История Ламброса Кацониса, русского корсара
Противостояние России и Османской империи в XVIII веке отличалось размахом и ожесточенностью. Особое место в этом процессе занималм Средиземное море и Балканы – полуостров, не знавший покоя даже спустя столетия после завоевания его турками. Греческое население так и не смирилось с оманским господством, периодически переводя ситуацию из глухого ропота и недовольства в вооруженное восстание.
Долгое время надежда на освобождение так и оставалась величиной совершенно не определенной. Европа на протяжении XVI–XVII веков сама не без труда сдерживала натиск Блистательной Порты, а хлопотные вопросы организации крестовых походов с возвышенными целями уже прочно стали достоянием прошлого. В следующем, XVIII столетии Россия становится основным противником Стамбула, и в этом факторе греки начали усматривать для себя шанс на избавление. Многие потомки славных эллинов поступали на русскую службу в качестве моряков, военных и дипломатов. Некоторым удалось осуществить успешную карьеру.
Одной из таких личностей был полковник Ламброс Кацонис, участник двух русско-турецких войн (1768–1774 и 1787–1791 гг.), командир русской каперской флотилии на Средиземном море, отдавший службе России более 35 лет.
Молодость, война, Крым
В 1768 году отношения между Россией и Турцией стали выясняться не витиеватыми фразами дипломатических нот и грамот, а с помощью стали и пороха. Чтобы максимально осложнить функционирование такого огромного государства как Османская империя и создать ему дополнительный театр боевых действий, было принято уже давно обсуждавшееся решение послать с Балтики в Средиземное море сильную эскадру, имеющую на борту десантные отряды. Непосредственное командование было поручено адмиралу Григорию Андреевичу Спиридову, а во главе всего предприятия Екатерина II поставила графа Алексея Орлова.
Районом операции русской эскадры являлось восточное Средиземноморье с упором на Архипелаг, посему и получила она название Архипелагской. В Петербурге были осведомлены о тамошней непростой обстановке, настроениях греческого населения и о его пылком отношении к турецким властям. Совершенно не безосновательными были расчеты на то, что при появлении кораблей Спиридова греки, во всяком случае, значительная их часть, перейдет от состояния перманентной тихой ненависти к активности вооруженного характера. Для будущих волонтеров из числа местных повстанцев в трюмах русских кораблей имелось определенное количество оружия.
В феврале 1770 г. эскадра Спиридова показалась у берегов Греции. Расчеты были верны, и к русским начали стекаться в довольно большом количестве местные волонтеры. Следует заметить, что это был в подавляющем своем числе народ бывалый. Потомки славных эллинов, может, и не были сведущи в трудах Сократа и Платона, явно не слыли знатоками творчества Эсхила и Аристофана, зато имели обширный опыт и знания в вопросах ведения боевых действий в прибрежных водах. А попросту говоря, знали толк в разбое.
Несмотря на близость к центру Османской империи, Греция никогда не относилась к категории спокойных регионов, а турецкие судовладельцы вовсе не из-за собственной мнительности считали воды, омывающие Пелопоннес, опасными. Греки и албанцы, стекавшиеся на полуостров Майна, где стояли русские корабли, были хорошими и смелыми бойцами, которым, однако, не хватало организованности и дисциплины. В числе других в волонтеры записался и 18-летний юноша Ламброс Кацонис, житель города Левадия, расположенного к северо-западу от Афин.
Кацонис, несмотря на молодость, уже обладал некоторым морским опытом, знал расположение многих островов в изобилующем ими Эгейском море. Первоначально его определили матросом на один из русских кораблей. Однако вскоре его родной брат, тоже волонтер, погиб в боестолкновении с турками. Кацонис просит командование перевести его с корабля на берег в состав сухопутного контингента.
Все наличные силы греческих повстанцев, которых, по разным данным, начитывалось более 8 тысяч человек, получили наименование Спартанские легионы. Всего их было два: Восточный под командованием капитана Баркова и Западный, во главе которого стоял князь Долгоруков. Ядром каждого из этих подразделений являлся небольшой по численности отряд русских солдат. Однако вскоре выяснилось, что одного только боевого задора и ненависти к туркам мало для эффективной деятельности. На деле греческие отряды оказались не только слабо организованными и плохо дисциплинированными, но и не всегда стойкими в бою против частей регулярной турецкой армии.
Эти неблагоприятные качества проявлялись среди волонтеров не единожды – и особенно в ходе неудачной осады крепости Модон. При столкновении с подоспевшими турецкими войсками греки в большей своей части были обращены в бегство. Русским же десантникам с большими потерями удалось пробиться к берегу, оставив противнику практически всю артиллерию – более 20 орудий. После этих неудач граф Орлов решил оставить занятый ранее Наварин и перенести боевые действия в Эгейское море. Вместе с русскими кораблями туда последовала часть греков. Ламброс Кацонис, который, в отличие от многих своих соотечественников, в деле не робел, был замечен и получил звание сержанта, также принял участие в компании на островах Эгейского моря.
Антитурецкое восстание на Пелопоннесе продолжалось некоторое время и после ухода оттуда русских экспедиционных сил, однако, несмотря на некоторые успехи, было в конце концов подавлено силами регулярной турецкой армии. Война с Османской империей закончилась подписанием Кючук-Кайнарджийского мира, Архипелагская экспедиция завершилась. Многим грекам – и повстанцам, и особенно тем, кто поступил на русскую службу, дорога на родину была заказана. Поэтому их ждала эмиграция. В сентябре 1774 года графа Алексея Орлова посетила депутация с просьбой разрешить грекам, изъявившим такое желание, вместе с семьями переселиться в Россию. В том же году были отправлены «ходоки» непосредственно в Петербург во главе с капитаном Стефаном Мавромихали.
Симпатизировавшая грекам Екатерина II не заставила себя долго уговаривать и специальным рескриптом в марте 1775 г. на имя графа Алексея Орлова закрепляла и утверждала привилегии тех греков, которые пожелали переехать в Россию. Этой возможностью воспользовались, по разным оценкам, от 3 до 5 тысяч греков. В числе тех, кто решил перебраться в Россию, был и Ламброс Кацонис.
В 1775 г. молодой человек начинает служить в Крыму, где в бывшей турецкой крепости Еникале теперь разместился греческий вооруженный контингент из числа прибывших. Иногда его, несмотря на малочисленность, называли Греческим войском. Хоть война с Турцией уже закончилась, Крым, вернее, Крымское ханство, оставалось местом неспокойным. В Бахчисарае продолжалась активная борьба политических группировок, по-разному видевших будущее этой страны. Щедрой рукой подливали масла огонь турецкие эмиссары из Стамбула, напоминая татарам, кто является их настоящим «отцом-благодетелем».
После очередного семейного скандала, больше похожего на гражданскую войну средних размеров, к власти в Крыму пришел Шагин-Гирей. Получивший образование в Венеции, знавший несколько иностранных языков, не пренебрегающий поэзией и слывуший знатоком западных культурных ценностей, этот правитель начал жесткой рукой проводить реформы. Преобразование эти были чужды не только местной знати, посчитавшей их полным отходом от устоявшихся веками традиций. Мероприятия Шагин-Гирея встретили полное непонимание и отчуждение и у простого местного населения. «Видать, продался русским», – судачили на базарах.
В ноябре 1777 г., при поддержке широких масс сознательной общественности и турецких эмиссаров, в Крыму начался бунт с целью свержения Шагин-Гирея. На его счастье, на территории полуострова находился почти 20-тысячный контингент российских войск, командование которого в лице генерал-поручика Александра Александровича Прозоровского совершенно не понимало терминов «нейтралитет» или «невмешательство».
В подавлении мятежа наряду с другими частями и подразделениями активно действовал греческий контингент в количестве около 600 человек из Керчи. В подавляющем большинстве это были ветераны недавней войны, имевшие достаточный боевой опыт. Среди прочих в этой маленькой греческой армии сражался и сержант Ламброс Кацонис. Греки хорошо проявили себя в процессе подавления мятежа, и особенно действуя в привычной для них гористой местности. Весьма лестно отзывался о них генерал-майор Павел Сергеевич Потемкин, троюродный брат всесильного екатерининского фаворита. Он высоко отзывался об их высоких боевых качествах во время очищения гор от уцелевших отрядов восставших. К слову сказать, Павел Сергеевич Потемкин был генералом отнюдь не придворным, несмотря на солидные родственные связи. Непосредственного участника русско-турецкой войны 1768–1774 гг., его ждала нелегкая служба на Северном Кавказе и участие в войне 1787–1791 гг., где Потемкин был награжден Орденом Святого Георгия 2 степени за штурм Измаила.
Так же положительно характеризовал греческий отряд и главнокомандующий русскими войсками в Крыму генерал-поручик Александр Александрович Прозоровский. После того как Крым был в какой-то степени усмирен, греческий отряд вернулся в пункт постоянной дислокации в Керчь. Его участие в недавних событиях по восстановлению порядка было отмечено в высоких рапортах и донесениях. Например, в донесении на имя президента Военной коллегии князя Григория Александровича Потемкина в числе прочих отличившихся упоминается и Ламбро Каччони (так этого грека будут именовать в русских документах), с просьбой представить этого храброго и умелого сержанта к офицерскому званию. Так греческий юноша, поступивший на русскую службу, спустя 7 лет становится уже офицером армии Её Императорского Величества.
В августе 1779 года Екатерина II утвердила представленный князем Григорием Александровичем Потемкиным проект Военной коллегии. Согласно проекту, из числа греков-эмигрантов предстояло сформировать отдельный греческий полк численностью более 1700 человек, ядром которого должен был стать отряд, расквартированный в Керчи. Главными целями подобного решения были не только желание наградить и поддержать тех повстанцев, которые воевали вместе с русскими в Архипелаге и потом были вынуждены эмигрировать, но и получить определенное количество колонистов в Крым и южные губернии.
Формирование полка было поручено полковнику Димитрову, а местом для этого был выбран Таганрог. Дело в том, что не всем приехавшим грекам нашлись подходящие условия в Еникале-Керчи. Турецкое наследство оставляло желать лучшего, и поэтому еще в 1776 г. князь Григорий Александрович Потемкин специальным воззванием к переселенцам предлагал желающим переселиться в Таганрог. Так что к началу формирования греческого полка в этой местности проживало уже немало выходцев с Пелопоннеса.
Полк формировался с 1779 по 1783 гг. Из-за нехватки личного состава вместо планировавшихся 12 рот было укомплектовано только 8. Они получили собственные имена: Спартанская, Афинская, Македонская, Коринфская и другие. Общая численность подразделения к концу процесса формирования не превышала 850 человек. Греческий полк числился в составе иррегулярных войск Российской империи и находился в непосредственном подчинении новороссийского генерал-губернатора.
В 1783 г. подразделение возвращается в Керчь как раз во время очередного «внутригосударственного кризиса», а выражаясь точнее, междоусобной борьбы за самое теплое место в Бахчисарае. Итогом этих событий, тучи которых вновь пришлось разгонять русскими штыками и саблями, явилось сохранение в целости головы и тела неутомимого реформатора Шагин-Гирея, который, впрочем, вскоре от греха подальше отрекся от престола в пользу России.
Греческий полк был переведен в Балаклаву с задачей охранять южное побережье Крыма, начиная от этого населенного пункта и вплоть до Керчи. В свободное от службы время греки-поселенцы занимались более мирными профессиями: виноградарством, сельским хозяйством, торговлей.
Ламброс Кацонис принимал в формировании полка самое деятельное участие. За опыт и умения его выделяют среди прочих офицеров. В 1781 г. Кацонису присваивают звание поручика – в скором времени ему предстояло покинуть полк, чье формирование еще не было завершено, для участия в одной важной для России миссии военно-дипломатического характера. Поручик Кацонис поступает в распоряжение графа Марко Войновича, который готовился, по указанию императрицы Екатерины II, предпринять экспедицию в далекую Персию.
Экспедиция в Персию
Со времён трагически закончившейся попытки Бековича-Черкасского проникнуть вглубь Средней Азии Россия не предпринимала подобных внешнеполитических шагов – были дела поважнее. Однако во времена царствования Екатерины II вопрос о налаживании торговли с Востоком вновь стал актуальным. В самом начале правления молодой императрицы смелую попытку достичь Тихого океана и вместе с ним находившихся там богатых различными товарами стран предпринял капитан-командор Чичагов. Тогда, в 1765–1766 году, русские корабли безуспешно сражались с арктическими льдами, пытаясь добраться до искомой цели через Северный Ледовитый океан. Миссия Чичагова закончилась неудачей.
Теперь же, по замыслам Екатерины II и ее окружения, на восток надо было попытаться попасть с другой, более традиционной стороны – через Каспий и Персию. Для этой цели необходимо было, во-первых, обеспечить безопасность русской торговли в Каспийском море и, во-вторых, по договоренности с персидскими властями, основать укрепленный форпост на восточном побережье. Поскольку некоторые из числа уважаемых западных партнеров (особенно партнеров островных) имели свои, совершенно партнерские, взгляды на русскую активность на Ближнем Востоке, экспедиция готовилась в полной тайне.
Подготовительные мероприятия начались уже в 1780 году. В Астрахани в обстановке секретности началось снаряжение трех фрегатов и одного бомбардирского корабля. Для транспортных перевозок всего необходимого было выделено еще четыре судна. Первоначально руководителем предприятия планировали назначить Александра Васильевича Суворова, однако потом переиграли. В июне 1781 г. в Астрахань прибыл молодой капитан-лейтенант граф Марко Войнович. Выходец из Черногории, граф Войнович волонтером поступил на русскую службу, за храбрость был отмечен и назначен командиром фрегата «Слава». За отличия в боевых действиях был награжден Орденом Святого Георгия 4-й степени. Он и был поставлен во главе экспедиции.
Перед Войновичем стояли трудные, но вполне достижимые цели. Никто не требовал, чтобы граф вернулся в Петербург верхом на индийском слоне, за которым бронзовокожие носильщики в чалмах волокли бы мешки с перцем и мускатным орехом. Графу предписывалось достичь соглашения с персидским шахом об основании на восточном берегу Каспия русской торговой колонии.
Войнович щепетильно подошел к кадровому составу, тщательно подбирая людей. Многих участников экспедиции он знал по службе в Средиземном море. Среди отобранных людей был и Ламброс Кацонис, который в 1781 году, оставив Крым, прибыл в Астрахань. Русские корабли были уже готовы. Среди всего прочего те, кому положено, распускали информационный маскировочный шум, согласно которому Войнович должен был всего-навсего наказать дербентского и бакинского ханов за откровенно разбойничьи замашки.
8 июля 1781 года эскадра Войновича покинула Астрахань и взяла курс на юг. Плаванье по Каспийскому морю продолжалось более трех недель. Остались за кормой Дербентское и Бакинское ханства, время которых еще не пришло. 26 июля корабли встали на якорь в Астрабадском заливе, который играл значительную роль в торговле с Востоком. Сюда сходились караванные пути, которые шли вглубь Персии и Средней Азии. Стоит заметить, что Астрабадская и Мазендеранская области отошли к России еще по договору 1723 года, однако так и не были заняты русскими войсками. По соглашению 1732 года эти территории были возвращены персидскому шаху.
Первая часть операции была успешно осуществлена Войновичем, теперь осталось только «шаха уговорить». А вот с этим как раз и были довольно серьезные проблемы, ввиду полного отсутствия персидского правителя. Все дело в том, что на данный момент в этом государстве происходил – во все времена увлекательный для главных участников и кровопролитный для всех прочих – процесс под названием «вооруженная борьба за власть», или, попросту говоря, междоусобица, главным призом которой был трон персидских шахов. Наиболее близко к заветной цели подступил астрабадский Ага-Мухаммед-хан из династии Каджаров.
К моменту прибытия кораблей Войновича Ага-Мухаммед взял под контроль ряд городов и был весьма близок к получению большого приза, который и достанется ему через несколько лет. Поскольку хан был верховной и единственной властью в данном регионе, переговоры велись именно с ним.
