону русские земли. "Отторгнутые возвратих!" - этими словами она решила судьбу Белоруссии, а исконную Польшу к России прирезал уже Александр I, да и то лишь потому, что пруссакам она оказалась не по зубам.

Третий раздел Польши стал лишь завершением первых двух, но именно он вызвал народное восстание Тадеуша Костюшко - народное, но от этого лишь ещё более кровавое. Историки не раз опровергали лживые россказни о жестокости гениального Суворова, но заставить поляков отказаться от нелюбви к нему и к его казакам, примерно то же самое, что привить русским любовь к Пилсудскому.

Ещё совсем недавно под его портретом не надо было делать подпись - Тадеуш Костюшко

Тем не менее, отнюдь не сразу после трёх разделов Польши окончательный развод двух славянских народов приобрёл значение одной из ключевых проблем европейской политики. То, что полякам с русскими не быть вместе, стало окончательно ясно ровно 200 лет назад – с тех пор, как попытку воссоздать Польшу предпринял Наполеон. Однако император французов демонстративно, чтобы не раздражать Австрию и Россию, назвал её Варшавским герцогством и посадил на трон Саксонского короля.

С тех пор все попытки "записать" поляков в русские нарывались на жёсткое неприятие. Ну а гонорова шляхта, проиграв вековое противостояние с восточным соседом, напрочь забыла об идее воцариться в Москве. Кстати, против шляхтича на московском троне порой ничего не имели против и сами московиты – первого из Лжедмитриев в Первопрестольную призвали именно они.

Казалось бы, Полесские болота и Карпаты подходят на роль "естественных границ" Польши и России ничуть не хуже Альпийских гор или Рейна для Франции. Но слишком уж по-славянски энергичны и предприимчивы оказались народы, осевшие по обе стороны этих рубежей.

"Славянский спор" не раз казался завершённым чуть ли не навсегда, но, в конце концов, когда в него бесцеремонно и жадно вмешались германские державы, обернулся тремя трагическими разделами Речи Посполитой. После чего и вылился в один из самых "больных" вопросов Европы – польский.

Блеснувшая было при Тадеуше Костюшко, а потом при Наполеоне надежда, так для поляков надеждой и осталась. Впоследствии надежда превратилась в красивую легенду, в мечту, по мнению многих, вряд ли осуществимую.
В век великих империй "слабые" (по Столыпину) нации даже права на мечту не получали. Только мировая война привела на смену эпохе империй эпоху национальностей, и в ней поляки, так или иначе, сумели отвоевать своё место в новой Европе.

Во многом "зелёный свет" возрождению Польши дали две русских революции. Но без упреждающего участия Российской империи, в состав которой на протяжении ста с лишним лет входила большая часть польских земель, дело всё же не обошлось.

Царская бюрократия во многом сама создавала для себя "польскую проблему", год от года понемногу уничтожая даже те ограниченные свободы, которые предоставил Польше император Александр I Благословенный. "Органический статус" его преемника на троне – Николая Павловича, был словно написан кровью по итогам братоубийственной войны 1830-31 гг, но сохранял за поляками многие права, о которых великороссы тогда не могли и мечтать.

После этого переродившаяся шляхта не поддержала революционный порыв 1848 года, а взбунтовалась позже – когда не только польские, но и русские крестьяне получили от царя-освободителя вольную. Организаторы авантюрного "Повстания-1863" не оставили Александру II другого выхода, как лишить Царство последних намёков на автономию.

Не случайно даже польские историки, склонные идеализировать борьбу за независимость, так кардинально расходятся в оценке событий 1863 года. К концу XIX века в просвещённых домах, к примеру, в семье Пилсудских "повстание" безапелляционно считали ошибкой, более того - преступлением.
Как всякий приличный диктатор, Юзеф Пилсудский начинал революционером - будущий "начальник государства" в Сибири

Большой удачей для российской имперской власти оказалась пассивность поляков в 1905 году, когда только Лодзь и Силезия реально поддержали революционеров Москвы и Петербурга. Но, вступая в Мировую войну, России было практически невозможно оставлять нерешённым "польский вопрос". Не взявшись за него "сверху", можно было ожидать только одного решения – "снизу".

