На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Давид Смолянский
    Что значит как справляются!? :) С помощью рук! :) Есть и др. способы, как без рук, так и без женщин! :) Рекомендации ...Секс и мастурбаци...
  • Давид Смолянский
    Я не специалист и не автор статьи, а лишь скопировал её.Древнегреческие вазы
  • кира божевольная
    всем доброго дня! не могли бы вы помочь с расшифровкой символов и мотивов на этой вазе?Древнегреческие вазы

Невольники царской охоты

Невольники царской охоты

В своё время люди этого сословия внесли немалую лепту в освоение русского Севера, однако труд их чаще всего оставался не только не оценённым, но и попросту неизвестным для потомков. А между тем именно они были в рядах первых, кто пересёк Полярный круг, изучал побережье Ледовитого океана, открывал неизвестные ранее реки и острова. В основе тяжкого промысла этих людей лежала древняя царская забава — соколиная охота, где из всех хищных птиц превыше всего ценился кречет, обитающий лишь в районах Крайнего севера. Ценой за поимку редкой птицы почти всегда была человеческая жизнь — да и как могло быть иначе, если каждая экспедиция длилась по несколько месяцев, причем в условиях суровой полярной зимы, а у самих ловцов при этом не было практически никакой экипировки, кроме варежек, тулупа да выменянных у местных лопарей унтов. Замерзали поэтому насмерть, иногда целыми семьями, но отказаться от гиблого промысла было нельзя — за «государевыми ловчими» следили строго, а во избежание соблазна найти себе другую работу им запрещали даже торговать пушниной, хотя её-то во время дальних походов удавалось добыть немало. Выжившим платили за птицу щедро — но только за неё, никаких иных источников дохода у ловчих быть было не должно. Неудивительно поэтому, что к началу XIX века — когда крестьяне получили возможность заниматься свободной торговлей — сословие ловцов кречетов моментально исчезло, а с ними сошла на нет и сама древняя царская забава. О представителях почти забытой и при этом одной из самых опасных профессий на Руси — «сокольих помытчиках» — мы и расскажем в этой истории.

* * *

Считается, что традиция охоты с использованием ловчих птиц зародилась примерно 4 тысячи лет назад. Соколиной охотой занимались уже в древней Ассирии — доказательством этому служат артефакты, обнаруженные во дворце Дур-Шаррукин, принадлежавшем ассирийскому царю Саргону II. Позже изображение сокола мы встречаем на портрете Императора Священной Римской империи Фридриха II (XII век), который, как считается, даже написал трактат под названием «De arte venandi cum avibus» («Об искусстве охоты с птицами»). Большим любителем соколиной охоты был и французский король Людовик XIII, известный советскому телезрителю по обаятельному образу, созданному Олегом Табаковым в фильме «Д’Артаньян и три мушкетера». По свидетельствам современников, охотиться король выезжал чуть ли не каждый день, а его свита поражала своей роскошью и численностью.

Фридрих II - изображение со старинной гравюры
Соколиная охота. Немецкая гравюра XIV века.
Соколиная охота. Европейская гравюра XIV века

Не менее популярной охота с хищными птицами была и на Руси, и первое упоминание об этой «забаве» относится ещё к языческому для нашей страны IX веку. Россия с её бескрайними просторами будто специально была создана для соколиной охоты, и ею в полной мере увлекались все московские цари — от Рюриковичей до Романовых. При царе Иване III Великом произошла знаменитая московская история с царским сокольничим Трифоном, сперва потерявшим ценную птицу в районе нынешнего лесопарка Сокольники, а затем чудесно нашедшим своего сокола в селе Напрудном, где он и воздвиг в благодарность своему небесному покровителю белокаменный храм. Один из приделов этого храма, уцелевший после его взрыва в 1930-е годы, и по сей день стоит на Трифоновской улице в Москве, возле Олимпийского проспекта. О том, насколько эта московская легенда была популярна в народе, говорит хотя бы тот факт, что с XVI века в российской иконописи и сам святой Трифон, чьи деяния вообще-то относятся к эпохе Римской империи и становления христианства, чаще всего изображается уже с соколом в руках. Что интересно, до этого святой представал на иконах с серпом и виноградной лозой — наследие болгарской интерпретации о Трифоне-виноградаре, согласно которой однажды, непочтительно обратившись в Богородице, он сам себе случайно отрезал нос.