Войнович просил уступить русской стороне небольшой земельный участок или остров для постройки торговой фактории. Ага-Мухаммед весьма любезно принял посланного к нему офицера и дал добро на строительство поселения в урочище Городовня на берегу Астрабадского залива, к слову, недалеко от того места, где в 1668 году построил свой острог Степан Разин. Любезность хана простиралась столь широко, что он повелел выделить в помощь русскими рабочих-землекопов.
Войнович немедленно отдал приказ приступать к работам, которые велись споро и без лишней волокиты. Под предлогом защиты от нападений враждебных племен, в первую очередь туркменов, был вырыт ретраншемент, на котором были установлены перевезенные на берег 18 корабельных орудий. Персы не препятствовали сооружению укрепления и даже относились с пониманием, поскольку сами страдали от регулярных набегов кочевых племен.
И всё было бы хорошо, если бы осенью 1781 года политический рейтинг Ага-Мухаммеда не упал – его войска оставили Решт и несколько других городов. В сложившихся удручающих обстоятельствах многие властители становятся подозрительными. Ага-Мухаммед не был исключением. Восток – дело тонкое и коварное, хотя справедливости ради надо отметить, что и в западных странах Их Величества регулярно переходили в мир иной при помощи верно служащих повелителю подданных.
Так или иначе, Ага-Мухаммед начал воспринимать Войновича как угрозу. Дескать, сидит в своем форте и замышляет недоброе. Был разработан вероломный план, цель которого – взять в плен русского командира и вынудить его отдать приказ своим людям убраться восвояси. 15 декабря 1781 года граф Войнович и его офицеры были приглашены к астрабадскому губернатору в гости. Капитан-лейтенанта сопровождали командиры кораблей, персы были весьма любезны. Никто не предполагал, что события вскоре примут несколько иной, отнюдь не гостеприимный оборот.
Первые признаки отхода от протокола были замечены русскими в городе, где наблюдалось повышенное количество войск. Гостям, впрочем, объяснили, что проводятся учения. После званого обеда в доме губернатора Войнович и его офицеры начали прощаться с хозяином, когда тот в порыве гостеприимства заявил им, что по приказу хана они все арестованы. На пленников надели колодки и посадили в тюрьму. Под шумок персы решили провести нападение на ретраншемент, но были отбиты с большими потерями.
Губернатор начал требовать от Войновича отдать приказ срыть все постройки и укрепления и вернуться на корабли. Только после этого пленников, которым в противном случае угрожали всеми немыслимыми мучениями, отпустят. Граф ответил категорическим отказом, утверждая, что по русским законам пленный офицер не может отдавать приказов. Он предложил персам освободить одного из старших офицеров, который мог бы добраться до эскадры и отдать распоряжения. После долгих колебаний персы освободили капитан-лейтенанта Баскакова, который беспрепятственно добрался до кораблей. Когда пушки были перевезены на эскадру, а постройки уничтожены, персидская сторона освободила пленников.
Ага-Мухаммед, впрочем, вскоре раскаялся в содеянном им беспределе, написав графу цветастое, как персидский ковер, письмо, предлагая место под новую колонию и пытаясь обратить ситуацию в некоторое подобие недоразумения. Войнович не захотел иметь с ханом никаких дел. Упорствуя, тот направил целое посольство в Петербург с богатыми дарами Екатерине II. Однако императрица, уже бывшая в курсе персидских «фокусов», даже не удостоила послов аудиенции.
Русская эскадра находилась на рейде вплоть до 8 июля 1782 года, после чего, подняв якоря, пошла на север. По пути Войнович зашел в Баку, где местный хан, от греха подальше, встретил гостей салютом и вел себя крайне мирно. По возвращении участники экспедиции были обласканы и награждены. Войнович получил чин капитана 1-го ранга и бриллиантовый перстень. Не был забыт и Ламброс Кацонис. Указом от 25 февраля 1785 года «поручику албанской команды Качонину пожаловано в награду 200 червоных на пятьсот восемьдесят рублей». В апреле того же года Ламбросу Кацонису за заслуги перед Россией было даровано русское дворянство.
Близилась новая русско-турецкая война, в которой этот уроженец Греции обретет славу, командуя русской каперской флотилией на Средиземном море. 
Учитывая то обстоятельство, что столь ожидаемое прибытие балтийской эскадры адмирала Самуила Грейга не состоялось, так как шведским королем Густавом овладело острое желание повоевать, Петербург мог рассчитывать в этом регионе только на корсаров. Теперь же майор Кацонис, чьи действия были одобрены на самом верху, в виде благосклонности Ее Величества Екатерины II, сидел в каземате.
Точно неизвестно, на какой зыбкой почве столкнулись мнения и характеры Ламброса Кацониса и князя Мещерского, из-за чего первый оказался под арестом. Вполне вероятно, что присланный для содействия и помощи бригадир начал вместо этого отдавать распоряжения и указания, а Кацонис, который не являлся подчиненным Мещерского, не пожелал вытягиваться во фрунт. Офицеры флотилии написали полное вежливого красноречия письмо Князю Потемкину-Таврическому с извечной просьбой «разобраться и принять меры». Шестерни государственной машины хоть и неспешно, но закрутились.
В Триест спешно прибыл генерал-поручик Заборовский, который формально являлся командующим всеми русскими корсарскими силами на Средиземном море. Довольно неприглядную ситуацию надо было разрешать. Простой флотилии в Триесте не только выливался в излишнюю трату ресурсов, но и срывал военные планы. Заборовский решил множество проблем и вопросов: Кацониса не только выпустили на свободу, но также были оплачены его долги – немалая сумма в 25 тысяч флоринов. Бригадиру Мещерскому было сделано строгое и всеобъемлющее внушение, так что тот присмирел и унял свою распорядительность. Заборовский был столь любезен, что позаботился не только оплатить ремонт и снаряжение корсарской флотилии, но и выделить ей двухмесячный запас провианта.
Майор Кацонис был не менее любезен и пообещал, что все потраченные на его предприятие средства он вернет в процессе деятельности в ближайшие месяцы. Следует отметить, что к этому моменту войны действия корсаров и в первую очередь майора Ламброса Кацониса вызывали всё более возрастающую озабоченность ряда европейских государств, например Венеции. Екатерина II, не желавшая обострять политическую ситуацию, имея на повестке дня две войны, решила выписать своим корсарам множество инструкций и правил. Неудобные термины, такие как «каперы» и «арматоры», не говоря уже о «корсарах», постепенно исчезают из официальных документов. Соединение Кацониса теперь осторожно именуется «легкой флотилией» и фактически приравнивается к регулярным военно-морским силам. В числе прочих рекомендаций Кацонису предписывалось строго уважать нейтралитет судов под флагами стран, не участвующих в конфликте. Атаковать и топить следовало лишь турецкие и шведские корабли.
Новые кампании, бои и трофеи
Самоуправство князя Мещерского сказалось и на ходе подготовки корсарской флотилии, и на сроках готовности выхода в море, за что этого честолюбивого офицера должны были благодарить капитаны турецких судов, благополучно доставивших свои грузы по назначению. Кацонис со всей возможной энергией устремился исправлять это положение. К весне 1789 года корабли были вновь готовы и снаряжены. 8 апреля русская корсарская флотилия в количестве 10 единиц покинула Триест и взяла курс на Ионические острова.
Кроме всего прочего, генерал-поручик Заборовский снабдил Ламброса Кацониса подробнейшими инструкциями. Согласно их казенной букве, майору предстояло тесно взаимодействовать с другой корсарской флотилией под командованием Гульельмо Лоренцо, мальтийца, принятого на русскую службу в чине капитан-лейтенанта. Три фрегата под непосредственной командой Лоренцо осуществляли последние приготовления в Мессине. Помимо своего флагмана, 50-пушечного «Фамо», Лоренцо в своем распоряжении имел еще два 20-пушечных фрегата. Еще одна флотилия из шести кораблей, которые должны были перейти под командование мальтийца, готовилась выйти из Сиракуз, где их снаряжением руководил капитан генерал-майорского ранга Самуил Самуилович Гибс, находившийся в прямом подчинении у генерал-поручика Заборовского.
Русской дипломатии удалось ненавязчиво повлиять на формально нейтральное Королевство Обеих Силиций, так что оно начало иногда ошибаться в государственной принадлежности некоторых кораблей, подолгу стоявших в ее портах. Согласно планам, Кацонис и Лоренцо должны были объединенными силами препятствовать подвозу провианта в Стамбул.
В руководстве русскими силами на Средиземном море сложилась анекдотическая ситуация. Во-первых, во главе их стоял человек, не имеющий к морю никакого отношения, береговой сухопутный флотоводец, в недавнем прошлом тульский наместник, генерал-поручик Иван Александрович Заборовский. Его Превосходительство предпочитал осуществлять руководство корабельными эскадрами из солнечной Италии, время от времени озадачивая своих подчиненных смелостью замыслов.
Сведущий в морском деле Самуил Гибс, хоть и формально подчинялся Заборовскому, фактически выполнял поручение Екатерины II: присматривал за поведением всей корсарской братии и выполнением ими буквы противоречивых инструкций. С одной стороны, указания требовали строгого уважения нейтралитета, с другой – допускали досмотр судов третьих стран, если будет «сильное и явное подозрение, что на них везутся товары запрещенные». Подробная инструкция умалчивала, каким образом в море разузнать, везет ли нейтрал «товары запрещенные». Судя по тому, что объем жалоб на действия Кацониса не снизился и в 1789 году, майор все-таки предпочитал действовать по обстоятельствам и собственному разумению.
Первый боевой контакт эскадра Кацониса имела 15 апреля у берегов Албании. Греки столкнулась с иррегулярной албанской флотилией, которая шла под турецким флагом. Очевидно, албанцы осуществляли патрулирование местных вод не без умысла, рассчитывая выловить что-нибудь ценное, идущее в австрийский Триест. В произошедшем бою корсары, вернее, уже моряки легкой эскадры, изрядно потрепав незадачливых оппонентов, обратили их бегство. Первый и причем убедительный успех вдохновил Кацониса и его людей.
На следующий день, 16 апреля корабли под Андреевским флагом подошли к албанскому порту Дуррес. Не ожидавший таких гостей, неприятель был застигнут врасплох, что обошлось ему слишком дорого. Порт и город были подвергнуты артиллерийскому обстрелу, стоящие в гавани турецкие суда сожжены либо потоплены. Не ограничиваясь бомбардировкой, подчиненные Кацониса высадились в порту и произвели скоротечную ревизию запрещенных товаров. Очевидно, эта процедура была осуществлена успешно – портовым сооружениям, складам и другой инфраструктуре был нанесен значительный ущерб, обрекающий на горестное обрывание не одну густую купеческую бороду. Можно со всей уверенностью предположить, что осадка кораблей корсарской флотилии после посещения Дурреса немного увеличилась, даже несмотря на изрядную прочистку крюйт-камер. Ободренные почином корсары отправились к Ионическим островам.
В начале мая 1789 года Кацонис находился в виду острова Пакси из состава этого архипелага, затем направился к острову Закинф. Известие о том, что в этих водах начала действовать «та самая» флотилия, изрядно подпортила ритм и объем коммерческого судоходства. Противник же не подавал признаков активности, за исключением появления на горизонте дозорных кораблей, которые по возможности осуществляли наблюдение за эскадрой Кацониса. Главные силы османского флота находились далеко от этого региона, и корсары могли чувствовать себя вполне комфортно.
В начале июня местонахождение флотилии определялось юго-восточной оконечностью Пелопоннеса, точнее, островом Идра. Пробыв тут некоторое время, Кацонис переместился к другому острову, Кея. Тут он принял решение дать отдых экипажам и осуществить ремонт кораблей. Место для стоянки было выбрано отнюдь не случайно. Остров Кея находится всего в 15 километрах от восточной оконечности Аттики. Его площадь составляет 121 кв. км, а на западном побережье расположен глубокий залив Агиос-Николаос, очень удобный для якорной стоянки.
Кацонис без труда оценил все преимущества данной позиции и распорядился оборудовать тут оперативную базу. При самом активном содействии местного населения на острове были оборудованы причалы, склады и казармы. Для защиты от нападения на берегах залива сооружена батарея. Несмотря на то, что на Кацониса как из рога изобилия сыпались доносы и поклепы от «доброжелателей» и отчаянные жалобы уважаемых западных партнеров о нарушении нейтралитета, Екатерина II указом от 24 июля 1789 года возвела отважного грека в подполковники «за целый ряд оказанных подвигов». Новоиспеченный подполковник совершал новые подвиги, дезорганизовывая в меру имеющихся сил и возможностей вражеское судоходство в Эгейском море, в перерывах между рейдами продолжая благоустраивать свою базу на острове Кея.
В июле 1789 г. уютное и размеренное бытие корсарского убежища было нарушено прибытием новых действующих лиц. Но это были не корабли султанского флота, а флотилия под командованием Гульельмо Лоренцо. Осмотревшись на месте, мальтиец, который к тому времени находился уже в звании капитана 2-го ранга, ненавязчиво предложил Кацонису объединить свои силы. Вся проблема состояла в той пикантной детали, что в подобном предприятии атаман, то есть командующий, может быть только один.
Кацонис не собирался поначалу уступать пришедшему на все готовое мальтийцу, однако Лоренцо предъявил решающий аргумент незыблемости своего положения, помахав перед разъяренным греком увесистой кипой бумаг, заботливо врученных тому генерал-поручиком Заборовским. Бумаги были снабжены не подлежащими дальнейшему обсуждению величественными печатями и авторитетными подписями, так что Кацонису пришлось «зачехлить артиллерию». Однако, начатое с раздора, взаимодействие двух корсаров на деле продолжалось совсем недолго.
Кацонис и Лоренцо вышли на совместную операцию, но на стоянке у острова Тинос между ними вновь происходит размолвка, быстро переросшая в крупную ссору. Именами каких морских гадов обзывали друг друга двое корсаров, какими карами и бедами грозили друг другу неистовый грек и упрямый мальтиец, в истории не значится. Однако флотилии вновь разделились, чтобы продолжить свое плавание самостоятельно.
Капитан 2-го ранга Лоренцо не забыл красноречия и боцманских идиом своего несостоявшегося подчиненного и написал послание Гибсу. Сначала эта бумага угодила в питательную среду органа дистанционного руководства крейсерской войной в Сиракузах, где на Кацониса уже хватало материала. Самуил Самуилович Гибс, возведенный уже в контр-адмиралы, и которому своенравный грек был как пятнышко грязи на надраенной до блеска корабельной рынде, не смог отказать себе в удовольствии отписать в Петербург. В августе 1789 года в столицу полетела потрескивавшая от наполнявшего ее гнева депеша.
Канцлеру Безбородько предстояло узнать, что, дескать, Кацонис совершенно отбился от рук, ни во что не ставит береговых флотоводцев Заборовского и Гибса. Что он нагло отказался соединиться с эскадрой Лоренцо и вообще считает себя не корсаром, а командиром русской эскадры в Архипелаге. В финале документа содержалась феноменальная по оригинальности и дерзости изложения просьба: прислать с Балтики несколько фрегатов, чтобы усилить эскадру Лоренцо с целью заставить грека «почитать сиракузское начальство». Тем самым Гибс фактически расписывался в своем должностном бессилии как-то повлиять на подполковника Кацониса.
Его мальтийский коллега, капитан 2-го ранга Лоренцо, после неудачного боестолкновения с османской эскадрой в конце августа 1789 года вернулся в несколько расстроенных чувствах в Сиракузы, сославшись на «недостаток провианта». Столь нелепая причина вызывала оторопь даже у берегового Гибса – всем была известна оживленность судоходных путей Восточного Средиземноморья, где с любого из захваченных судов можно было пополнить запасы.
Подполковнику Кацонису тем временем ничто не мешало досаждать туркам – и продовольствия, и куража ему и его подчиненным хватало. 3 августа 1789 года его флотилия вступила в бой у острова Макронисос с алжирской флотилией. Алжирцы, полунезависимые от султана и богатые пиратскими традициями моряки, в этот раз были вынуждены отступить с потерями. Эскадра же Кацониса вновь вернулась на стоянку у острова Кея.