Угроза того, что с поляками "разберутся" немцы или австрийцы, пугала Николая-II и его министров куда меньше, нежели перспектива ещё одной революции. Ведь в ней "националы" вряд ли останутся нейтральными, и уж точно никогда не встанут на сторону властей.

И всё же, сами поляки в те годы ждали решения "своего" вопроса, в первую очередь от России. Чуть позднее, испытав разочарование в усилиях царской бюрократии, большинство из них сделали ставку на союзников, сначала - на французов, словно по принципу "старая любовь не ржавеет", потом – на американцев.

Австрийские комбинации с триединой монархией поляков почти не волновали – слабость империи Габсбургов и им была понятна без разъяснений. А рассчитывать на немцев и вовсе не приходилось – десятилетиями, следуя заветам железного канцлера Бисмарка, поляков пытались онемечить. И, кстати не всегда безуспешно – даже после всех передряг XX столетия следы немецких традиций до сих пор прослеживаются в жизненном укладе абсолютно польского населения Силезии, а также Померании и земель бывшего Познанского герцогства.

Отдавая должное чисто немецкому умению организовать быт, заметим, что именно этим – упрямым желанием продвинуть на покорённых землях всё "истинно немецкое" Гогенцоллерны, между прочим, разительно отличались от Романовых. Призывы последних крепить славянское единство – это, согласитесь, отнюдь не синоним примитивной русификации.

Впрочем, мастеров и желающих перекрестить "поляка в русака" среди царских подданных тоже хватало. Как раз ползучее, реально не санкционированное сверху, стремление крупного и мелкого чиновничества, среди которого немало было и поляков по национальности, укоренить "всё русское", по крайней мере, на спорных землях, аукнулось потом русским жёстким неприятием "всего русского".

Мировая война резко обострила "назревший" польский вопрос, чем и объясняется удивительная оперативность, с которой был принят первый публичный акт, обращённый непосредственно к полякам – знаменитое великокняжеское воззвание. После этого польский вопрос отнюдь не был "задвинут" в долгий ящик, как это представляется некоторым исследователям.
"Воззвание к полякам" верховного главнокомандующего русской армии великого князя Николая Николаевича

Несмотря на постоянно одолевавшее Николая II желание "отложить" польский вопрос, когда он откровенно выжидал, что вопрос разрешится как бы сам собой и "Воззвания" для этого будет вполне достаточно, он неоднократно рассматривался и в Государственной Думе, и в Правительстве, и в Госсовете. Но и специально созданная комиссия из русских и польских представителей, собранная для определения "начал" польской автономии, формально ничего не решила, ограничившись рекомендациями довольно общего характера.

При этом даже формальных рекомендаций оказалось достаточно для того, чтобы Николай II отнюдь неформально ответил на провозглашение немцами и австрийцами Польского королевства… исключительно на землях Российской империи.

В известном приказе по армии, который лично государем помечен 25 декабря (12-м по старому стилю – днём Святого Спиридона-поворота), было однозначно указано, что "жизненные интересы России неотделимы от установления свободы судоходства через проливы Константинополя и Дарданелл и от наших намерений создать свободную Польшу из её трёх ныне разделённых провинций".

Верховный главнокомандующий признавал, что "Достижение Россией созданных войной задач, обладание Царьградом и проливами, равно как и создание свободной Польши из всех трех ее разрозненных областей, еще не обеспечено". Стоит ли удивляться, что во многих польских домах, невзирая на австро-германскую оккупацию, этот приказ Николая II вывешивали в праздничных рамках рядом с иконами.

Сменившее романовскую бюрократию Временное правительство, а вслед за ним большевики, на удивление решительно отмежевались от своей западной "колонии" - Польши. Но и то, скорее всего, потому лишь, что им и без неё головной боли хватало. Хотя нельзя не заметить, что вся документация по польской автономии была подготовлена в российском МИДе (характерен даже выбор имперского ведомства – министерство не внутренних, а иностранных дел) ещё до февраля 1917-го, что и помогло новому министру иностранных дел Милюкову так "легко" разрешить трудный польский вопрос.

Но, как только Россия набирала силу, имперское мышление снова брало верх, причём в самом агрессивном его облике. И если такие "великодержавники", как Деникин и Врангель, от этого больше проиграли, чем приобрели, то Сталин "со товарищи", ничтоже сумняшеся, вернули Польшу в сферу влияния России.