Святой Трифон. Икона XIX века.
Храм Трифона в Напрудном до взрыва в 1930-е годы. После взрыва уцелел лишь древний придел, изображённый на переднем плане.
Оставшийся придел Храма Трифона в Напрудном в наши дни

Как видим, народные предания нередко самым существенным образом влияли не только на историческое изображение реальных событий, но и на представления о житие святых. Примерно то же произошло и с московской историей. Народная молва окрестила сокольничего Трифоном и перенесла его во времена правления Алексея Михайловича — второго царя из династии Романовых. Это неудивительно, ибо именно при этом царе соколиная охота достигла своего расцвета. Однако в реальности, как считают многие исследователи, всё произошло гораздо раньше — ещё при царе Иване III Великом, а провинившегося сокольничего звали вовсе не Трифон, а Иван Юрьевич Патрикеев, и был он знатным боярином и даже приходился двоюродным братом самому царю. Действительно ли именно этот человек воздвиг храм в бывшем великокняжеском селе Напрудное, и в каком точно году это произошло — остается только гадать. Сам храм одни учёные датируют серединой XVI века, что относится к царствованию Алексея Михайловича, другие — второй половиной XV века, что соответствует правлению Ивана III.

Иван Грозный на Соколиной охоте, с рисунка В.Г.Шварца.

Но вернемся к соколиной охоте. Ко времени Ивана IV Грозного в Москве появляется специальное место для этой царской забавы. Им становится огромный лесной массив на Северо-восточной окраине города, позже прозванный Сокольниками. А первый из Романовых — царь Михаил Фёдорович, взошедший на престол после утихомиривания смуты и изгнания польских интервентов, превратил охоту в статусное мероприятие, участие в котором во многом определяло близость к царю. Страстный любитель травли медведя, царь даже издал сомнительный с современной точки зрения указ, предписывавший царским охотникам и псарям изымать у любых людей независимо от их рода и звания хороших охотничьих псов и медведей (в те времена многие держали на дворе посаженного на цепь медведя — для забавы или для охраны дома). Тех же, кто осмеливался возражать, ждала неминуемая кара — царские посланники имели при себе особую грамоту, которая предписывала местным властям выделять «стрельцов, пушкарей и рассыльщиков в помощь против ослушников, то есть тех бояр, дворян и прочих местных людей, которые бы не захотели добровольно расстаться с любимыми псами и медведями».

При царе Михаиле Фёдоровиче охота стала статусным мероприятием, на неё даже приглашали послов.
Сокольничий времён царя Михаила Федоровича
Царь Алексей Михайлович (Тишайший)