Мальтиец Лоренцо, очевидно понукаемый контр-адмиралом Гибсом, попытался вновь взять под контроль Кацониса, послав к нему лейтенанта Анжело Франчески, корсиканца по происхождению, с еще более внушительными пачками бумаг и рескриптов. Однако миссия лейтенанта закончилась столь же неудачно, как и у его командира. К этому моменту даже в далеком Петербурге поняли, что в Средиземном море происходят довольно странные вещи – очевидно, «перл» Гиббса о «воспитательных фрегатах» не остался без внимания. По ходатайству князя Потемкина происходит кадровая перестановка: генерал-поручик Заборовский был отозван в Россию, а так и не раздобывший провианта мальтиец Лоренцо – снят с должности и также отозван. Их места заняли более подходящие для этого люди: вместо Заборовского – генерал-майор Василий Степанович Томара, а во главе флотилии стал старый знакомый Кацониса капитан 1-го ранга грек Антонио Псаро.
Поскольку флотилия Кацониса создавала Османской империи всё большее количество проблем, в Порте решили попробовать иные методы. Храброго и назойливого грека попытались переманить на свою сторону. К подполковнику Кацонису обратился с письмом драгоман турецкого флота, тоже грек по национальности, Мавроенис с «интересным» предложением. Суть его сводилась, опуская цветастую восточную лесть, к 200 тысячам золотых дукатов, любому острову в Эгейском море в наследственную собственность на выбор и милостивому прощению султана. Неизвестно, удостоил ли Кацонис ответом Его султанское величество Селима III, однако содержимое трюмов турецких купцов продолжало регулярно перемещаться на корабли корсаров, а 200 тысяч дукатов продолжали спокойно лежать в султанской казне.
Самым ценным призом для Кацониса в это время была захваченная на одном из трофеев красивая молодая гречанка по имени Ангелина. В лучших традициях жанра эта красавица в скором времени становится его женой. Не добившись успеха в попытке завербовать Кацониса в число подданных султана, турки ожидаемо перешли от пряников к кнуту.
В августе 1789 года к острову Кея подошла турецкая эскадра, которая высадила на него десант. Небольшой вооруженный отряд греков был частично перебит и рассеян. Все сооружения базы Кацониса были сожжены, а местное население за лояльность к корсарам было подвергнуто жестоким репрессиям. Сам подполковник со своей флотилией, успешно закончив кампанию, встал на зимнюю стоянку на Ионических островах. Местное венецианское начальство проявило просто чудеса изворотливости, стремясь не поссориться с могущественными османами и одновременно не расстроить подполковника Кацониса, чьи подчиненные, обидевшись, могли натворить много неприятностей.
В итоге эскадра под Андреевским флагом спокойно простояла зиму 1789–1790 гг. на острове Закинф. В марте 1790 г. корабли Кацониса вновь отправились в Эгейское море. Для того чтобы навести порядок на разоренном острове Кея, на борт были взяты 800 вооруженных повстанцев-клефтов, к которым, впрочем, подходило и менее приятное обозначение «разбойники». В апреле 1790 года флотилия подошла к Кея и произвела высадку. Турок на острове не оказалось, и вскоре база на нем была восстановлена.
В Стамбуле тем временем обстановка накалялась. Во-первых, новый султан Селим III потребовал от своих адмиралов и чиновников немедленно решить проблему Кацониса. Во-вторых, население столицы, страдая от нерегулярного подвоза продовольствия, начало роптать. В начале года численность турецких военно-морских сил в Архипелаге, привлеченных к охране коммуникаций, составляла 2 линейных корабля, 11 фрегатов и 10 кораблей меньшего ранга.
Специально для ликвидации флотилии Кацониса в Алжире была сформирована специальная эскадра из двух 66-пушечных линейных кораблей, трех 30-пушечных фрегатов и восьми других судов. Командовал этим соединением поднаторевший в морском разбое адмирал Сеит-Али. Его экипажи состояли в подавляющем большинстве из опытных алжирских пиратов.
Бой у острова Андрос
1 мая 1790 года местные жители сообщили Кацонису, чья флотилия стояла на якоре на своей базе, что видели недалеко турецкую эскадру из 8 кораблей. Кацонис не поверил известию, записав его в категорию слухов. 5 мая он снялся с якоря, имея под командованием 7 кораблей. Его флагманом неизменно была «Минерва Северная». 6 мая у острова Андрос Кацониса застиг штиль и 19 османских кораблей. В составе вражеской эскадры под командованием адмирала Мустафы-паши был один линейный корабль, 11 фрегатов и 7 других кораблей.
Несмотря на подавляющее превосходство, турки не спешили атаковать, опасаясь абордажа. Весь день 6 мая прошел в перестрелке на значительной дистанции, не принесшей успеха и значительных потерь ни одной из сторон. В ночь с 6 на 7 мая на борту «Минервы Северной» состоялся военный совет, на котором часть капитанов настаивала на немедленном отступлении. Кацонис обвинил их в трусости, полагая, что турки совершенно «оробели». Это и решило исход последующих событий.
На следующее утро, когда Кацонис уже собирался серьезно разобраться с «оробевшим» Мустафой-пашой и его подчиненными, на горизонте появились новые действующие лица. Это был не кто иной, как Сеит-Али со своей алжирской эскадрой. К месту событий спешили один линейный корабль, три фрегата и восемь шебек. Привычные к абордажу, алжирцы не боялись сражения на кинжальных дистанциях. Флагман Сеита-Али и две шебеки сразу навалились на «Минерву Северную», подвергая самый большой корабль корсаров массированному артиллерийскому огню.
Профессионалы столкнулись с профессионалами, и попытка взять на абордаж флагман Кацониса не удалась. Однако турецкий огонь по нему не утихал. «Минерва Северная» смогла продержаться до темноты, получив значительные повреждения рангоута и такелажа. Сам подполковник был ранен. Корабль уже не мог передвигаться самостоятельно, и поэтому было принято нелегкое решение его оставить. Сняв экипаж на легких парусных судах, Кацонис сжег свой флагманский фрегат.
Другим его кораблям повезло меньше: три полакра были взяты на абордаж алжирцами Сеита-Али, а их экипажи поголовно вырезаны. Фрегату «Ахиллес» удалось отбиться от трех алжирских кораблей и дотянуть до острова Андрос, где его экипаж сошел на берег, а корабль был сожжен. Еще один полакр сдался, надеясь на милость безжалостных алжирцев. Впоследствии его экипаж был публично казнен в Стамбуле.
Кацонис потерял около 500 человек убитыми и пленными. Ему самому вместе с остатками экипажа «Минервы Северной» удалось уйти на единственном уцелевшем корабле.
Завершение войны
Празднование победы в Стамбуле по случаю победы над корсарами Кацониса поражало очевидцев восточным размахом. Султан приказал палить из пушек, встречая торжественно входящую на рейд столицы эскадру Сеита-Али. Торжества продолжались 5 дней и сопровождались пушечной пальбой и массовыми казнями пленных. Несмотря на радость не частого в этой войне успеха, турки продолжали держать в Архипелаге значительные военно-морские силы, в некоторой степени облегчая труды Федора Федоровича Ушакова и моряков-черноморцев.
Потемкин писал о деяниях подполковника Кацониса императрице Екатерине с просьбой по достоинству оценить заслуги этого человека перед Россией. Мнение Светлейшего было услышано. 29 июля Ламброс Кацонис был произведен в полковники, а 12 сентября 1790 года награжден Орденом Святого Георгия IV степени. После сражения у острова Андрос неутомимый грек попытался воссоздать свою флотилию из нескольких мелких кораблей, частично отбитых у неприятеля.
В конце 1790 г. его вызывают в Вену для встречи с князем Потемкиным-Таврическим. В австрийской столице Кацонис так и не дождался верховного главнокомандующего – тот был слишком занят делами в Санкт-Петербурге. В начале 1791 года в Вену прибыл генерал-майор Томара, который вручил ему орден Святого Георгия и сообщил о присвоении звания полковника. На радостях Кацонис вернулся в Триест, где и приступил к формированию новой флотилии.
Однако к этому времени союзная Австрия уже вовсю вела сепаратные мирные переговоры с Османской империей, и Триест потерял статус союзного порта. Для действий против все еще не спешивших вести переговоры турок нужна была другая оперативная база. По предложению генерал-майора Томары, ею могла стать область Мани на полуострове Пелопоннес. Местные вожди изъявили полное согласие на пребывание на своей территории корсарской флотилии под Андреевским флагом и обещали выставить 3 тысячи вооруженных ополченцев.
К августу 1791 года в распоряжении полковника Кацониса было уже более 20 хорошо вооруженных и оснащенных кораблей, когда он узнал о подписании Ясского мирного договора между Россией и Османской империей.
Собственная война полковника Кацониса
Греки встретили окончание русско-турецкой войны с большим разочарованием. Призыв сражаться за свободу Греции был с воодушевлением услышан, но долгожданная свобода так и не наступила. В тексте мирного договора не было ничего о судьбе Греции. В числе греков, имевших свое собственное понимание ситуации, был и Ламброс Кацонис.
Приказ генерал-майора Томары вместе с флотилией прибыть в Триест, где и разоружиться, полковник не выполнил. Вместо этого он вместе с 11 кораблями прибыл в район мыса Матапан, где и обосновался в удобной бухте Порто-Кайло, оборудовав там свою базу. Его поддержали несколько командиров отрядов греческих ополченцев.
В начале 1792 г. Кацонис выпустил манифест, в котором обещал сражаться до тех пор, пока греки не добьются своих прав. Он уже не называет себя полковником русской службы, а скромно именуется королем Спарты. Кацонис объявил свою собственную войну против Османской империи, продолжая нападать на турецкие корабли и топить их, держа в страхе все Восточное Средиземноморье. Войдя во вкус, корсар возле города Навплия ограбил и сжег два французских торговых судна. Посол Франции в Стамбуле устроил политический демарш с требованием прекратить безобразие. Султан был вынужден выделить эскадру из 20 кораблей, к которой присоединился и французский фрегат «Модест».
В июне 1792 г. эта эскадра прибыла к Порто-Кайло и начала его бомбардировку. Чтобы довести положение Кацониса до критического, турецкие власти вынудили бея области Мани, где находилась база корсаров, грека по национальности, напасть на нее с суши. Для этой цели в Стамбул были отправлены 20 заложников, которых могли казнить в случае упрямства бея. Тот все-таки остался греком и предложил Кацонису мирно пройти сквозь боевые порядки его войска и скрыться.
Корсар согласился. Взорвав и уничтожив все свои суда, он и его люди смогли уйти от турок. Два года корсар слонялся по Европе, нигде подолгу не задерживаясь. В 1794 году, после долгих хлопот консула в Триесте, Кацонис получил письмо от тогдашнего фаворита Екатерины II Платона Зубова вернуться Россию. Вместе со всей семьей корсар прибыл в Херсон. Ему выплатили полагающееся за 8 лет службы жалованье и вызвали в Петербург.
Мирная жизнь и загадочная смерть
В сентябре 1795 года полковника и кавалера Ордена Святого Георгия представили Екатерине II, которая отнеслась к нему весьма милостиво. Почти год полковник проживает в столице, часто беседуя с императрицей. Ее кончину он пережил очень тяжело. Новый император Павел I не испытывал к заслуженному моряку никакой симпатии и в конце 1796 года попросту отправил того в Одессу для службы в гребном флоте. Фактически это была незамаскированная ссылка.
Потом, правда, Павел I c свойственной ему переменчивостью отменил свое решение и разрешил полковнику остаться в Петербурге. Понимая, что в столице новой власти до него нет никакого дела, Кацонис уехал в свои, подаренные еще Екатериной II, поместья в Крым. Там он становится крупным предпринимателем, занимается торговлей и виноделием.
Его жизнь закончилась при трагических обстоятельствах. В 1805 году, когда бывшему корсару было 53 года, Кацонис отправился на двуколке в Керчь. По дороге к нему, представившись доктором, подсел неизвестный. По версии следствия, Кацонис был отравлен во время отмечания знакомства, однако ему удалось достать кинжал и заколоть своего отравителя. В Керчь двуколка привезла два уже остывающих трупа. Личность «доктора» выяснить так и не удалось, однако в семье Кацониса были уверены, что заслуженного корсара отравили на турецкие деньги.
Предположительно Кацонис похоронен в Керчи, однако к XX веку могила была утрачена. Память Ламброса Кацониса, корсара и полковника русской службы чтили и в Греции. Кацонис даже стал прототипом главного героя поэмы Байрона «Корсар». Бурная жизнь, посвященная борьбе за свободу родины, драматические повороты судьбы, верная служба России и в наше время делают Ламброса Кацониса, или Ламбро Каччони, как его называли в России, романтическим героем.
Ламброс Кацонис
Долгое время надежда на освобождение так и оставалась величиной совершенно не определенной. Европа на протяжении XVI–XVII веков сама не без труда сдерживала натиск Блистательной Порты, а хлопотные вопросы организации крестовых походов с возвышенными целями уже прочно стали достоянием прошлого. В следующем, XVIII столетии Россия становится основным противником Стамбула, и в этом факторе греки начали усматривать для себя шанс на избавление. Многие потомки славных эллинов поступали на русскую службу в качестве моряков, военных и дипломатов. Некоторым удалось осуществить успешную карьеру.
Одной из таких личностей был полковник Ламброс Кацонис, участник двух русско-турецких войн (1768–1774 и 1787–1791 гг.), командир русской каперской флотилии на Средиземном море, отдавший службе России более 35 лет.
Молодость, война, Крым
В 1768 году отношения между Россией и Турцией стали выясняться не витиеватыми фразами дипломатических нот и грамот, а с помощью стали и пороха. Чтобы максимально осложнить функционирование такого огромного государства как Османская империя и создать ему дополнительный театр боевых действий, было принято уже давно обсуждавшееся решение послать с Балтики в Средиземное море сильную эскадру, имеющую на борту десантные отряды. Непосредственное командование было поручено адмиралу Григорию Андреевичу Спиридову, а во главе всего предприятия Екатерина II поставила графа Алексея Орлова.
Районом операции русской эскадры являлось восточное Средиземноморье с упором на Архипелаг, посему и получила она название Архипелагской. В Петербурге были осведомлены о тамошней непростой обстановке, настроениях греческого населения и о его пылком отношении к турецким властям. Совершенно не безосновательными были расчеты на то, что при появлении кораблей Спиридова греки, во всяком случае, значительная их часть, перейдет от состояния перманентной тихой ненависти к активности вооруженного характера. Для будущих волонтеров из числа местных повстанцев в трюмах русских кораблей имелось определенное количество оружия.
В феврале 1770 г. эскадра Спиридова показалась у берегов Греции. Расчеты были верны, и к русским начали стекаться в довольно большом количестве местные волонтеры. Следует заметить, что это был в подавляющем своем числе народ бывалый. Потомки славных эллинов, может, и не были сведущи в трудах Сократа и Платона, явно не слыли знатоками творчества Эсхила и Аристофана, зато имели обширный опыт и знания в вопросах ведения боевых действий в прибрежных водах. А попросту говоря, знали толк в разбое.
Медаль «Поборнику православия», 1769 г.
Несмотря на близость к центру Османской империи, Греция никогда не относилась к категории спокойных регионов, а турецкие судовладельцы вовсе не из-за собственной мнительности считали воды, омывающие Пелопоннес, опасными. Греки и албанцы, стекавшиеся на полуостров Майна, где стояли русские корабли, были хорошими и смелыми бойцами, которым, однако, не хватало организованности и дисциплины. В числе других в волонтеры записался и 18-летний юноша Ламброс Кацонис, житель города Левадия, расположенного к северо-западу от Афин.
Кацонис, несмотря на молодость, уже обладал некоторым морским опытом, знал расположение многих островов в изобилующем ими Эгейском море. Первоначально его определили матросом на один из русских кораблей. Однако вскоре его родной брат, тоже волонтер, погиб в боестолкновении с турками. Кацонис просит командование перевести его с корабля на берег в состав сухопутного контингента.