И пусть эта Россия была уже советской, но от этого не менее "великой и неделимой". Однако, осуждая российских "имперцев" в любых их политических одеждах, нельзя не признать, что и европейские державы, да и сами поляки на протяжении столетий не оставляли России никакого шанса пойти в польском вопросе иным путём. Но это, согласитесь – совершенно отдельная тема.

И всё же цивилизованный, и, судя по всему, окончательный, развод двух крупнейших славянских государств состоялся – ближе к концу XX столетия. О первых шагах к этому, которые были сделаны между августом 1914-го и октябрём 1917-го, мы планируем рассказать в серии последующих очерков по «польскому вопросу». Насколько продолжительной будет такая серия, зависит только от наших читателей.

Признаем сразу, что разбор «вопроса» будет заведомо субъективным, то есть - с позиций русского исследователя. Автор вполне отдаёт себе отчёт, что "предоставить слово" в нём удалось только людям достаточно известным, в лучшем случае – репортёрам ведущих российских и европейских газет.

Голос народов, без которого трудно по-настоящему объективно оценить национальные взаимоотношения, автор вынужден пока оставить "за кадром". Это тоже – предмет специального фундаментального исследования, которое под силу только коллективу профессионалов.

Нынешнее соседство России и Польши, даже при наличии белорусского "буфера", как бы ни упирался глава Союзной республики, "пророссийского" по определению, легче всего охарактеризовать как «холодный мир». Мир всегда лучше, чем война, и он, безусловно, базируется среди прочего на том, чего сумели добиться лучшие представители России и Польши ещё в начале прошлого века.

Сейчас Польшу в очередной раз качнуло в сторону Германии. Но и это не позволяет забывать, что ни разу "западный сценарий", будь то германский, французский, американский или нынешний евросоюзовский, не гарантировал Польше положения "на равных" с ведущими державами старого континента.

А Россия, даже взяв после победы над Наполеоном большую часть Польши "под себя", предоставила полякам много больше того, на что могли рассчитывать в империи сами русские. В том же, что почти всё, что "даровал" им Александр Благословенный, поляки растеряли, они виноваты не меньше русских.

От Сталина в 1945 году, Польша, как ни странно, в государственном плане получила намного больше того, на что могли рассчитывать её новые руководители. А уж польскому населению и вовсе досталось такое немецкое наследство, на которое после Великой Победы никому из советских людей не стоило даже рассчитывать.
Даже с учётом новой эры откровенного заигрывания Польши с Западом, с учётом того, что у нас теперь даже нет общей границы, русский фактор всегда будет присутствовать в польском сознании, а значит и в польской политике и экономике, как едва ли не самый главный. Для России же "польский вопрос" только в критические годы – 1830-м, 1863-м или 1920-м, приобретал первостепенное значение, и, наверное, будет лучше и для нашей страны, и для Польши, чтобы он главным больше никогда не становился.

Польша: на обломках трёх империй. Русский ответ на польский вопрос. Часть 2

Изгнать трёх деспотов (ни дня не медлить дольше!)
А.Мицкевич, «Пан Тадеуш»

В Кракове, да в зале немцы танцевали…
Поляк усом шевельнул – все поубегали…
Польская народная

«С немецкой точки зрения было невозможно хорошо разрешить польский вопрос: могло быть только более или менее плохое решение»(1). Этими словами германского канцлера Т.Бетман-Гольвега вполне можно охарактеризовать отношение к Польше и полякам не только в Германии, но и в Австрии и в России. В Российской и Австрийской империях власть имущие не хуже немцев понимали, что кардинальное решение польского вопроса вряд ли одарит их новым союзником – просто вместо внутриполитической проблемы они получат новую головную боль на границе.

Теобальд фон Бетман-Гольвег

Предоставим слово другому «отставному» канцлеру – прусскому, Бернгарду фон Бюлову: «Мы у себя на восточной границе искусственно создали и вырастили смертельного врага, который отнял у нас обширные и богатые области, более столетия принадлежавшие Германии, грабит и насилует немцев и, в качестве наёмника Франции, готов нас задушить»(2).