Впрочем, большие охоты Михаил Фёдорович устраивал не часто, преимущественно на медведя, и сам, бывало, по несколько лет в них не участвовал, хотя ловчих своих и сокольничих жаловал. Возможно, сказалось слабое здоровье монарха, уже в 30 лет жаловавшегося на слабость в ногах. Его долгожданный сын и наследник царевич Алексей Михайлович, позже прозванный в народе Тишайшим, вырос в отцовском имении Покровское (в районе нынешней Бакунинской улицы), основанном Михаилом Федоровичем после рождения дочери Ирины (см.заметку «Ровесница царского рода»). Имение располагалось на берегу речки Рыбенка (протекала в районе нынешней улицы Гастелло), и до Сокольников — излюбленного места охоты отца — отсюда было рукой подать. Насколько известно, на первую соколиную охоту Михаил Фёдорович взял сына, когда тому едва исполнилось 3 года — летом 1632 года (Алексей родился в марте 1629 года). Также известно о большой соколиной охоте 1635 года, во время которой в мастерстве соревновались отечественные и иностранные сокольники, приехавшие в царские охотничьи угодья в Рубцово-Покровском. Кстати, следует вспомнить, что в это время во Франции, которая являлась тогда законодателем мод в Старом свете, правил поклонник соколиной охоты Людовик XIII. Что же касается юного царевича Алексея Михайловича, то из всех видов охот больше других его будоражила именно охота с птицами. Алексей вообще любил птиц, на праздники и именины ему всегда дарили птенцов петушков или других пернатых, с которыми он постоянно возился. Его воспитатель — боярин Морозов — сам владел собственной соколиной охотой и развивал в мальчике страсть к птицам и охотой с ними. Поэтому Алексей всегда упрашивал своего самодержца-отца «потешить» его соколиной охотой. Как было тут устоять? Все эти выезды тщательно протоколировались, благодаря чему нам доподлинно известно, что в последний раз царь «тешил» своего сына соколиной охотой в Покровском-Рубцове 10 сентября 1643 года. Двумя годами позже, не дотянув одного года до своего 50-летия, Михаил Фёдорович скончался от «многого сиденья и кручины».

Выезд царя на охоту

В отличие от отца, предававшегося охоте скорее «по необходимости», Алексей Михайлович, заняв трон, отдался охоте безраздельно, как поэт своему вдохновению. Сам себя государь называл «охотником достоверным», то есть истинным или, если так можно выразиться, «заклятым». Об интенсивности его «болезни» говорит, например, тот факт, что он отправился на охоту уже через пять дней после свадьбы на Марии Милославской в 1648 году. А в 1655 году, в разгар похода против Польши, царь не утерпел и устроил-таки большую медвежью охоту. О том, с каким размахом проводилась охота при юном царе, красноречиво свидетельствует описание, приведенное в книге «Великокняжеская, царская и императорская охота на Руси» главного охотоведа Российской империи конца XIX века, заведующего хозяйством Императорской охоты генерал-лейтенанта Николая Кутепова:
«В Апреле 1651 года Алексей Михайлович делал выезд в село Покровское. Наперед был отправлен в Покровское с постельным возком постельничий и с ним стряпчий с ключом Григорий Ртищев, которых сопровождали жильцы, в количестве 300 человек, в цветном платье, ехавшие на аргамаках и жеребцах, убранных ратною сбруей; жильцы были выстроены в колонну по три в ряд. За ними ехал стрелецкий голова Михайло Зыбин с сотниками стрелецкого приказа и стрельцами на конях; 300 стрельцов, также в цветном платье и с карабинами, ехали по пяти человек в ряд. За стрельцами ехало 500 рейтаров, построенных рейтарским строем, имея во главе полковников и иных начальных людей. За ними 12 человек стрелков с долгими пищалями. Далее следовал дьяк конюшенного приказа Дмитрий Булгаков, а за ним конюхи вели государева седла простых жеребцов, аргамаков, коней и иноходцев, всего 40 лошадей в великолепных седлах и полном «большом» наряде; за верховыми лошадьми следовали две перемены возников, т.-е. упряжных лошадей, в бархатных и цветных суконных расшитых чехлах: шесть возников были темно-серые, другие шесть — буланые. Далее ехал сам царь в аглицкой карете, запряженной шестериком темно-карих возников, с крашеным немецким перьем в начёлках; кучера были одеты в червчатые бархатные кафтаны и собольи шапки с немецкими перьями. С государем в карете ехали: против государя боярин Морозов, по правую сторону у дверцы князь Трубецкой, по левую князь Одоевский. Впереди кареты ехал боярин Стрешнев, подле кареты справа — князь Хворостинин. За каретой следовал рында стольник князь Григорий княж Сунчалеев сын Черкаский с 12 жильцами в цветном платье, далее — ясельничий, за которым восемь пеших конюхов вели двух лошадей государева седла, в большом конском наряде и под нарядными большими седлами, а в руках те же конюхи несли нарядные седельные покровцы. По обе стороны дороги шли 300 пеших стрельцов, в цветных зипунах, при шпагах и кованых батогах. Вблизи самой кареты шли стрелецкие головы и сотники, одетые в шитых золотом бархатных ферязях и чюгах, с саблями и оправными топорами. В хвосте этого кортежа ехали стольники, стряпчие, дворяне и всяких чинов люди, по трое в ряд, в цветном, расшитом золотом, платье, на аргамаках и других пород хороших конях, в великолепной сбруе. Шествие замыкал стряпчий с государевым запасным возком, имея позади себя простых стряпчих, в цветном платье, по трое в ряд, на конях».