Все наличные силы греческих повстанцев, которых, по разным данным, начитывалось более 8 тысяч человек, получили наименование Спартанские легионы. Всего их было два: Восточный под командованием капитана Баркова и Западный, во главе которого стоял князь Долгоруков. Ядром каждого из этих подразделений являлся небольшой по численности отряд русских солдат. Однако вскоре выяснилось, что одного только боевого задора и ненависти к туркам мало для эффективной деятельности. На деле греческие отряды оказались не только слабо организованными и плохо дисциплинированными, но и не всегда стойкими в бою против частей регулярной турецкой армии.
Эти неблагоприятные качества проявлялись среди волонтеров не единожды – и особенно в ходе неудачной осады крепости Модон. При столкновении с подоспевшими турецкими войсками греки в большей своей части были обращены в бегство. Русским же десантникам с большими потерями удалось пробиться к берегу, оставив противнику практически всю артиллерию – более 20 орудий. После этих неудач граф Орлов решил оставить занятый ранее Наварин и перенести боевые действия в Эгейское море. Вместе с русскими кораблями туда последовала часть греков. Ламброс Кацонис, который, в отличие от многих своих соотечественников, в деле не робел, был замечен и получил звание сержанта, также принял участие в компании на островах Эгейского моря.
Антитурецкое восстание на Пелопоннесе продолжалось некоторое время и после ухода оттуда русских экспедиционных сил, однако, несмотря на некоторые успехи, было в конце концов подавлено силами регулярной турецкой армии. Война с Османской империей закончилась подписанием Кючук-Кайнарджийского мира, Архипелагская экспедиция завершилась. Многим грекам – и повстанцам, и особенно тем, кто поступил на русскую службу, дорога на родину была заказана. Поэтому их ждала эмиграция. В сентябре 1774 года графа Алексея Орлова посетила депутация с просьбой разрешить грекам, изъявившим такое желание, вместе с семьями переселиться в Россию. В том же году были отправлены «ходоки» непосредственно в Петербург во главе с капитаном Стефаном Мавромихали.
Симпатизировавшая грекам Екатерина II не заставила себя долго уговаривать и специальным рескриптом в марте 1775 г. на имя графа Алексея Орлова закрепляла и утверждала привилегии тех греков, которые пожелали переехать в Россию. Этой возможностью воспользовались, по разным оценкам, от 3 до 5 тысяч греков. В числе тех, кто решил перебраться в Россию, был и Ламброс Кацонис.
В 1775 г. молодой человек начинает служить в Крыму, где в бывшей турецкой крепости Еникале теперь разместился греческий вооруженный контингент из числа прибывших. Иногда его, несмотря на малочисленность, называли Греческим войском. Хоть война с Турцией уже закончилась, Крым, вернее, Крымское ханство, оставалось местом неспокойным. В Бахчисарае продолжалась активная борьба политических группировок, по-разному видевших будущее этой страны. Щедрой рукой подливали масла огонь турецкие эмиссары из Стамбула, напоминая татарам, кто является их настоящим «отцом-благодетелем».
После очередного семейного скандала, больше похожего на гражданскую войну средних размеров, к власти в Крыму пришел Шагин-Гирей. Получивший образование в Венеции, знавший несколько иностранных языков, не пренебрегающий поэзией и слывуший знатоком западных культурных ценностей, этот правитель начал жесткой рукой проводить реформы. Преобразование эти были чужды не только местной знати, посчитавшей их полным отходом от устоявшихся веками традиций. Мероприятия Шагин-Гирея встретили полное непонимание и отчуждение и у простого местного населения. «Видать, продался русским», – судачили на базарах.
В ноябре 1777 г., при поддержке широких масс сознательной общественности и турецких эмиссаров, в Крыму начался бунт с целью свержения Шагин-Гирея. На его счастье, на территории полуострова находился почти 20-тысячный контингент российских войск, командование которого в лице генерал-поручика Александра Александровича Прозоровского совершенно не понимало терминов «нейтралитет» или «невмешательство».
В подавлении мятежа наряду с другими частями и подразделениями активно действовал греческий контингент в количестве около 600 человек из Керчи. В подавляющем большинстве это были ветераны недавней войны, имевшие достаточный боевой опыт. Среди прочих в этой маленькой греческой армии сражался и сержант Ламброс Кацонис. Греки хорошо проявили себя в процессе подавления мятежа, и особенно действуя в привычной для них гористой местности. Весьма лестно отзывался о них генерал-майор Павел Сергеевич Потемкин, троюродный брат всесильного екатерининского фаворита. Он высоко отзывался об их высоких боевых качествах во время очищения гор от уцелевших отрядов восставших. К слову сказать, Павел Сергеевич Потемкин был генералом отнюдь не придворным, несмотря на солидные родственные связи. Непосредственного участника русско-турецкой войны 1768–1774 гг., его ждала нелегкая служба на Северном Кавказе и участие в войне 1787–1791 гг., где Потемкин был награжден Орденом Святого Георгия 2 степени за штурм Измаила.
Так же положительно характеризовал греческий отряд и главнокомандующий русскими войсками в Крыму генерал-поручик Александр Александрович Прозоровский. После того как Крым был в какой-то степени усмирен, греческий отряд вернулся в пункт постоянной дислокации в Керчь. Его участие в недавних событиях по восстановлению порядка было отмечено в высоких рапортах и донесениях. Например, в донесении на имя президента Военной коллегии князя Григория Александровича Потемкина в числе прочих отличившихся упоминается и Ламбро Каччони (так этого грека будут именовать в русских документах), с просьбой представить этого храброго и умелого сержанта к офицерскому званию. Так греческий юноша, поступивший на русскую службу, спустя 7 лет становится уже офицером армии Её Императорского Величества.
В августе 1779 года Екатерина II утвердила представленный князем Григорием Александровичем Потемкиным проект Военной коллегии. Согласно проекту, из числа греков-эмигрантов предстояло сформировать отдельный греческий полк численностью более 1700 человек, ядром которого должен был стать отряд, расквартированный в Керчи. Главными целями подобного решения были не только желание наградить и поддержать тех повстанцев, которые воевали вместе с русскими в Архипелаге и потом были вынуждены эмигрировать, но и получить определенное количество колонистов в Крым и южные губернии.
Полк формировался с 1779 по 1783 гг. Из-за нехватки личного состава вместо планировавшихся 12 рот было укомплектовано только 8. Они получили собственные имена: Спартанская, Афинская, Македонская, Коринфская и другие. Общая численность подразделения к концу процесса формирования не превышала 850 человек. Греческий полк числился в составе иррегулярных войск Российской империи и находился в непосредственном подчинении новороссийского генерал-губернатора.
Ротное знамя Греческого пехотного полка образца 1779 г. Акварель из «Исторического описания одежды и вооружения Российских войск…»
В 1783 г. подразделение возвращается в Керчь как раз во время очередного «внутригосударственного кризиса», а выражаясь точнее, междоусобной борьбы за самое теплое место в Бахчисарае. Итогом этих событий, тучи которых вновь пришлось разгонять русскими штыками и саблями, явилось сохранение в целости головы и тела неутомимого реформатора Шагин-Гирея, который, впрочем, вскоре от греха подальше отрекся от престола в пользу России.
Греческий полк был переведен в Балаклаву с задачей охранять южное побережье Крыма, начиная от этого населенного пункта и вплоть до Керчи. В свободное от службы время греки-поселенцы занимались более мирными профессиями: виноградарством, сельским хозяйством, торговлей.
Ружье, сабля, пистолетная кобура и патронташи Греческого пехотного полка. 1779–1797 гг. Раскрашенная литография из «Исторического описания одежды и вооружения российских войск…»
Ламброс Кацонис принимал в формировании полка самое деятельное участие. За опыт и умения его выделяют среди прочих офицеров. В 1781 г. Кацонису присваивают звание поручика – в скором времени ему предстояло покинуть полк, чье формирование еще не было завершено, для участия в одной важной для России миссии военно-дипломатического характера. Поручик Кацонис поступает в распоряжение графа Марко Войновича, который готовился, по указанию императрицы Екатерины II, предпринять экспедицию в далекую Персию.
Экспедиция в Персию
Со времён трагически закончившейся попытки Бековича-Черкасского проникнуть вглубь Средней Азии Россия не предпринимала подобных внешнеполитических шагов – были дела поважнее. Однако во времена царствования Екатерины II вопрос о налаживании торговли с Востоком вновь стал актуальным. В самом начале правления молодой императрицы смелую попытку достичь Тихого океана и вместе с ним находившихся там богатых различными товарами стран предпринял капитан-командор Чичагов. Тогда, в 1765–1766 году, русские корабли безуспешно сражались с арктическими льдами, пытаясь добраться до искомой цели через Северный Ледовитый океан. Миссия Чичагова закончилась неудачей.
Теперь же, по замыслам Екатерины II и ее окружения, на восток надо было попытаться попасть с другой, более традиционной стороны – через Каспий и Персию. Для этой цели необходимо было, во-первых, обеспечить безопасность русской торговли в Каспийском море и, во-вторых, по договоренности с персидскими властями, основать укрепленный форпост на восточном побережье. Поскольку некоторые из числа уважаемых западных партнеров (особенно партнеров островных) имели свои, совершенно партнерские, взгляды на русскую активность на Ближнем Востоке, экспедиция готовилась в полной тайне.
Подготовительные мероприятия начались уже в 1780 году. В Астрахани в обстановке секретности началось снаряжение трех фрегатов и одного бомбардирского корабля. Для транспортных перевозок всего необходимого было выделено еще четыре судна. Первоначально руководителем предприятия планировали назначить Александра Васильевича Суворова, однако потом переиграли. В июне 1781 г. в Астрахань прибыл молодой капитан-лейтенант граф Марко Войнович. Выходец из Черногории, граф Войнович волонтером поступил на русскую службу, за храбрость был отмечен и назначен командиром фрегата «Слава». За отличия в боевых действиях был награжден Орденом Святого Георгия 4-й степени. Он и был поставлен во главе экспедиции.
Перед Войновичем стояли трудные, но вполне достижимые цели. Никто не требовал, чтобы граф вернулся в Петербург верхом на индийском слоне, за которым бронзовокожие носильщики в чалмах волокли бы мешки с перцем и мускатным орехом. Графу предписывалось достичь соглашения с персидским шахом об основании на восточном берегу Каспия русской торговой колонии.
Войнович щепетильно подошел к кадровому составу, тщательно подбирая людей. Многих участников экспедиции он знал по службе в Средиземном море. Среди отобранных людей был и Ламброс Кацонис, который в 1781 году, оставив Крым, прибыл в Астрахань. Русские корабли были уже готовы. Среди всего прочего те, кому положено, распускали информационный маскировочный шум, согласно которому Войнович должен был всего-навсего наказать дербентского и бакинского ханов за откровенно разбойничьи замашки.
8 июля 1781 года эскадра Войновича покинула Астрахань и взяла курс на юг. Плаванье по Каспийскому морю продолжалось более трех недель. Остались за кормой Дербентское и Бакинское ханства, время которых еще не пришло. 26 июля корабли встали на якорь в Астрабадском заливе, который играл значительную роль в торговле с Востоком. Сюда сходились караванные пути, которые шли вглубь Персии и Средней Азии. Стоит заметить, что Астрабадская и Мазендеранская области отошли к России еще по договору 1723 года, однако так и не были заняты русскими войсками. По соглашению 1732 года эти территории были возвращены персидскому шаху.
Первая часть операции была успешно осуществлена Войновичем, теперь осталось только «шаха уговорить». А вот с этим как раз и были довольно серьезные проблемы, ввиду полного отсутствия персидского правителя. Все дело в том, что на данный момент в этом государстве происходил – во все времена увлекательный для главных участников и кровопролитный для всех прочих – процесс под названием «вооруженная борьба за власть», или, попросту говоря, междоусобица, главным призом которой был трон персидских шахов. Наиболее близко к заветной цели подступил астрабадский Ага-Мухаммед-хан из династии Каджаров.
К моменту прибытия кораблей Войновича Ага-Мухаммед взял под контроль ряд городов и был весьма близок к получению большого приза, который и достанется ему через несколько лет. Поскольку хан был верховной и единственной властью в данном регионе, переговоры велись именно с ним.
Войнович просил уступить русской стороне небольшой земельный участок или остров для постройки торговой фактории. Ага-Мухаммед весьма любезно принял посланного к нему офицера и дал добро на строительство поселения в урочище Городовня на берегу Астрабадского залива, к слову, недалеко от того места, где в 1668 году построил свой острог Степан Разин. Любезность хана простиралась столь широко, что он повелел выделить в помощь русскими рабочих-землекопов.
Войнович немедленно отдал приказ приступать к работам, которые велись споро и без лишней волокиты. Под предлогом защиты от нападений враждебных племен, в первую очередь туркменов, был вырыт ретраншемент, на котором были установлены перевезенные на берег 18 корабельных орудий. Персы не препятствовали сооружению укрепления и даже относились с пониманием, поскольку сами страдали от регулярных набегов кочевых племен.
И всё было бы хорошо, если бы осенью 1781 года политический рейтинг Ага-Мухаммеда не упал – его войска оставили Решт и несколько других городов. В сложившихся удручающих обстоятельствах многие властители становятся подозрительными. Ага-Мухаммед не был исключением. Восток – дело тонкое и коварное, хотя справедливости ради надо отметить, что и в западных странах Их Величества регулярно переходили в мир иной при помощи верно служащих повелителю подданных.
Так или иначе, Ага-Мухаммед начал воспринимать Войновича как угрозу. Дескать, сидит в своем форте и замышляет недоброе. Был разработан вероломный план, цель которого – взять в плен русского командира и вынудить его отдать приказ своим людям убраться восвояси. 15 декабря 1781 года граф Войнович и его офицеры были приглашены к астрабадскому губернатору в гости. Капитан-лейтенанта сопровождали командиры кораблей, персы были весьма любезны. Никто не предполагал, что события вскоре примут несколько иной, отнюдь не гостеприимный оборот.
Первые признаки отхода от протокола были замечены русскими в городе, где наблюдалось повышенное количество войск. Гостям, впрочем, объяснили, что проводятся учения. После званого обеда в доме губернатора Войнович и его офицеры начали прощаться с хозяином, когда тот в порыве гостеприимства заявил им, что по приказу хана они все арестованы. На пленников надели колодки и посадили в тюрьму. Под шумок персы решили провести нападение на ретраншемент, но были отбиты с большими потерями.
Губернатор начал требовать от Войновича отдать приказ срыть все постройки и укрепления и вернуться на корабли. Только после этого пленников, которым в противном случае угрожали всеми немыслимыми мучениями, отпустят. Граф ответил категорическим отказом, утверждая, что по русским законам пленный офицер не может отдавать приказов. Он предложил персам освободить одного из старших офицеров, который мог бы добраться до эскадры и отдать распоряжения. После долгих колебаний персы освободили капитан-лейтенанта Баскакова, который беспрепятственно добрался до кораблей. Когда пушки были перевезены на эскадру, а постройки уничтожены, персидская сторона освободила пленников.
Ага-Мухаммед, впрочем, вскоре раскаялся в содеянном им беспределе, написав графу цветастое, как персидский ковер, письмо, предлагая место под новую колонию и пытаясь обратить ситуацию в некоторое подобие недоразумения. Войнович не захотел иметь с ханом никаких дел. Упорствуя, тот направил целое посольство в Петербург с богатыми дарами Екатерине II. Однако императрица, уже бывшая в курсе персидских «фокусов», даже не удостоила послов аудиенции.
Русская эскадра находилась на рейде вплоть до 8 июля 1782 года, после чего, подняв якоря, пошла на север. По пути Войнович зашел в Баку, где местный хан, от греха подальше, встретил гостей салютом и вел себя крайне мирно. По возвращении участники экспедиции были обласканы и награждены. Войнович получил чин капитана 1-го ранга и бриллиантовый перстень. Не был забыт и Ламброс Кацонис. Указом от 25 февраля 1785 года «поручику албанской команды Качонину пожаловано в награду 200 червоных на пятьсот восемьдесят рублей». В апреле того же года Ламбросу Кацонису за заслуги перед Россией было даровано русское дворянство.