Да, фон Бюлов написал это уже после войны и после создания марионеточного Польского королевства - по поводу польских «прожектов» образца 1916 года, автором которых был как раз Т.Бетман-Гольвег. Однако его слова вполне отражают тогдашние позиции прусских, а также русских и австрийских консервативных кругов в польском вопросе.
Польша: на обломках трёх империй. Русский ответ на польский вопрос. Часть 2
Бернгард фон Бюлов

Именно Польша, при всех её людских и материальных потерях, стала одним из победителей мировой войны. Она выиграла главное – независимость. Хотя сами поляки, если речь зайдёт «за Вызволене», скорее вспомнят «чудо на Висле» - победу в борьбе с Красной Россией, чем неожиданную политическую комбинацию по итогам четырёхлетнего противостояния великих держав.

И вряд ли станут уточнять, что не в последнюю очередь осуществилась она с подачи президента Североамериканских штатов (САСШ) Вудро Вильсона, увлечённого идеями «национального самоопределения». В представлении этого выдающегося политика они были неразрывно связаны с такими понятиями, как «доверие друг к другу, всеобщность права», способными стать опорой мирового порядка(3).

Конечно, Вильсон отнюдь не первым заявил, что поляки, более других «молодых» европейских народов, вправе были считать себя нацией, но именно с его подачи дипломаты Антанты фактически вывели «польский вопрос» на международный уровень. Под впечатлением крайнего ожесточения войны глава Белого дома готов был как разрушать деспотические империи, так и создавать новые демократические державы.

Однако, даже при таком романтизме Вильсон – прежде всего прагматик, причём американский прагматик – он смотрел тогда на Европу примерно так, как русские великие князья на Германию – лучше держать её раздробленной, и пусть тамошние монархи продолжают играть в свои игрушечные королевства.

Как видно, не случайно эпиграфом к архиву полковника Э.М.Хауза, который с исчерпывающей полнотой раскрывает закулисные механизмы американской политики той эпохи, выбрано столь характерное признание: «Если бы кто-нибудь из старых дипломатов услышал нас, он бы упал в обморок»(4).

Президент США Вудро Вильсон и его ближайший помощник полковник Э.М.Хауз

Соединённые Штаты, конечно, не Франция, и им нет прямой нужды вбивать «польский» клин между Россией и Германией. Но почему бы не ослабить, разумеется, на перспективу, две потенциально мощнейшие европейские державы? Между прочим, великокняжеское воззвание, которым русские фактически и положили начало настоящему разрешению польского вопроса, стало сенсацией не только в Европе, но и в Штатах. А ведь на тот момент рядовым американцам европейские дела вообще-то были откровенно безразличны.

Накануне европейской войны, максимум, на что могли рассчитывать самые смелые польские политики – относительная автономия, причём для каждой из трёх частей, и кое-какие территориальные приращения. Конечно, радикалов могла устроить только единая Польша «от моря до моря», но даже неистовый Юзеф Пилсудский не готов был требовать «всё и сразу».
[i]Юзеф Пилсудский и его легионеры в австрийских окопах на русском фронте

Создатели его легенды с удовольствием цитируют лидера эсеров Виктора Чернова, по свидетельству которого Пилсудский предсказал поражение в мировой войне сначала Российской, а потом Германской империи(5). Пилсудский, действительно, рассчитывал именно на такую последовательность в итогах войны, трезво оценивая экономический и политический ресурс противников.

Впрочем, недостатка в самых парадоксальных прогнозах накануне мировой бойни не было. Да и не будем забывать, что автор воспоминаний, как, впрочем, и автор прогноза – большие мастера политического блефа, к тому же, когда Чернов писал свои мемуары, он чуть ли не «на все сто», пусть не материально, зависел от «начальника Польского государства».

Конечно, честного революционера, такого, как Чернов, ни в коем случае нельзя обвинить в попытке переписать мемуары в комплиментарных тонах по отношению к бывшему политическому оппоненту. И всё же, главное, что лидер польских радикалов делал свой прогноз с одной единственной целью – фактически призвать поляков под знамёна Габсбургов и Гогенцоллернов для борьбы с Российской империей, то есть с тем противником, которого он и считал главным для независимой Речи Посполитой.