Саввино-Сторожевский монастырь в наше время

Одно событие, впрочем, вскоре отвернуло Алексея Михайловича от медвежьей охоты, сделав его ещё более ярым поклонником «птичьей потехи». В окрестностях Звенигородского уезда, неподалеку от Саввино-Сторожевского монастыря, царь во время охоты оказался один на один с разъяренным медведем. Монарх уже готовился принять неминуемую смерть, как вдруг ему явился святой Савва, основатель монастыря, отчего медведь убежал. Позже Алексей Михайлович много благоволил этому монастырю, но к медвежьей охоте охладел. А вот к соколиной, напротив, стал подходить системно. Царь поименно знал своих соколов, их достоинства и характеристики, беспокоился и справлялся о них даже в дальних походах. Вот почему когда один из его любимых соколов по кличке Ширяй (предполагают, что это имя он получил от фамилии своего сокольничего — Семёна Ширяева) во время охоты промахнулся и разбился, упав с высоты, неподалёку от села Богородское в Сокольниках, потрясённый монарх приказал назвать поле, где произошла трагедия, в честь погибшей птицы — Ширяевым. Много веков спустя, уже при советской власти, здесь появились Большая и Малая Ширяевские улицы и стадион «Спартак».

Ширяево поле на карте Москвы XIX века
И на современной карте Яндекс

Едва ли не первым из российских самодержцев Алексей Михайлович озаботился вопросом охраны обитателей подмосковных охотничьих угодий, строго-настрого запретив неразрешённые охоты и ловлю птиц в подмосковных лесах. Заботился он также о состоянии подмосковных болот, богатых птицей, особенно выделяя Кунцевские болота и угодья близ села Хорошово. Вообще же мест для соколиной охоты при Алексее Михайловиче в окрестностях Москвы было много, и у каждого была своя роль в царской потехе. Излюбленными местами охоты были Сокольники, село Покровское-Рубцово, село Коломенское с обширными заводями, окрестности Кунцева и села Хорошово. В селе Семёновское, примыкавшем к нынешнему Лефортово, прикармливали диких утят, на что царь специально выделял казённый овёс. А в болотистых рощах между сёлами Напрудное и Сущёво натаскивали молодых сапсанов и кречетов.

В.Васнецов — выезд на царскую охоту

Столь широко поставленная охота требовала постоянного притока новых птиц. Задачу их отлова и возложили на крестьян, назвав их «сокольими помытчиками» (от словам «помыкать» — дрессировать, держать в неволе) — они образовывали целые сословия, наиболее известные из которых проживали в Архангельской губернии, в Ростове великом, в Переславле-Залесском… Крестьяне эти считались «государевыми», собственной земли многим из них не полагалось вовсе, дабы всё своё рвение употребляли они на поимку птиц для царской охоты. А кречетов и соколов ко двору требовалось много. Сотни и тысячи , если точнее. Ведь использовались эти птицы не только для охоты, но и в качестве царской награды наиболее отличившимся боярам, придворным, а ещё и как знак великой милости иностранным государям и послам… Впрочем, с ястребами и прочими обитателями Средней полосы особых проблем не возникало — их в избытке поставляли ко двору не только крестьяне — «сокольи помытчики», но и так называемые «охотчие помытчики» (то есть частные лица, занимавшиеся отловом птицы по собственной воле и к собственной выгоде). Благо, с помощью силков и голубя, использовавшегося в качестве приманки, поймать сокола и ястреба было делом несложным.