Близилась новая русско-турецкая война, в которой этот уроженец Греции обретет славу, командуя русской каперской флотилией на Средиземном море.
История Ламброса Кацониса, русского корсара. Первые операции в Средиземном море
Участие в персидской экспедиции значительно ускорило продвижение Ламброса Кацониса по служебной лестнице. В 1786 году он получает чин капитана. Его служба протекает в Крыму, который к этому времени уже вошел в состав Российской империи. Однако политическая обстановка неумолимо катилась к войне, когда опыт офицера будет чрезвычайно востребован.
Османская империя получила в 70-х – начале 80-х гг. XVIII века несколько ударов. Очередное злосчастное событие произошло в 1783 году. Последний крымский хан отрекся от престола в пользу Екатерины II. Потеря столь ценного, хоть и не всегда послушного, вассала вызвала в Стамбуле характерную реакцию: война с Российской империей из ожидаемой превратилась в неизбежную. Свою изощренную партию в этой политической симфонии старательно отыгрывали и уважаемые западные партнеры, чьи послы трудились в Стамбуле, не зная отдыха.
Взаимоотношения России и Турции накаляли и циркулировавшие по европейским дворам слухи о некоем сговоре Екатерины II и австрийского императора Иосифа II c целью раздела османских владений. Но у султана Абдул-Хамида I и его великого визиря Коджа Юсуфа-паши боевой задор вырабатывался в избытке и без посторонней помощи. Эта помощь, чьи истоки терялись где-то в паутине высоких кабинетов и гостиных туманного острова далеко на западе, лишь придавала турецкому воинственному энтузиазму правильное направление.
5 августа 1787 г. великий визирь любезно вызвал к себе русского посла в Стамбуле князя Булгакова и предъявил ему ультиматум, в котором возможностей для компромисса и прочих точек соприкосновения было не больше, чем снега в Аравийской пустыне. Булгаков даже не успел уведомить Петербург – 12 августа султан объявил России войну.
Вторая война Ламброса Кацониса
Согласно первоначальным планам русского военного командования, греческий пехотный полк был направлен на защиту южного побережья Крыма и Балаклавы в частности. Предполагалось, и не без основания, что Крым будет наиболее вероятной точкой приложения усилий турецкой стороны. Вражеский флот в численном отношении превосходил русские военно-морские силы на Черном море, и вероятность проведения десантной операции была вполне ожидаемой. При необходимости греческий полк мог привлекаться и к обороне южной стороны Севастопольской гавани.
Вскоре около трети личного состава части было переведено на корабли Черноморского флота для усиления абордажных и десантных партий. В августе 1787 г. капитан Кацонис вместе с отрядом солдат откомандирован в Херсон для доукомплектования абордажных партий строящихся там кораблей. Однако Кацонис был темпераментным человеком и честолюбивым офицером - прозябание в прифронтовом городе претило его воинственному настроению. Капитан обращается с письменной просьбой к князю Григорию Александровичу Потемкину перевести его на Лиманскую флотилию контр-адмирала Николая Семеновича Мордвинова, которая защищала Кинбурнскую косу и подступы к Херсону.
Пока проворачивались массивные шестерни бюрократической машины, неугомонный Кацонис, которому вовсе не улыбалось сидеть в Херсоне, когда над лиманом стелились клубы порохового дыма, по собственной инициативе вместе с подчиненными, которых насчитывалось около 50 человек, прибыл в Кинбурнскую крепость. Турецкий штурм к этому времени был отбит, но данный опорный пункт продолжал находиться под постоянной угрозой.
Несмотря на самовольную «передислокацию» Кацониса и его людей, предприимчивость греков была поддержана на самом верху. В ордере, подписанном князем Потемкиным-Таврическим, контр-адмиралу Мордвинову предлагалось выдать Кацонису небольшой корабль и тем самым направить его искренний воинственный энтузиазм на уничтожение врагов Российской империи. Это повеление светлейшего было выполнено, и вскоре в составе Лиманской флотилии появился небольшой парусный корабль под характерным названием «Князь Потемкин-Таврический», который принял самое активное участие в обширном комплексе набеговых, разведывательных и диверсионных операций, предпринятых русскими легкими силами в районе Очакова и Кинбурна.
Так, одним из самых первых успешно осуществленных дел стал захват и уничтожение Кацонисом турецкого торгового судна, стоящего под прикрытием береговых батарей, в начале октября 1787 года. Кацонис и другие греческие моряки, такие как Спиро Рицардопуло, командир корабля «Пчела», действовали на острие противоборства с противником: захватывали языков, осуществляли высадки на берег, проводили разведку. И все это на фоне постоянных стычек с турецкими кораблями у входа в Днепровский лиман.
Деятельность Кацониса была отмечена на самом верху. Светлейший не смог отказать себе в удовольствии присвоить в конце 1787 года отважному греку очередное звание майора. Вышестоящее руководство решило, что потенциал Кацониса как моряка и командира может быть употреблен и в более обширной акватории, чем Днепровский лиман.
Рецепт мигрени для султана
Еще перед началом русско-турецкой войны 1787–1791 гг. у русского военно-морского командования на Балтике имелся план отправки на Средиземное море мощной эскадры вместе с экспедиционным корпусом. Часть войск предполагалось перевезти на транспортах вокруг Европы, а основные силы должны были прибыть в Италию сухопутным путем. Автором и основным вдохновителем этого проекта был вице-адмирал Самуил Карлович Грейг.
Осенью 1787 г. началась подготовка лучших и наиболее боеспособных кораблей для операции в Средиземном море. По предварительным расчетам туда отправлялись 15 линейных кораблей, не считая других боевых, вспомогательных и транспортных единиц. В подготовке второй Архипелагской экспедиции широко использовался опыт первой, успешно осуществленной в войну 1768–1774 гг. Ставка делалась на взаимодействие с местным населением, в первую очередь греческим, поскольку Эгейское море и его многочисленные острова являлись основной зоной операции против турок.
Для подготовки должной встречи Балтийской эскадры в феврале 1788 г. на Средиземноморье был оправлен капитан бригадирского ранга, грек по национальности, Антон Псаро. Это был залуженный офицер, кавалер Ордена Святого Георгия 4-й степени, имевший в этом регионе обширные связи. Кстати, некоторое время Псаро являлся русским поверенным в делах на Мальте. Вслед за греком на Средиземноморье были командированы и другие офицеры. Тогда же был назначен и командующий русскими сухопутными экспедиционными силами на Средиземном море. Им оказался генерал-поручик Иван Александрович Заборовский.
Заборовскому и сопровождавшим его лицам, снабженным значительными суммами денег, предписывалось прибыть на будущий театр военных действий через Италию. Одной из задач генерал-поручика было, кроме всего прочего, привлечение на русскую службу офицеров иностранного происхождения. Так, в 1789 году некий французский лейтенант Наполеоне Буонапарте обратился к Заборовскому с просьбой принять его на русскую службу в чине майора. Тот, ссылаясь на правила, честолюбивому корсиканцу отказал.
Ну а на Черном море дела с привлечением лиц иностранного происхождения для войны с турками были более успешными и результативными. В определенный момент русское командование пришло к очевидному выводу, что наибольшая польза от не совсем дисциплинированных, но храбрых и отважных греков будет в применении их по более привычному для некоторых жителей Архипелага назначению. Было решено дозволить им заняться корсарством.
В конце осени 1787 г. на русскую службу в Азовском море поступило более 20 небольших кораблей с греческими экипажами. Капитан 1-го ранга Павел Васильевич Пустошкин, на тот момент исполняющий должность начальника Таганрогского порта, снабдил новоявленных корсаров пушками и расчетами к ним, а также предоставил продовольственное и денежное довольствие.
Не ограничиваясь бассейном Черного моря, русское командование планировало также организовать флотилию корсарских кораблей и на Средиземном море. До прибытия эскадры с Балтики она должна была доставлять туркам всевозможные неприятности, а после действовать совместно с кораблями Грейга, осуществляя разведку и нарушая вражеские коммуникации.
Разумеется, для организации подобного предприятия требовались соответствующие кадры и ресурсы. Контр-адмирал Николай Семенович Мордвинов был одним из главных идеологов проекта создания корсарской флотилии на Средиземном море. Кстати, он имел неоднократную возможность увидеть в деле Кацониса и его людей и не сомневался в выборе кандидатуры на роль организатора и руководителя. Генерал-фельдмаршал князь Потемкин-Таврический обеспечил идею Мордвинова всяческой поддержкой.
Часть суммы, необходимой для покупки пригодного для корсарских операций корабля, его оснащения и вооружения было выделено контр-адмиралом из личных средств. Финансирование осуществлялось и со стороны других лиц под письменные обязательства самого Мордвинова. Майор Ламброс Кацонис таким образом получил от своего непосредственного начальника под устные и письменные обязательства ссуду на организацию корсарской флотилии. Ему покровительствовал практически всесильный на юге России князь Потемкин, а Екатерина II высочайше одобряла все это действо.
Все организационные мероприятия осуществлялись в обстановке полной секретности, и об истинных задачах и целях знали лишь несколько человек. Непосредственное участие в создании корсарской флотилии на Средиземном море, особенно в ее денежном обеспечении, даст впоследствии повод Николаю Семеновичу Мордвинову скромно заявить о своем решающем вкладе. Этот факт в будущем приведет к некоторым недоразумениям в отношении двух моряков. А пока что Ламброс Кацонис готовился к отбытию на Средиземное море. Пунктом назначения был город Триест.
В путь майор отправился в декабре 1787 г., снабженный каперским свидетельством и деньгами, позволявшими снарядить три корабля под русским флагом. Перед тем как покинуть русскую территорию, майор посетил Екатеринослав, где встретился с князем Потемкиным-Таврическим, от которого были получены дополнительные денежные суммы и все необходимые документы. Кацонису предстояло ехать к конечной точке своего путешествия через Вену, столицу союзной Австрии. Ему еще предстояло лично встретиться с императором Иосифом II. В Триест майор Ламброс Кацонис прибыл 10 января 1788 года, где незамедлительно приступил к осуществлению заранее разработанного плана.
«Минерва Северная» выходит в море
В Триесте деятельность прибывшего из России майора проходила в тесном контакте с проживавшей там греческой диаспорой, которая также принимала живейшее участие, в первую очередь финансовое, в организации корсарской флотилии. На имеющиеся средства была осуществлена покупка трехмачтового судна, до недавнего времени ходившего под флагом новорожденных Североамериканских Штатов. Согласно рапорту, который Кацонис направил Мордвинову, покупка не уступала размерам фрегату и обладала достаточной для своего предстоящего занятия быстроходностью.
Корабль вооружили 26 пушками и приступили к формированию экипажа. Кацонис подбирал для подобного дела добровольцев из числа греков, недостатка в которых не было: нашлось немало предусмотрительных людей, полагавших полезным сочетать почтенное занятие по истреблению старых врагов с улучшением собственного материального положения за счет этих самых врагов. Императрица Екатерина II обратилась к греческому населению с официальным воззванием, суть которого сводилась к призыву выступить с оружием в руках против Османской империи.
В разгар организационных мероприятий в Триест нагрянул Его Императорское Величество Иосиф II c многочисленной свитой. Австрийский монарх пожелал осмотреть гавань и корабли, стоящие в ней. Нанеся визит в числе прочих и на борт «Минервы Северной», император отметил, что она на него произвела куда большее впечатление, чем десять других корсаров под австрийским флагом. Наконец, все подготовительные мероприятия были закончены: экипаж укомплектован, провиант погружен – и 28 февраля 1788 года «Минерва Северная» покинула гавань Триеста.
Корсарские будни
Кацонис направил свой корабль на юг, где вполне справедливо рассчитывал встретить достойную внимания добычу. Таковая вскоре отыскалась в виде торгового корабля, принадлежавшего формально нейтральной Дубровницкой республике. Это крошечное государство, расположенное на берегу Адриатического моря, длительное время довольно успешно существовало за счет посреднической торговли между Османской империей и странами Европы.
Кацонис знал, что перед ним нейтрал, однако не без основания предполагал, что и эту встречу можно использовать с пользой для себя. Польза выразилась в некоторой сумме денег, которая была позаимствована у шкипера на нужды борьбы с турками. Прижимистый шкипер-нейтрал был вне себя, однако не смог устоять против таких убедительных аргументов, как доброе слово, подкрепленное абордажной командой и корабельной артиллерией.
Увеличив объем корабельной казны, «Минерва Северная» продолжила свое рейдерство, однако дубровницкий купец оказался человеком с хорошей памятью. Разразился скандал под извечным в подобной ситуации заголовком «Напали, ограбили!». Призывы к справедливости обиженного торговца и заинтересованных лиц достигли весьма высоких кабинетов. Специальной депешей канцлер Иван Андреевич Остерман дал указание русскому посланнику при Неаполитанском дворе Павлу Мартыновичу Скавронскому лишить Ламброса Кацониса каперского патента. Однако проблема заключалась в том, что сам виновник международного скандала в разгар оного находился в море и даже не подозревал о тучах, сгустившихся над его головой.
Справедливости ради стоит сказать, что спустя несколько месяцев Кацонис вернул изъятую у нейтрального торговца сумму вместе с компенсацией за ущерб. А пока что, в то время, когда гневные реляции и прочие бумаги казенно-канцелярского характера совершали свои вояжи между Адриатикой и Петербургом, «Минерва Северная» в южных водах приступила к выполнению своей задачи.
У берегов Кефалонии Кацонису удалось захватить два турецких судна: на одном из них было 6 пушек, на другом – две. Найдя призы в достаточно исправном состоянии и по достоинству оценив их мореходные качества, предприимчивый грек довооружает свои трофеи и доводит количество орудий до 22 и 16 соответственно – теперь под его командованием целая флотилия. Новоявленные корсары получают значимые имена: «Великий Князь Константин» и «Великий Князь Александр» в честь внуков той самой «Минервы Северной».
Необходимое вооружение и экипажи были без особого труда обнаружены на острове Кефалонии, входившей в состав Ионических островов под властью Венецианской республики. До столицы было далеко, а местное греческое население вместе с властями охотно сочувствовало предприятию Кацониса, и не только на словах. Так, например, команды двух греческих коммерческих судов, повстречавшихся корсарам, изъявили желание присоединиться к Кацонису. Вскоре его флотилия пополнилась двумя новичками. Бывшие «торговцы» были переименованы в «Князя Потемкина» и «Графа Александра Безбородко».
30 апреля 1788 г., уже у берегов Мореи, греки заметили идущий к острову Занте (Закинф) крупный турецкий корабль, который при виде явно не дружелюбного вида флотилии стал отчаянно удирать. Кроме своего флагмана «Минервы Северной», под рукой у Кацониса было еще три корабля. Погоня за турком была долгой и упорной. Настичь противника удалось лишь 1 мая. Как оказалось, на турецком корабле оказалось более 170 турок и берберийцев. После отчаянного абордажа их количество сократилось до 80. Кацонис приказал казнить всех пленных: свой поступок в письме Потемкину он оправдывает жестокостью, с которой сами турки относились к грекам. Корсары, оценив мощное вооружение приза в 20 пушек, решили приобщить его к делу, однако у того оказалась значительная течь в трюме. Кацонису пришлось сжечь свою добычу.
Решив обзавестись собственной оперативной базой, греческий корсар остановил свой выбор на острове Кастелоризо, расположенном в Додеканесском архипелаге. Находившаяся там турецкая крепость Кастель-Россо была успешно захвачена его коллегами по ремеслу в войну 1768–1774 гг. Кастель-Россо была старой крепостью, построенной еще в XIV веке рыцарями-иоаннитами.