Однако, на протяжении всех четырёх лет войны большинству поляков пришлось воевать не за Польшу, а лишь за интересы тех держав, которые они с полным на то правом считали своими поработителями. Не случайно, в составе национальных вооружённых сил, которые формировались ближе к концу войны во Франции, польские солдаты проявили и настоящий патриотизм и куда больше героизма, чем в армиях трёх империй.

Даже призыв поляков как в русскую, так и в австрийскую армии проводился по «сокращённым квотам», что, кстати, и обеспечило успех первого призыва, так удививший мобилизационные комиссии. В Германии начальный призыв на польских землях тоже прошёл без осложнений, но, начиная с лета 1915 года, на западный фронт поляков старались не посылать, прекрасно зная об их симпатиях к французам.

А уже в конце 1916 года с треском провалился австро-германский проект дополнительного призыва на оккупированных польских землях. Широко распропагандированное провозглашение независимого королевства на территориях, входивших до войны в состав Российской империи, дела не спасло – в наше время его можно было бы назвать виртуальным. Будь на то малейшая возможность, 800 тысяч польских добровольцев, на которых так рассчитывал генерал Людендорф, тут же оказались бы в рядах «Войска Польского», тем более что оно формировалось во Франции.

Эрих фон Людендорф - генерал, так и не ставший фельдмаршалом

Однако и республиканская Франция в патриотическом порыве августа 1914-го не осмеливалась требовать единой Польши с тем же пылом, как она требовала возвращения Эльзаса и Лотарингии. Повторим, поначалу для Польши речь не шла даже о широкой автономии, не то что о реальной независимости.

На самом же деле польский вопрос, как один из больных вопросов Европы, что называется «назрел», пусть только подспудно. Причём не только в России, но и в Германии, и в Австро-Венгрии. Как ни странно, именно российская дипломатия, не отличавшаяся особой оперативностью, и к тому же связанная по рукам царской бюрократией, в польском вопросе сумела сыграть «на опережение».

Именно с подачи дипломатов вышло знаменитое великокняжеское «Воззвание к полякам». При этом ставилась задача за счёт пропагандистского эффекта извлечь максимальную сиюминутную выгоду, разумеется, для русской армии, а отнюдь не для поляков и не для Польши. С дальнейшим предстояло разбираться позже – после победы. Причины же того, что дивидендов от «Воззвания» получить так и не удалось – только и исключительно в неудачном исходе войны для России.

Польша, если говорить обо всех трёх её частях, в 1914 году и по уровню экономического развития, и по политической культуре, и по национальному самосознанию ничуть не уступала, к примеру, Румынии, Сербии или Болгарии. Но те были уже независимыми, хотя исторического опыта собственной государственности, такого как у Польши, у них, надо признать, не было.

К тому же шансов на международное признание даже ещё до начала мировой войны у Польши было намного больше, чем у любого другого «нового» государства, которое могло быть образовано на «обломках империй».

Нельзя забывать, что если Центральные державы накануне войны никаких проектов создания новых независимых стран (даже из российских земель или на Балканах) не рассматривали вовсе, то в странах Антанты масштабный европейский передел в случае победы воспринимался как само собой разумеющееся. В России, между прочим, тоже, и Польше при таком переделе отводилось место некоего западного славянского форпоста.

После легендарного «Повстания» 1863 года польский вопрос на территории империй - участниц трёх разделов, казалось, был надолго заморожен. Но ещё один жестокий удар по национальному самосознанию обернулся своего рода стимулом для польского ренессанса.

Великие реформы в России, преобразования в двуединой дунайской империи, пусть и вынужденные после поражения в войне 1866 г, промышленный подъём в объединённой Германии – все эти факторы вместе просто не могли не отразиться, так или иначе, на положении Польши. Восстановление, а затем и подъём экономики логично сопровождают удививший мир культурный ренессанс на польских землях трёх империй. Имена Генрика Сенкевича, Болеслава Пруса и Яна Игнацы Падеревского не просто знал весь мир – он перед ними преклонялся.

В начале XX века в Петербурге, Берлине и Вене и гипотетически, и практически рассматривались многочисленные комбинации для возрождённой Польши. И, по крайней мере, три из них могли быть реализованы, если бы мировая война завершилась победой Центральных держав, или же Россия не выпала из состава Антанты.