Остров Кастелоризо был удобно расположен и позволял держать под ударом целую связку турецких коммуникаций. 24 июня 1788 года флотилия Кацониса, в которой к тому времени было уже 10 кораблей, подошла к крепости. Внезапного нападения не получилось, турки приготовились к обороне. Однако вид целой эскадры у себя под стенами вызвал у коменданта сомнения. Функции посредника во время переговоров взял на себя греческий митрополит. Итогом диалога, который, ввиду довольно сложного положения гарнизона, быстро перетек в конструктивное русло, стала почетная капитуляция. Гарнизон из 250 солдат и офицеров вместе с пятьюстами гражданскими беспрепятственно эвакуировался в Малую Азию. Над Кастель-Россо был поднят Андреевский флаг.
В крепости, кроме весьма полезных для победителей двух десятков орудий, имелись еще и внушительные запасы провианта и пороха. Опираясь на занятый им опорный пункт, Кацонис начал активную ловлю трофеев. Своей деятельностью ему удалось нарушить неприятельское судоходство не только в Эгейском море, но и в прилегающих к нему акваториях.
В начале августа ему пришлось выдержать довольно серьезный бой с противником. У острова Скарпанто «Минерве Северной» пришлось вступить в бой сразу с пятью турецкими кораблями, успешно продержавшись до темноты, когда противник отступил. 31 августа, согласно донесению Кацониса, его флотилии вновь пришлось сойтись в сражении уже с восьмью противниками, из которых один, по словам майора, относился к рангу линейных кораблей. Насколько это правда, судить уже трудно, однако и тут грекам сопутствовала удача, а из боя они вышли без потерь.
К этому времени тучи, собравшиеся было над головой корсара из-за инцидента с торговцем из Дубровницкой республики, мало-помалу рассеялись. Внешнеполитическая обстановка сильно изменилась: Швеция объявила войну России, и приготовленная для отправки на Средиземное море эскадра Самуила Карловича Грейга осталась на Балтике. Таким образом, Петербург мог рассчитывать только на своих корсаров, самой значительной фигурой среди которых являлся майор Ламброс Кацонис. Распоряжение на лишение каперского патента было отменено. Мало того, операции корсара вызвали столь широкий резонанс, что Екатерина II высочайше повелела «привлечь сию флотилию в собственное свое служение… платить все издержки и содержание оной».
В октябре 1788 г. флотилия Кацониса из 9 кораблей с личным составом более 500 человек прибыла в Триест на ремонт и отдых, где союзными австрийскими властями была немедленно поставлена в карантин. Находившийся в море корсар не имел информации, что более безопасно и без проволочек можно было базироваться на Мальте, в гавани Ла-Валлетты. Представлявший там русские интересы бригадир Антон Псаро делал свое дело весьма обстоятельно.
К тому же Мальтийский орден был многим обязан Екатерине II, особенно в финансовом отношении. Между орденом и польскими магнатами в это время шел тяжелый спор из-за так называемого Острожского наследства – обширных имений, на которые претендовали мальтийцы. Генерал Заборовский между тем, оставшись из-за войны со Швецией «генералом без армии», тем не менее продолжал выполнять свою функцию командно-координационного органа на Средиземном море. По его приказу в Триест был направлен бригадир князь В. Мещерский с целью воздействия на австрийские власти в вопросе сокращения сроков карантина.
Мещерский вез довольно солидную сумму для финансирования ремонта корсарских кораблей и закупки провианта. Князь Мещерский оказался столь исполнительным, что по прибытии в Триест арестовал Кацониса под предлогом «возмутительного» отношения того к подчиненным. Австрийские власти посадили корсара в замок. В операциях греческих корсаров под Андреевским флагом возникла некоторая пауза.
«Минерва Северная»
Османская империя получила в 70-х – начале 80-х гг. XVIII века несколько ударов. Очередное злосчастное событие произошло в 1783 году. Последний крымский хан отрекся от престола в пользу Екатерины II. Потеря столь ценного, хоть и не всегда послушного, вассала вызвала в Стамбуле характерную реакцию: война с Российской империей из ожидаемой превратилась в неизбежную. Свою изощренную партию в этой политической симфонии старательно отыгрывали и уважаемые западные партнеры, чьи послы трудились в Стамбуле, не зная отдыха.
Взаимоотношения России и Турции накаляли и циркулировавшие по европейским дворам слухи о некоем сговоре Екатерины II и австрийского императора Иосифа II c целью раздела османских владений. Но у султана Абдул-Хамида I и его великого визиря Коджа Юсуфа-паши боевой задор вырабатывался в избытке и без посторонней помощи. Эта помощь, чьи истоки терялись где-то в паутине высоких кабинетов и гостиных туманного острова далеко на западе, лишь придавала турецкому воинственному энтузиазму правильное направление.
5 августа 1787 г. великий визирь любезно вызвал к себе русского посла в Стамбуле князя Булгакова и предъявил ему ультиматум, в котором возможностей для компромисса и прочих точек соприкосновения было не больше, чем снега в Аравийской пустыне. Булгаков даже не успел уведомить Петербург – 12 августа султан объявил России войну.
Вторая война Ламброса Кацониса
Согласно первоначальным планам русского военного командования, греческий пехотный полк был направлен на защиту южного побережья Крыма и Балаклавы в частности. Предполагалось, и не без основания, что Крым будет наиболее вероятной точкой приложения усилий турецкой стороны. Вражеский флот в численном отношении превосходил русские военно-морские силы на Черном море, и вероятность проведения десантной операции была вполне ожидаемой. При необходимости греческий полк мог привлекаться и к обороне южной стороны Севастопольской гавани.
Балаклавские греки
Вскоре около трети личного состава части было переведено на корабли Черноморского флота для усиления абордажных и десантных партий. В августе 1787 г. капитан Кацонис вместе с отрядом солдат откомандирован в Херсон для доукомплектования абордажных партий строящихся там кораблей. Однако Кацонис был темпераментным человеком и честолюбивым офицером - прозябание в прифронтовом городе претило его воинственному настроению. Капитан обращается с письменной просьбой к князю Григорию Александровичу Потемкину перевести его на Лиманскую флотилию контр-адмирала Николая Семеновича Мордвинова, которая защищала Кинбурнскую косу и подступы к Херсону.
Пока проворачивались массивные шестерни бюрократической машины, неугомонный Кацонис, которому вовсе не улыбалось сидеть в Херсоне, когда над лиманом стелились клубы порохового дыма, по собственной инициативе вместе с подчиненными, которых насчитывалось около 50 человек, прибыл в Кинбурнскую крепость. Турецкий штурм к этому времени был отбит, но данный опорный пункт продолжал находиться под постоянной угрозой.
Поражение турок под Кинбурном 1 октября 1787 года (с картины художника Казакова)
Несмотря на самовольную «передислокацию» Кацониса и его людей, предприимчивость греков была поддержана на самом верху. В ордере, подписанном князем Потемкиным-Таврическим, контр-адмиралу Мордвинову предлагалось выдать Кацонису небольшой корабль и тем самым направить его искренний воинственный энтузиазм на уничтожение врагов Российской империи. Это повеление светлейшего было выполнено, и вскоре в составе Лиманской флотилии появился небольшой парусный корабль под характерным названием «Князь Потемкин-Таврический», который принял самое активное участие в обширном комплексе набеговых, разведывательных и диверсионных операций, предпринятых русскими легкими силами в районе Очакова и Кинбурна.
Так, одним из самых первых успешно осуществленных дел стал захват и уничтожение Кацонисом турецкого торгового судна, стоящего под прикрытием береговых батарей, в начале октября 1787 года. Кацонис и другие греческие моряки, такие как Спиро Рицардопуло, командир корабля «Пчела», действовали на острие противоборства с противником: захватывали языков, осуществляли высадки на берег, проводили разведку. И все это на фоне постоянных стычек с турецкими кораблями у входа в Днепровский лиман.
Деятельность Кацониса была отмечена на самом верху. Светлейший не смог отказать себе в удовольствии присвоить в конце 1787 года отважному греку очередное звание майора. Вышестоящее руководство решило, что потенциал Кацониса как моряка и командира может быть употреблен и в более обширной акватории, чем Днепровский лиман.
Рецепт мигрени для султана
Еще перед началом русско-турецкой войны 1787–1791 гг. у русского военно-морского командования на Балтике имелся план отправки на Средиземное море мощной эскадры вместе с экспедиционным корпусом. Часть войск предполагалось перевезти на транспортах вокруг Европы, а основные силы должны были прибыть в Италию сухопутным путем. Автором и основным вдохновителем этого проекта был вице-адмирал Самуил Карлович Грейг.
Осенью 1787 г. началась подготовка лучших и наиболее боеспособных кораблей для операции в Средиземном море. По предварительным расчетам туда отправлялись 15 линейных кораблей, не считая других боевых, вспомогательных и транспортных единиц. В подготовке второй Архипелагской экспедиции широко использовался опыт первой, успешно осуществленной в войну 1768–1774 гг. Ставка делалась на взаимодействие с местным населением, в первую очередь греческим, поскольку Эгейское море и его многочисленные острова являлись основной зоной операции против турок.
Для подготовки должной встречи Балтийской эскадры в феврале 1788 г. на Средиземноморье был оправлен капитан бригадирского ранга, грек по национальности, Антон Псаро. Это был залуженный офицер, кавалер Ордена Святого Георгия 4-й степени, имевший в этом регионе обширные связи. Кстати, некоторое время Псаро являлся русским поверенным в делах на Мальте. Вслед за греком на Средиземноморье были командированы и другие офицеры. Тогда же был назначен и командующий русскими сухопутными экспедиционными силами на Средиземном море. Им оказался генерал-поручик Иван Александрович Заборовский.
Заборовскому и сопровождавшим его лицам, снабженным значительными суммами денег, предписывалось прибыть на будущий театр военных действий через Италию. Одной из задач генерал-поручика было, кроме всего прочего, привлечение на русскую службу офицеров иностранного происхождения. Так, в 1789 году некий французский лейтенант Наполеоне Буонапарте обратился к Заборовскому с просьбой принять его на русскую службу в чине майора. Тот, ссылаясь на правила, честолюбивому корсиканцу отказал.
Ну а на Черном море дела с привлечением лиц иностранного происхождения для войны с турками были более успешными и результативными. В определенный момент русское командование пришло к очевидному выводу, что наибольшая польза от не совсем дисциплинированных, но храбрых и отважных греков будет в применении их по более привычному для некоторых жителей Архипелага назначению. Было решено дозволить им заняться корсарством.
В конце осени 1787 г. на русскую службу в Азовском море поступило более 20 небольших кораблей с греческими экипажами. Капитан 1-го ранга Павел Васильевич Пустошкин, на тот момент исполняющий должность начальника Таганрогского порта, снабдил новоявленных корсаров пушками и расчетами к ним, а также предоставил продовольственное и денежное довольствие.
Не ограничиваясь бассейном Черного моря, русское командование планировало также организовать флотилию корсарских кораблей и на Средиземном море. До прибытия эскадры с Балтики она должна была доставлять туркам всевозможные неприятности, а после действовать совместно с кораблями Грейга, осуществляя разведку и нарушая вражеские коммуникации.
Разумеется, для организации подобного предприятия требовались соответствующие кадры и ресурсы. Контр-адмирал Николай Семенович Мордвинов был одним из главных идеологов проекта создания корсарской флотилии на Средиземном море. Кстати, он имел неоднократную возможность увидеть в деле Кацониса и его людей и не сомневался в выборе кандидатуры на роль организатора и руководителя. Генерал-фельдмаршал князь Потемкин-Таврический обеспечил идею Мордвинова всяческой поддержкой.
Часть суммы, необходимой для покупки пригодного для корсарских операций корабля, его оснащения и вооружения было выделено контр-адмиралом из личных средств. Финансирование осуществлялось и со стороны других лиц под письменные обязательства самого Мордвинова. Майор Ламброс Кацонис таким образом получил от своего непосредственного начальника под устные и письменные обязательства ссуду на организацию корсарской флотилии. Ему покровительствовал практически всесильный на юге России князь Потемкин, а Екатерина II высочайше одобряла все это действо.
Все организационные мероприятия осуществлялись в обстановке полной секретности, и об истинных задачах и целях знали лишь несколько человек. Непосредственное участие в создании корсарской флотилии на Средиземном море, особенно в ее денежном обеспечении, даст впоследствии повод Николаю Семеновичу Мордвинову скромно заявить о своем решающем вкладе. Этот факт в будущем приведет к некоторым недоразумениям в отношении двух моряков. А пока что Ламброс Кацонис готовился к отбытию на Средиземное море. Пунктом назначения был город Триест.
В путь майор отправился в декабре 1787 г., снабженный каперским свидетельством и деньгами, позволявшими снарядить три корабля под русским флагом. Перед тем как покинуть русскую территорию, майор посетил Екатеринослав, где встретился с князем Потемкиным-Таврическим, от которого были получены дополнительные денежные суммы и все необходимые документы. Кацонису предстояло ехать к конечной точке своего путешествия через Вену, столицу союзной Австрии. Ему еще предстояло лично встретиться с императором Иосифом II. В Триест майор Ламброс Кацонис прибыл 10 января 1788 года, где незамедлительно приступил к осуществлению заранее разработанного плана.
«Минерва Северная» выходит в море
В Триесте деятельность прибывшего из России майора проходила в тесном контакте с проживавшей там греческой диаспорой, которая также принимала живейшее участие, в первую очередь финансовое, в организации корсарской флотилии. На имеющиеся средства была осуществлена покупка трехмачтового судна, до недавнего времени ходившего под флагом новорожденных Североамериканских Штатов. Согласно рапорту, который Кацонис направил Мордвинову, покупка не уступала размерам фрегату и обладала достаточной для своего предстоящего занятия быстроходностью.
Триест, гавань. Луи-Франсуа Кассас, 1802 г.
Корабль вооружили 26 пушками и приступили к формированию экипажа. Кацонис подбирал для подобного дела добровольцев из числа греков, недостатка в которых не было: нашлось немало предусмотрительных людей, полагавших полезным сочетать почтенное занятие по истреблению старых врагов с улучшением собственного материального положения за счет этих самых врагов. Императрица Екатерина II обратилась к греческому населению с официальным воззванием, суть которого сводилась к призыву выступить с оружием в руках против Османской империи.
В разгар организационных мероприятий в Триест нагрянул Его Императорское Величество Иосиф II c многочисленной свитой. Австрийский монарх пожелал осмотреть гавань и корабли, стоящие в ней. Нанеся визит в числе прочих и на борт «Минервы Северной», император отметил, что она на него произвела куда большее впечатление, чем десять других корсаров под австрийским флагом. Наконец, все подготовительные мероприятия были закончены: экипаж укомплектован, провиант погружен – и 28 февраля 1788 года «Минерва Северная» покинула гавань Триеста.
Корсарские будни
Кацонис направил свой корабль на юг, где вполне справедливо рассчитывал встретить достойную внимания добычу. Таковая вскоре отыскалась в виде торгового корабля, принадлежавшего формально нейтральной Дубровницкой республике. Это крошечное государство, расположенное на берегу Адриатического моря, длительное время довольно успешно существовало за счет посреднической торговли между Османской империей и странами Европы.
Кацонис знал, что перед ним нейтрал, однако не без основания предполагал, что и эту встречу можно использовать с пользой для себя. Польза выразилась в некоторой сумме денег, которая была позаимствована у шкипера на нужды борьбы с турками. Прижимистый шкипер-нейтрал был вне себя, однако не смог устоять против таких убедительных аргументов, как доброе слово, подкрепленное абордажной командой и корабельной артиллерией.
Увеличив объем корабельной казны, «Минерва Северная» продолжила свое рейдерство, однако дубровницкий купец оказался человеком с хорошей памятью. Разразился скандал под извечным в подобной ситуации заголовком «Напали, ограбили!». Призывы к справедливости обиженного торговца и заинтересованных лиц достигли весьма высоких кабинетов. Специальной депешей канцлер Иван Андреевич Остерман дал указание русскому посланнику при Неаполитанском дворе Павлу Мартыновичу Скавронскому лишить Ламброса Кацониса каперского патента. Однако проблема заключалась в том, что сам виновник международного скандала в разгар оного находился в море и даже не подозревал о тучах, сгустившихся над его головой.