Так, Романовы, приличия ради, посадили бы на польский трон кого-то из великих князей. Габсбурги просто вместо двух тронов пытались бы расположиться сразу на трёх, не испытывая на этот случай никакого недостатка в эрцгерцогах. А прусские Гогенцоллерны – те готовы были осчастливить польскими подданными кого-то из «младших» коллег по Германской империи – баварских Виттельсбахов или саксонских Веттинов.

Огромную роль в том, что положение и восприятие разделённой натрое страны и её народа в мире быстро менялось, сыграли исторические связи Польши с Францией. Интерес французов к Польше, разумеется, был отнюдь не бескорыстным, к тому же Париж привлекала перспектива создать демократическую (а как же иначе?) прокладку между тремя империями.

Да, на тот момент Россия была союзником Франции, но понятие о «буферном государстве», пусть в не столь грубой форме, как впоследствии, но уже было в ходу у дипломатов начала ХХ века. Республиканским политикам Третьей республики нельзя не отдать должного за умение маневрировать между «новым монархическим союзником» и «старыми революционными друзьями».

В пользу восстановления независимой Польши оказалось и стремительное усиление позиций Северо-Американских Соединённых штатов. После того, как американцы под орех разделали Испанию, а потом толково посредничали в примирении России и Японии, их пытались перетянуть на свою сторону и Антанта, и Центральные державы. Впрочем, даже в 1914 году ни один здравомыслящий политик не мог себе и представить, что вместо коронации в Кракове или Варшаве одного из европейских принцев, именно из Белого Дома будут продиктованы условия воссоздания Польши.


Главным же стимулом к польской независимости по доброй европейской традиции стали революции – в России, а затем в Германии. Русская «февральская бюрократия» хотя бы успела сохранить лицо, одарив братьев-поляков автономией, пруссакам не позволили и этого – им просто предъявили в Версале «познанский счёт».

А заодно «ополячили» в Гданьск исконно вольный Данциг, и прирезали к новой вотчине пана Пилсудского небольшую часть Восточной Пруссии. После чего аппетиты начальника польского государства тут же выросли, и он пошёл войной на Литву, Беларусь и Красную Россию. Досталось даже тихим чехам со словаками, у которых поляки возжелали отнять Тёшинскую Силезию. Но всё это – уже совсем иной этап европейской истории.

Примечания.
1. Т.Бетман-Гольвег, «Размышления о войне», Beachtungen zum Weltkriege, Bd. II, S.91
2. Б.фон Бюлов, Воспоминания, М., 1935 г., стр.488
3. Цит. по Clements K. The presidency of Woodrow Wilson, Kansas, 1992, p.73
4. Там же, стр.28
5. В.М.Чернов, Перед бурей. Воспоминания, мемуары. Минск, 2004, стр.294-295.

Отто фон Бисмарк: «Кто это — Европа?» Русский ответ на «польский вопрос». Часть 3

Ещё в 1883 году, за тридцать лет до мировой войны, Отто фон Бисмарк говорил князю Гогенлоэ, что война между Россией и Германией неизбежно приведёт к созданию независимой Польши.

Отто фон Бисмарк: «Кто это — Европа?» Русский ответ на «польский вопрос». Часть 3

Карикатуристы его обожали, но прогнозы Бисмарка почему-то имеют свойство сбываться, а рецепты — срабатывать

С учётом таких взглядов стоит ли удивляться, что Германия никогда даже не пыталась представлять полякам какие-либо преференции. Напротив, немцы, германцы, да хоть баварцы или саксонцы, что в данном контексте не важно, – они всегда и при любой возможности вели активную германизацию Познани и Западной Пруссии.


И не только. О Силезии, Померании и ещё нескольких областях пока лучше умолчим. Но только пока. В данном исследовании, касающемся почти исключительного «русского ответа на польский вопрос», уже не так важно, что Бисмарк, между прочим, много лет проработавший в качестве посла в России, предпочитал называть все эти процессы не иначе как «деполонизацией».



Всё польское в Германии, как только она худо-бедно объединилась, стремились не просто ограничивать, а переиначивать на немецкий лад. Население Познанского герцогства если желало на что-то рассчитывать, то только через «германизацию», то есть тривиальное «онемечивание».