Справедливости ради стоит сказать, что спустя несколько месяцев Кацонис вернул изъятую у нейтрального торговца сумму вместе с компенсацией за ущерб. А пока что, в то время, когда гневные реляции и прочие бумаги казенно-канцелярского характера совершали свои вояжи между Адриатикой и Петербургом, «Минерва Северная» в южных водах приступила к выполнению своей задачи.
У берегов Кефалонии Кацонису удалось захватить два турецких судна: на одном из них было 6 пушек, на другом – две. Найдя призы в достаточно исправном состоянии и по достоинству оценив их мореходные качества, предприимчивый грек довооружает свои трофеи и доводит количество орудий до 22 и 16 соответственно – теперь под его командованием целая флотилия. Новоявленные корсары получают значимые имена: «Великий Князь Константин» и «Великий Князь Александр» в честь внуков той самой «Минервы Северной».
Необходимое вооружение и экипажи были без особого труда обнаружены на острове Кефалонии, входившей в состав Ионических островов под властью Венецианской республики. До столицы было далеко, а местное греческое население вместе с властями охотно сочувствовало предприятию Кацониса, и не только на словах. Так, например, команды двух греческих коммерческих судов, повстречавшихся корсарам, изъявили желание присоединиться к Кацонису. Вскоре его флотилия пополнилась двумя новичками. Бывшие «торговцы» были переименованы в «Князя Потемкина» и «Графа Александра Безбородко».
30 апреля 1788 г., уже у берегов Мореи, греки заметили идущий к острову Занте (Закинф) крупный турецкий корабль, который при виде явно не дружелюбного вида флотилии стал отчаянно удирать. Кроме своего флагмана «Минервы Северной», под рукой у Кацониса было еще три корабля. Погоня за турком была долгой и упорной. Настичь противника удалось лишь 1 мая. Как оказалось, на турецком корабле оказалось более 170 турок и берберийцев. После отчаянного абордажа их количество сократилось до 80. Кацонис приказал казнить всех пленных: свой поступок в письме Потемкину он оправдывает жестокостью, с которой сами турки относились к грекам. Корсары, оценив мощное вооружение приза в 20 пушек, решили приобщить его к делу, однако у того оказалась значительная течь в трюме. Кацонису пришлось сжечь свою добычу.
Решив обзавестись собственной оперативной базой, греческий корсар остановил свой выбор на острове Кастелоризо, расположенном в Додеканесском архипелаге. Находившаяся там турецкая крепость Кастель-Россо была успешно захвачена его коллегами по ремеслу в войну 1768–1774 гг. Кастель-Россо была старой крепостью, построенной еще в XIV веке рыцарями-иоаннитами.
Остров Кастелоризо был удобно расположен и позволял держать под ударом целую связку турецких коммуникаций. 24 июня 1788 года флотилия Кацониса, в которой к тому времени было уже 10 кораблей, подошла к крепости. Внезапного нападения не получилось, турки приготовились к обороне. Однако вид целой эскадры у себя под стенами вызвал у коменданта сомнения. Функции посредника во время переговоров взял на себя греческий митрополит. Итогом диалога, который, ввиду довольно сложного положения гарнизона, быстро перетек в конструктивное русло, стала почетная капитуляция. Гарнизон из 250 солдат и офицеров вместе с пятьюстами гражданскими беспрепятственно эвакуировался в Малую Азию. Над Кастель-Россо был поднят Андреевский флаг.
В крепости, кроме весьма полезных для победителей двух десятков орудий, имелись еще и внушительные запасы провианта и пороха. Опираясь на занятый им опорный пункт, Кацонис начал активную ловлю трофеев. Своей деятельностью ему удалось нарушить неприятельское судоходство не только в Эгейском море, но и в прилегающих к нему акваториях.
В начале августа ему пришлось выдержать довольно серьезный бой с противником. У острова Скарпанто «Минерве Северной» пришлось вступить в бой сразу с пятью турецкими кораблями, успешно продержавшись до темноты, когда противник отступил. 31 августа, согласно донесению Кацониса, его флотилии вновь пришлось сойтись в сражении уже с восьмью противниками, из которых один, по словам майора, относился к рангу линейных кораблей. Насколько это правда, судить уже трудно, однако и тут грекам сопутствовала удача, а из боя они вышли без потерь.
К этому времени тучи, собравшиеся было над головой корсара из-за инцидента с торговцем из Дубровницкой республики, мало-помалу рассеялись. Внешнеполитическая обстановка сильно изменилась: Швеция объявила войну России, и приготовленная для отправки на Средиземное море эскадра Самуила Карловича Грейга осталась на Балтике. Таким образом, Петербург мог рассчитывать только на своих корсаров, самой значительной фигурой среди которых являлся майор Ламброс Кацонис. Распоряжение на лишение каперского патента было отменено. Мало того, операции корсара вызвали столь широкий резонанс, что Екатерина II высочайше повелела «привлечь сию флотилию в собственное свое служение… платить все издержки и содержание оной».
В октябре 1788 г. флотилия Кацониса из 9 кораблей с личным составом более 500 человек прибыла в Триест на ремонт и отдых, где союзными австрийскими властями была немедленно поставлена в карантин. Находившийся в море корсар не имел информации, что более безопасно и без проволочек можно было базироваться на Мальте, в гавани Ла-Валлетты. Представлявший там русские интересы бригадир Антон Псаро делал свое дело весьма обстоятельно.
К тому же Мальтийский орден был многим обязан Екатерине II, особенно в финансовом отношении. Между орденом и польскими магнатами в это время шел тяжелый спор из-за так называемого Острожского наследства – обширных имений, на которые претендовали мальтийцы. Генерал Заборовский между тем, оставшись из-за войны со Швецией «генералом без армии», тем не менее продолжал выполнять свою функцию командно-координационного органа на Средиземном море. По его приказу в Триест был направлен бригадир князь В. Мещерский с целью воздействия на австрийские власти в вопросе сокращения сроков карантина.
Мещерский вез довольно солидную сумму для финансирования ремонта корсарских кораблей и закупки провианта. Князь Мещерский оказался столь исполнительным, что по прибытии в Триест арестовал Кацониса под предлогом «возмутительного» отношения того к подчиненным. Австрийские власти посадили корсара в замок. В операциях греческих корсаров под Андреевским флагом возникла некоторая пауза.
История Ламброса Кацониса, русского корсара. Полковник и король Спарты
Осенью 1788 года австрийские власти города Триеста, объединив усилия с недавно прибывшим сюда бригадиром князем В. Мещерским, оказали турецкой стороне, с которой они имели честь находиться в состоянии войны, неоценимую услугу. Ламброс Кацонис, по происхождению грек, а по долгу службы русский офицер, организатор и командующий едва ли не самой крупной корсарской флотилией на Средиземном море, был посажен под арест.
Шебека под греческим османским флагом, 1796. Художник Анж-Жозеф Антуан Ру
Учитывая то обстоятельство, что столь ожидаемое прибытие балтийской эскадры адмирала Самуила Грейга не состоялось, так как шведским королем Густавом овладело острое желание повоевать, Петербург мог рассчитывать в этом регионе только на корсаров. Теперь же майор Кацонис, чьи действия были одобрены на самом верху, в виде благосклонности Ее Величества Екатерины II, сидел в каземате.
Точно неизвестно, на какой зыбкой почве столкнулись мнения и характеры Ламброса Кацониса и князя Мещерского, из-за чего первый оказался под арестом. Вполне вероятно, что присланный для содействия и помощи бригадир начал вместо этого отдавать распоряжения и указания, а Кацонис, который не являлся подчиненным Мещерского, не пожелал вытягиваться во фрунт. Офицеры флотилии написали полное вежливого красноречия письмо Князю Потемкину-Таврическому с извечной просьбой «разобраться и принять меры». Шестерни государственной машины хоть и неспешно, но закрутились.
В Триест спешно прибыл генерал-поручик Заборовский, который формально являлся командующим всеми русскими корсарскими силами на Средиземном море. Довольно неприглядную ситуацию надо было разрешать. Простой флотилии в Триесте не только выливался в излишнюю трату ресурсов, но и срывал военные планы. Заборовский решил множество проблем и вопросов: Кацониса не только выпустили на свободу, но также были оплачены его долги – немалая сумма в 25 тысяч флоринов. Бригадиру Мещерскому было сделано строгое и всеобъемлющее внушение, так что тот присмирел и унял свою распорядительность. Заборовский был столь любезен, что позаботился не только оплатить ремонт и снаряжение корсарской флотилии, но и выделить ей двухмесячный запас провианта.
Майор Кацонис был не менее любезен и пообещал, что все потраченные на его предприятие средства он вернет в процессе деятельности в ближайшие месяцы. Следует отметить, что к этому моменту войны действия корсаров и в первую очередь майора Ламброса Кацониса вызывали всё более возрастающую озабоченность ряда европейских государств, например Венеции. Екатерина II, не желавшая обострять политическую ситуацию, имея на повестке дня две войны, решила выписать своим корсарам множество инструкций и правил. Неудобные термины, такие как «каперы» и «арматоры», не говоря уже о «корсарах», постепенно исчезают из официальных документов. Соединение Кацониса теперь осторожно именуется «легкой флотилией» и фактически приравнивается к регулярным военно-морским силам. В числе прочих рекомендаций Кацонису предписывалось строго уважать нейтралитет судов под флагами стран, не участвующих в конфликте. Атаковать и топить следовало лишь турецкие и шведские корабли.
Новые кампании, бои и трофеи
Самоуправство князя Мещерского сказалось и на ходе подготовки корсарской флотилии, и на сроках готовности выхода в море, за что этого честолюбивого офицера должны были благодарить капитаны турецких судов, благополучно доставивших свои грузы по назначению. Кацонис со всей возможной энергией устремился исправлять это положение. К весне 1789 года корабли были вновь готовы и снаряжены. 8 апреля русская корсарская флотилия в количестве 10 единиц покинула Триест и взяла курс на Ионические острова.
Кроме всего прочего, генерал-поручик Заборовский снабдил Ламброса Кацониса подробнейшими инструкциями. Согласно их казенной букве, майору предстояло тесно взаимодействовать с другой корсарской флотилией под командованием Гульельмо Лоренцо, мальтийца, принятого на русскую службу в чине капитан-лейтенанта. Три фрегата под непосредственной командой Лоренцо осуществляли последние приготовления в Мессине. Помимо своего флагмана, 50-пушечного «Фамо», Лоренцо в своем распоряжении имел еще два 20-пушечных фрегата. Еще одна флотилия из шести кораблей, которые должны были перейти под командование мальтийца, готовилась выйти из Сиракуз, где их снаряжением руководил капитан генерал-майорского ранга Самуил Самуилович Гибс, находившийся в прямом подчинении у генерал-поручика Заборовского.
Русской дипломатии удалось ненавязчиво повлиять на формально нейтральное Королевство Обеих Силиций, так что оно начало иногда ошибаться в государственной принадлежности некоторых кораблей, подолгу стоявших в ее портах. Согласно планам, Кацонис и Лоренцо должны были объединенными силами препятствовать подвозу провианта в Стамбул.
В руководстве русскими силами на Средиземном море сложилась анекдотическая ситуация. Во-первых, во главе их стоял человек, не имеющий к морю никакого отношения, береговой сухопутный флотоводец, в недавнем прошлом тульский наместник, генерал-поручик Иван Александрович Заборовский. Его Превосходительство предпочитал осуществлять руководство корабельными эскадрами из солнечной Италии, время от времени озадачивая своих подчиненных смелостью замыслов.
Сведущий в морском деле Самуил Гибс, хоть и формально подчинялся Заборовскому, фактически выполнял поручение Екатерины II: присматривал за поведением всей корсарской братии и выполнением ими буквы противоречивых инструкций. С одной стороны, указания требовали строгого уважения нейтралитета, с другой – допускали досмотр судов третьих стран, если будет «сильное и явное подозрение, что на них везутся товары запрещенные». Подробная инструкция умалчивала, каким образом в море разузнать, везет ли нейтрал «товары запрещенные». Судя по тому, что объем жалоб на действия Кацониса не снизился и в 1789 году, майор все-таки предпочитал действовать по обстоятельствам и собственному разумению.
Первый боевой контакт эскадра Кацониса имела 15 апреля у берегов Албании. Греки столкнулась с иррегулярной албанской флотилией, которая шла под турецким флагом. Очевидно, албанцы осуществляли патрулирование местных вод не без умысла, рассчитывая выловить что-нибудь ценное, идущее в австрийский Триест. В произошедшем бою корсары, вернее, уже моряки легкой эскадры, изрядно потрепав незадачливых оппонентов, обратили их бегство. Первый и причем убедительный успех вдохновил Кацониса и его людей.
На следующий день, 16 апреля корабли под Андреевским флагом подошли к албанскому порту Дуррес. Не ожидавший таких гостей, неприятель был застигнут врасплох, что обошлось ему слишком дорого. Порт и город были подвергнуты артиллерийскому обстрелу, стоящие в гавани турецкие суда сожжены либо потоплены. Не ограничиваясь бомбардировкой, подчиненные Кацониса высадились в порту и произвели скоротечную ревизию запрещенных товаров. Очевидно, эта процедура была осуществлена успешно – портовым сооружениям, складам и другой инфраструктуре был нанесен значительный ущерб, обрекающий на горестное обрывание не одну густую купеческую бороду. Можно со всей уверенностью предположить, что осадка кораблей корсарской флотилии после посещения Дурреса немного увеличилась, даже несмотря на изрядную прочистку крюйт-камер. Ободренные почином корсары отправились к Ионическим островам.
В начале мая 1789 года Кацонис находился в виду острова Пакси из состава этого архипелага, затем направился к острову Закинф. Известие о том, что в этих водах начала действовать «та самая» флотилия, изрядно подпортила ритм и объем коммерческого судоходства. Противник же не подавал признаков активности, за исключением появления на горизонте дозорных кораблей, которые по возможности осуществляли наблюдение за эскадрой Кацониса. Главные силы османского флота находились далеко от этого региона, и корсары могли чувствовать себя вполне комфортно.
В начале июня местонахождение флотилии определялось юго-восточной оконечностью Пелопоннеса, точнее, островом Идра. Пробыв тут некоторое время, Кацонис переместился к другому острову, Кея. Тут он принял решение дать отдых экипажам и осуществить ремонт кораблей. Место для стоянки было выбрано отнюдь не случайно. Остров Кея находится всего в 15 километрах от восточной оконечности Аттики. Его площадь составляет 121 кв. км, а на западном побережье расположен глубокий залив Агиос-Николаос, очень удобный для якорной стоянки.
Кацонис без труда оценил все преимущества данной позиции и распорядился оборудовать тут оперативную базу. При самом активном содействии местного населения на острове были оборудованы причалы, склады и казармы. Для защиты от нападения на берегах залива сооружена батарея. Несмотря на то, что на Кацониса как из рога изобилия сыпались доносы и поклепы от «доброжелателей» и отчаянные жалобы уважаемых западных партнеров о нарушении нейтралитета, Екатерина II указом от 24 июля 1789 года возвела отважного грека в подполковники «за целый ряд оказанных подвигов». Новоиспеченный подполковник совершал новые подвиги, дезорганизовывая в меру имеющихся сил и возможностей вражеское судоходство в Эгейском море, в перерывах между рейдами продолжая благоустраивать свою базу на острове Кея.
В июле 1789 г. уютное и размеренное бытие корсарского убежища было нарушено прибытием новых действующих лиц. Но это были не корабли султанского флота, а флотилия под командованием Гульельмо Лоренцо. Осмотревшись на месте, мальтиец, который к тому времени находился уже в звании капитана 2-го ранга, ненавязчиво предложил Кацонису объединить свои силы. Вся проблема состояла в той пикантной детали, что в подобном предприятии атаман, то есть командующий, может быть только один.