Однако при этом Гогенцоллернам всё же приходилось учитывать мощное влияние, какое имела среди поляков католическая церковь. Как известно, Ватикан фактически потерял большую часть владений и хоть какую-то власть в Германии после 1806 года, когда Наполеон ликвидировал Священную Римскую империю и вынудил Габсбургов ограничиться Австрией.

С созданием новой Германской империи – Второго рейха, папство связывало немалые надежды. Но для этого был крайне необходим перевес в новой Германии католического населения, чему мешало подтверждённое «огнём и мечом» лидерство протестантской Пруссии и её лютеранских союзников.



Зато поляки в этом отношении представляли собой весьма стойкую и единую в своей вере нацию. В Берлине вовсе не собирались «ложиться под папу», и там неспроста грезили о Mitteleurope (Срединной Европе). И соответственно последовательно придерживались жёсткой линии заселения «польских земель» протестантскими, по преимуществу прусскими колонистами.

Не слишком известно характерное высказывание Вильгельма II о поляках, которое он сделал в марте 1903 г. под влиянием сообщений о беспорядках на территории польских провинций Пруссии. Беседуя с русским военным агентом, полковником Шебеко, кайзер признал: "Это крайне опасный народ. С ним не может быть другого обращения, как держать их постоянно раздавленными под ногой!"

При этих словах, отмечал собеседник венценосца, "подвижное лицо императора приняло суровое до жёсткости выражение, глаза блестели недобрым огнём и была очевидна решимость эти чувства привести в действительное исполнение". Это, по мнению русского атташе, означало "немалые хлопоты и затруднения" для Германии (1).

Характерно, что в Познанском герцогстве быстро богатеющие польские помещики были вполне лояльными подданными прусского короля, и о национальных восстаниях, какие были в русской части Польши, не было и речи. Когда в семидесятых годах Бисмарк проводит систему протекционизма и Германия вводит пошлины на хлеб, вследствие чего повышаются цены и рента помещиков растёт, польские помещики вновь солидаризируются с прусскими юнкерами. Но, несмотря на совершенную лояльность польских помещиков, Бисмарк считает их оплотом польского национализма и "врагами германской государственности" (2).

«Бейте же поляков, чтобы они потеряли веру в жизнь; я полностью сочувствую их положению, но нам, если мы хотим существовать, не остаётся ничего другого, кроме как истреблять их; волк не виноват в том, что Бог создал его таким, каков он есть, но его за это и убивают, если смогут». Так ещё в 1861 году писал своей сестре Мальвине Отто фон Бисмарк, тогда глава прусского правительства.

Даже в XXI веке, после нацизма, после Хиросимы и Нагасаки, такая зоологическая аргументация откровенно пугает. Это не ненависть, ненависть предполагает какой-то намёк на равенство, это — что-то худшее, из русских политиков на подобное никто не решался. «Наше географическое положение и смешанность обеих народностей в восточных провинциях, включая и Силезию, заставляет нас, насколько возможно, отодвигать возникновение польского вопроса» — это уже из куда более позднего Бисмарка (3), когда он пишет мемуары, взвешенно и без эмоций. К тому же «Воспоминания» составляются, как известно, для потомков.

И всё же впервые всерьёз обратить на себя внимание поляки заставили Бисмарка фактически сами — в 1863 г., когда "Повстание" грозило перекинуться на прусское герцогство Позен. Несмотря на то, что большинство населения там составляли поляки, повторим, вполне лояльные к Берлину, никто не пытался вести там политику "пруссификации".

Поэтому начинающий канцлер выступил против повстанцев исключительно ради восстановления связей с Россией, подорванных после Крымской войны. В Петербурге уже пережили трагедию Севастополя и с симпатией смотрели на Францию, но пропольские настроения среди французов, будь то республиканцы или клерикалы, несколько осложняли перспективу альянса.

На этом и решил сыграть Бисмарк, заключив Альвенслебенскую конвенцию, которая предусматривала сотрудничество прусских и русских войск при подавлении восстания. Как только русское командование признало возможность отступления, канцлер публично заявил, что в этом случае прусские войска выдвинутся вперед и образуют личную унию Пруссия-Польша.