Кацонис не собирался поначалу уступать пришедшему на все готовое мальтийцу, однако Лоренцо предъявил решающий аргумент незыблемости своего положения, помахав перед разъяренным греком увесистой кипой бумаг, заботливо врученных тому генерал-поручиком Заборовским. Бумаги были снабжены не подлежащими дальнейшему обсуждению величественными печатями и авторитетными подписями, так что Кацонису пришлось «зачехлить артиллерию». Однако, начатое с раздора, взаимодействие двух корсаров на деле продолжалось совсем недолго.
Кацонис и Лоренцо вышли на совместную операцию, но на стоянке у острова Тинос между ними вновь происходит размолвка, быстро переросшая в крупную ссору. Именами каких морских гадов обзывали друг друга двое корсаров, какими карами и бедами грозили друг другу неистовый грек и упрямый мальтиец, в истории не значится. Однако флотилии вновь разделились, чтобы продолжить свое плавание самостоятельно.
Капитан 2-го ранга Лоренцо не забыл красноречия и боцманских идиом своего несостоявшегося подчиненного и написал послание Гибсу. Сначала эта бумага угодила в питательную среду органа дистанционного руководства крейсерской войной в Сиракузах, где на Кацониса уже хватало материала. Самуил Самуилович Гибс, возведенный уже в контр-адмиралы, и которому своенравный грек был как пятнышко грязи на надраенной до блеска корабельной рынде, не смог отказать себе в удовольствии отписать в Петербург. В августе 1789 года в столицу полетела потрескивавшая от наполнявшего ее гнева депеша.
Канцлеру Безбородько предстояло узнать, что, дескать, Кацонис совершенно отбился от рук, ни во что не ставит береговых флотоводцев Заборовского и Гибса. Что он нагло отказался соединиться с эскадрой Лоренцо и вообще считает себя не корсаром, а командиром русской эскадры в Архипелаге. В финале документа содержалась феноменальная по оригинальности и дерзости изложения просьба: прислать с Балтики несколько фрегатов, чтобы усилить эскадру Лоренцо с целью заставить грека «почитать сиракузское начальство». Тем самым Гибс фактически расписывался в своем должностном бессилии как-то повлиять на подполковника Кацониса.
Его мальтийский коллега, капитан 2-го ранга Лоренцо, после неудачного боестолкновения с османской эскадрой в конце августа 1789 года вернулся в несколько расстроенных чувствах в Сиракузы, сославшись на «недостаток провианта». Столь нелепая причина вызывала оторопь даже у берегового Гибса – всем была известна оживленность судоходных путей Восточного Средиземноморья, где с любого из захваченных судов можно было пополнить запасы.
Турки сдаются Ламбросу Кацонису. Неизвестный художник
Подполковнику Кацонису тем временем ничто не мешало досаждать туркам – и продовольствия, и куража ему и его подчиненным хватало. 3 августа 1789 года его флотилия вступила в бой у острова Макронисос с алжирской флотилией. Алжирцы, полунезависимые от султана и богатые пиратскими традициями моряки, в этот раз были вынуждены отступить с потерями. Эскадра же Кацониса вновь вернулась на стоянку у острова Кея.
Мальтиец Лоренцо, очевидно понукаемый контр-адмиралом Гибсом, попытался вновь взять под контроль Кацониса, послав к нему лейтенанта Анжело Франчески, корсиканца по происхождению, с еще более внушительными пачками бумаг и рескриптов. Однако миссия лейтенанта закончилась столь же неудачно, как и у его командира. К этому моменту даже в далеком Петербурге поняли, что в Средиземном море происходят довольно странные вещи – очевидно, «перл» Гиббса о «воспитательных фрегатах» не остался без внимания. По ходатайству князя Потемкина происходит кадровая перестановка: генерал-поручик Заборовский был отозван в Россию, а так и не раздобывший провианта мальтиец Лоренцо – снят с должности и также отозван. Их места заняли более подходящие для этого люди: вместо Заборовского – генерал-майор Василий Степанович Томара, а во главе флотилии стал старый знакомый Кацониса капитан 1-го ранга грек Антонио Псаро.
Поскольку флотилия Кацониса создавала Османской империи всё большее количество проблем, в Порте решили попробовать иные методы. Храброго и назойливого грека попытались переманить на свою сторону. К подполковнику Кацонису обратился с письмом драгоман турецкого флота, тоже грек по национальности, Мавроенис с «интересным» предложением. Суть его сводилась, опуская цветастую восточную лесть, к 200 тысячам золотых дукатов, любому острову в Эгейском море в наследственную собственность на выбор и милостивому прощению султана. Неизвестно, удостоил ли Кацонис ответом Его султанское величество Селима III, однако содержимое трюмов турецких купцов продолжало регулярно перемещаться на корабли корсаров, а 200 тысяч дукатов продолжали спокойно лежать в султанской казне.
Самым ценным призом для Кацониса в это время была захваченная на одном из трофеев красивая молодая гречанка по имени Ангелина. В лучших традициях жанра эта красавица в скором времени становится его женой. Не добившись успеха в попытке завербовать Кацониса в число подданных султана, турки ожидаемо перешли от пряников к кнуту.
Ламброс Кацонис и его жена Ангелина Мария Софиану. Портреты кисти Иоганна Баптиста Лампи Младшего
В августе 1789 года к острову Кея подошла турецкая эскадра, которая высадила на него десант. Небольшой вооруженный отряд греков был частично перебит и рассеян. Все сооружения базы Кацониса были сожжены, а местное население за лояльность к корсарам было подвергнуто жестоким репрессиям. Сам подполковник со своей флотилией, успешно закончив кампанию, встал на зимнюю стоянку на Ионических островах. Местное венецианское начальство проявило просто чудеса изворотливости, стремясь не поссориться с могущественными османами и одновременно не расстроить подполковника Кацониса, чьи подчиненные, обидевшись, могли натворить много неприятностей.
В итоге эскадра под Андреевским флагом спокойно простояла зиму 1789–1790 гг. на острове Закинф. В марте 1790 г. корабли Кацониса вновь отправились в Эгейское море. Для того чтобы навести порядок на разоренном острове Кея, на борт были взяты 800 вооруженных повстанцев-клефтов, к которым, впрочем, подходило и менее приятное обозначение «разбойники». В апреле 1790 года флотилия подошла к Кея и произвела высадку. Турок на острове не оказалось, и вскоре база на нем была восстановлена.
В Стамбуле тем временем обстановка накалялась. Во-первых, новый султан Селим III потребовал от своих адмиралов и чиновников немедленно решить проблему Кацониса. Во-вторых, население столицы, страдая от нерегулярного подвоза продовольствия, начало роптать. В начале года численность турецких военно-морских сил в Архипелаге, привлеченных к охране коммуникаций, составляла 2 линейных корабля, 11 фрегатов и 10 кораблей меньшего ранга.
Алжирский корабль входит в берберийский порт. Художник Андриес ван Эртвелт
Специально для ликвидации флотилии Кацониса в Алжире была сформирована специальная эскадра из двух 66-пушечных линейных кораблей, трех 30-пушечных фрегатов и восьми других судов. Командовал этим соединением поднаторевший в морском разбое адмирал Сеит-Али. Его экипажи состояли в подавляющем большинстве из опытных алжирских пиратов.
Бой у острова Андрос
1 мая 1790 года местные жители сообщили Кацонису, чья флотилия стояла на якоре на своей базе, что видели недалеко турецкую эскадру из 8 кораблей. Кацонис не поверил известию, записав его в категорию слухов. 5 мая он снялся с якоря, имея под командованием 7 кораблей. Его флагманом неизменно была «Минерва Северная». 6 мая у острова Андрос Кацониса застиг штиль и 19 османских кораблей. В составе вражеской эскадры под командованием адмирала Мустафы-паши был один линейный корабль, 11 фрегатов и 7 других кораблей.
Несмотря на подавляющее превосходство, турки не спешили атаковать, опасаясь абордажа. Весь день 6 мая прошел в перестрелке на значительной дистанции, не принесшей успеха и значительных потерь ни одной из сторон. В ночь с 6 на 7 мая на борту «Минервы Северной» состоялся военный совет, на котором часть капитанов настаивала на немедленном отступлении. Кацонис обвинил их в трусости, полагая, что турки совершенно «оробели». Это и решило исход последующих событий.
На следующее утро, когда Кацонис уже собирался серьезно разобраться с «оробевшим» Мустафой-пашой и его подчиненными, на горизонте появились новые действующие лица. Это был не кто иной, как Сеит-Али со своей алжирской эскадрой. К месту событий спешили один линейный корабль, три фрегата и восемь шебек. Привычные к абордажу, алжирцы не боялись сражения на кинжальных дистанциях. Флагман Сеита-Али и две шебеки сразу навалились на «Минерву Северную», подвергая самый большой корабль корсаров массированному артиллерийскому огню.
Профессионалы столкнулись с профессионалами, и попытка взять на абордаж флагман Кацониса не удалась. Однако турецкий огонь по нему не утихал. «Минерва Северная» смогла продержаться до темноты, получив значительные повреждения рангоута и такелажа. Сам подполковник был ранен. Корабль уже не мог передвигаться самостоятельно, и поэтому было принято нелегкое решение его оставить. Сняв экипаж на легких парусных судах, Кацонис сжег свой флагманский фрегат.
Другим его кораблям повезло меньше: три полакра были взяты на абордаж алжирцами Сеита-Али, а их экипажи поголовно вырезаны. Фрегату «Ахиллес» удалось отбиться от трех алжирских кораблей и дотянуть до острова Андрос, где его экипаж сошел на берег, а корабль был сожжен. Еще один полакр сдался, надеясь на милость безжалостных алжирцев. Впоследствии его экипаж был публично казнен в Стамбуле.
Кацонис потерял около 500 человек убитыми и пленными. Ему самому вместе с остатками экипажа «Минервы Северной» удалось уйти на единственном уцелевшем корабле.
Завершение войны
Празднование победы в Стамбуле по случаю победы над корсарами Кацониса поражало очевидцев восточным размахом. Султан приказал палить из пушек, встречая торжественно входящую на рейд столицы эскадру Сеита-Али. Торжества продолжались 5 дней и сопровождались пушечной пальбой и массовыми казнями пленных. Несмотря на радость не частого в этой войне успеха, турки продолжали держать в Архипелаге значительные военно-морские силы, в некоторой степени облегчая труды Федора Федоровича Ушакова и моряков-черноморцев.
Потемкин писал о деяниях подполковника Кацониса императрице Екатерине с просьбой по достоинству оценить заслуги этого человека перед Россией. Мнение Светлейшего было услышано. 29 июля Ламброс Кацонис был произведен в полковники, а 12 сентября 1790 года награжден Орденом Святого Георгия IV степени. После сражения у острова Андрос неутомимый грек попытался воссоздать свою флотилию из нескольких мелких кораблей, частично отбитых у неприятеля.
В конце 1790 г. его вызывают в Вену для встречи с князем Потемкиным-Таврическим. В австрийской столице Кацонис так и не дождался верховного главнокомандующего – тот был слишком занят делами в Санкт-Петербурге. В начале 1791 года в Вену прибыл генерал-майор Томара, который вручил ему орден Святого Георгия и сообщил о присвоении звания полковника. На радостях Кацонис вернулся в Триест, где и приступил к формированию новой флотилии.
Однако к этому времени союзная Австрия уже вовсю вела сепаратные мирные переговоры с Османской империей, и Триест потерял статус союзного порта. Для действий против все еще не спешивших вести переговоры турок нужна была другая оперативная база. По предложению генерал-майора Томары, ею могла стать область Мани на полуострове Пелопоннес. Местные вожди изъявили полное согласие на пребывание на своей территории корсарской флотилии под Андреевским флагом и обещали выставить 3 тысячи вооруженных ополченцев.
К августу 1791 года в распоряжении полковника Кацониса было уже более 20 хорошо вооруженных и оснащенных кораблей, когда он узнал о подписании Ясского мирного договора между Россией и Османской империей.
Собственная война полковника Кацониса
Греки встретили окончание русско-турецкой войны с большим разочарованием. Призыв сражаться за свободу Греции был с воодушевлением услышан, но долгожданная свобода так и не наступила. В тексте мирного договора не было ничего о судьбе Греции. В числе греков, имевших свое собственное понимание ситуации, был и Ламброс Кацонис.
Личный флаг Ламброса Кацониса
Приказ генерал-майора Томары вместе с флотилией прибыть в Триест, где и разоружиться, полковник не выполнил. Вместо этого он вместе с 11 кораблями прибыл в район мыса Матапан, где и обосновался в удобной бухте Порто-Кайло, оборудовав там свою базу. Его поддержали несколько командиров отрядов греческих ополченцев.
В начале 1792 г. Кацонис выпустил манифест, в котором обещал сражаться до тех пор, пока греки не добьются своих прав. Он уже не называет себя полковником русской службы, а скромно именуется королем Спарты. Кацонис объявил свою собственную войну против Османской империи, продолжая нападать на турецкие корабли и топить их, держа в страхе все Восточное Средиземноморье. Войдя во вкус, корсар возле города Навплия ограбил и сжег два французских торговых судна. Посол Франции в Стамбуле устроил политический демарш с требованием прекратить безобразие. Султан был вынужден выделить эскадру из 20 кораблей, к которой присоединился и французский фрегат «Модест».
В июне 1792 г. эта эскадра прибыла к Порто-Кайло и начала его бомбардировку. Чтобы довести положение Кацониса до критического, турецкие власти вынудили бея области Мани, где находилась база корсаров, грека по национальности, напасть на нее с суши. Для этой цели в Стамбул были отправлены 20 заложников, которых могли казнить в случае упрямства бея. Тот все-таки остался греком и предложил Кацонису мирно пройти сквозь боевые порядки его войска и скрыться.
Корсар согласился. Взорвав и уничтожив все свои суда, он и его люди смогли уйти от турок. Два года корсар слонялся по Европе, нигде подолгу не задерживаясь. В 1794 году, после долгих хлопот консула в Триесте, Кацонис получил письмо от тогдашнего фаворита Екатерины II Платона Зубова вернуться Россию. Вместе со всей семьей корсар прибыл в Херсон. Ему выплатили полагающееся за 8 лет службы жалованье и вызвали в Петербург.
Мирная жизнь и загадочная смерть
Памятник Кацонису в греческой Левадии
В сентябре 1795 года полковника и кавалера Ордена Святого Георгия представили Екатерине II, которая отнеслась к нему весьма милостиво. Почти год полковник проживает в столице, часто беседуя с императрицей. Ее кончину он пережил очень тяжело. Новый император Павел I не испытывал к заслуженному моряку никакой симпатии и в конце 1796 года попросту отправил того в Одессу для службы в гребном флоте. Фактически это была незамаскированная ссылка.
Потом, правда, Павел I c свойственной ему переменчивостью отменил свое решение и разрешил полковнику остаться в Петербурге. Понимая, что в столице новой власти до него нет никакого дела, Кацонис уехал в свои, подаренные еще Екатериной II, поместья в Крым. Там он становится крупным предпринимателем, занимается торговлей и виноделием.
Его жизнь закончилась при трагических обстоятельствах. В 1805 году, когда бывшему корсару было 53 года, Кацонис отправился на двуколке в Керчь. По дороге к нему, представившись доктором, подсел неизвестный. По версии следствия, Кацонис был отравлен во время отмечания знакомства, однако ему удалось достать кинжал и заколоть своего отравителя. В Керчь двуколка привезла два уже остывающих трупа. Личность «доктора» выяснить так и не удалось, однако в семье Кацониса были уверены, что заслуженного корсара отравили на турецкие деньги.
Предположительно Кацонис похоронен в Керчи, однако к XX веку могила была утрачена. Память Ламброса Кацониса, корсара и полковника русской службы чтили и в Греции. Кацонис даже стал прототипом главного героя поэмы Байрона «Корсар». Бурная жизнь, посвященная борьбе за свободу родины, драматические повороты судьбы, верная служба России и в наше время делают Ламброса Кацониса, или Ламбро Каччони, как его называли в России, романтическим героем.
Свежие комментарии