Сегодня считается, что Бисмарк манипулировал сразу всеми из небезызвестного "Союза трёх императоров"

На предостережение британского посланника в Берлине, что «Европа не потерпит такой захватнической политики», Бисмарк ответил знаменитым вопросом: «Кто это — Европа?» В конце концов Наполеону III пришлось выступить с антипольским демаршем, но прусский канцлер в ответ фактически получил новую головную боль – «польский вопрос». Зато союз России с Францией был отсрочен практически на двадцать лет.

В представлении Бисмарка восстановление Польши (а восставшие требовали границ 1772 года, до первого раздела, ни больше, ни меньше) перерезало бы «важнейшие сухожилия Пруссии». Канцлер понимал, что в этом случае польскими стали бы Позен (нынешняя Познань с окрестностями), Западная Пруссия с Данцигом и частично Восточная Пруссия (Эрмланд).

7 февраля 1863 года глава прусского кабинета министров дал посланнику в Лондоне следующее распоряжение: «Создание независимого польского государства между Силезией и Восточной Пруссией при условии настойчивых притязаний на Позен и на устье Вислы создало бы постоянную угрозу Пруссии, а также нейтрализовало бы часть прусской армии, равную крупнейшему военному контингенту, который в состоянии была бы выставить новая Польша. Удовлетворить за наш счёт претензии, выдвигаемые этим новым соседом, мы не смогли бы никогда. Затем они, кроме Позена и Данцига, предъявили бы претензии на Силезию и Восточную Пруссию, и на картах, отражающих мечты польских мятежников, Померания вплоть до Одера называлась бы польской провинцией».

Начиная с этого времени, германский канцлер расценивает именно Польшу, а не западные провинции страны, как угрозу основам прусского государства. И это несмотря на то, что в 1866 году именно на Западе Германии Австро-Венгрия нашла союзников в схватке с Пруссией. Однако это был похоже, их "немецкий" спор, разрешать который можно, забыв на время про "славян".

Бисмарк не без оснований опасался социалистов или религиозных фанатиков, но и представить себе не мог, какую мощь наберёт в XX веке национализм. Не только у монархов, но и у таких выдающихся политиков, как Меттерних, а после него у «железных канцлеров» Бисмарка и Горчакова, великие державы века XIX никак не ассоциировались с национальными движениями.

Такие взгляды, кстати, не опровергал и опыт революционной Франции или Италии. Там перемены, национальные по сути, обернулись воссозданием, можно сказать, «старых» роялистских государств, пусть и в несколько ином — «буржуазном» обличии. Ближе всех к пониманию роли народных масс подошли позднее марксисты, но и они оценивали потенциал классового движения намного выше, чем силу национализма.

А старый канцлер всегда мыслил категориями «европейского концерта», в котором национальным движениям отводилась только вспомогательная роль. Отсюда и высокомерное отношение к полякам, нечто вроде презрения к малым и даже средним государствам – эти же и своего довольно крупного государства отстоять не сумели.


Даже на пенсии Бисмарк был не прочь дирижировать европейским концертом, но ему это не позволялось

Оставшись ни с чем, поляки, как в России, так и в Австрии, представляли, однако, постоянную угрозу для интересов Пруссии. Потому-то бисмаркианское наследие и носило настолько однозначный антипольский характер. Империалистические круги Германии неизменно строили свои агрессивные планы на использовании национальных конфликтов внутри царской монархии, заигрывая через Австрию с польскими и украинскими сепаратистами, а через Турцию – с мусульманскими.

Русская революция 1905 года, когда на окраинах резко выросли антирусские настроения, дала дополнительный толчок самоуверенности германского кайзера и его окружения. Во что превратили националистические запросы окраин две революции 1917 года – это уже тема наших следующих очерков.
1. РГВИА. Фонд 2000, оп. 1, дело 564, лист 19-19об., Шебеко – в Главный штаб, Берлин, 14 марта 1903 г.
2. Мархлевский Ю. Из истории Польши, М, 1925, стр.44-45.
3. Gedanken und Erinerungen, глава XV, цит. по: О. фон Бисмарк, «Воспоминания, мемуары», т.1, стр. 431-432, Москва-Минск, 2002 г.

Картина дня

наверх