Кречет гравюра
Белый сокол - гравюра

Другое дело кречеты, ценившиеся — благодаря своему размеру и силе — превыше всего. Обитают кречеты исключительно в глубинах Сибири и за Полярным кругом, и поимка их была делом нелёгким, хлопотным и опасным. Организованная ловля изначально проводилась только на берегах Белого моря, а людей, которые промышляли в этом регионе, стали называть Двинскими помытчиками — по имени реки Двина, впадающей в Белое море. Двинские помытчики работали артелями по 30-50 человек. Однако они не могли поставить ко двору требующегося числа птиц, и тогда география вылова была расширена. Кречетов начали добывать в Сибири. Безусловно, и тут находилось немало добровольцев — птиц в царские кречатни из Сибири поставляли татары да служивые люди, местные жители-самоеды, а с Кольского полуострова — расквартированные на «Кольском остроге» стрельцы. Однако основная нагрузка ложилась на плечи профессиональных ловцов — «сокольих помытчиков», прежде всего, из числа двинских, ярославских или ростовских крестьян, для которых поставка кречета ко двору стала формой оброка. Чтобы крестьяне не помышляли сбывать пойманную птицу за границу, ещё при Михаиле Фёдоровиче был издан в 1632 году указ, предписывавший каждому из них сдавать по 100-106 кречетов ко двору ежегодно, а ежели кто в воровстве уличён будет, то быть ему «в великой опале и казни».
Проблема усугублялась ещё и тем, что пойманных с превеликим трудом птенцов мало было довезти до Москвы живыми и здоровыми, но в случае любых задержек с отправкой помытчики были обязаны самостоятельно обучить молодых соколов и кречетов — прежде всего, приручить их к человеку и заставить послушно садиться на перчатку. Но наибольшие трудности были связаны именно с перевозкой. Молодых птиц везли в специальных возках или ящиках, обитых изнутри войлоком или рогожей, чтобы на ухабах и канавах птенцы не поломали себе перьев. Для прокорма птиц помытчикам выделялись специальные средства местными воеводами, а специальные царские грамоты предписывали беспрепятственно пропускать «спецтранспорт» с птицей через заставы и при необходимости выделять зерно и мясо на прокорм. Тем не менее, в пути могло возникнуть всякое — помытчик мог напиться сам (хотя специальным указом им строго-настрого запрещалось не только пьянствовать в пути, но и «подвергаться всяким соблазнам»), могли встретить дурных людей на постоялом дворе — наконец, птица могла просто заболеть от долгого сидения в ящиках. В любом случае виноватыми всегда оставались помытчики, не имевшие возможности даже скрыть происшествие или подменить больную птицу свежепойманной, поскольку на каждый «транспорт» составлялась подробная опись всех птенцов с перечислением их особенностей.

Привезённая в Москву птица отправлялась на кречатни. В Москве их было две: первая появилась в селе Семёновское, а вторая — каменная — в Коломенском. Она сохранилась до наших дней. В этих помещениях, названных «сушило», кречеты жили куда лучше своих добытчиков: зимой кречатни отапливались, в них настрого запрещалось входить посторонним людям — словом, кречеты жили, как говорится, как у Христа за пазухой. Для их прокорма в одном только селе Коломенское постоянно содержалось более ста тысяч пар голубей, поставляемых крестьянами, для которых разведение голубей для соколов и кречетов было видом оброка. За любое увечье или болезнь птицы сокольничих били нещадно батогами и кнутом. Известно, что в 1657 году, когда над центром страны нависла угроза чумы, Алексей Михайлович приказал подготовить тайное убежище на берегу реки, сделать там необходимые запасы и при первых симптомах заболевания у кого-либо из сокольничих немедленно эвакуировать в это убежище здоровых сотрудников вместе с птицам, оставив больных в Потешном дворце. Башни с птицами охранялись так тщательно, что иностранцы нередко с ума сходили, не имея возможности объяснить себе назначение этого строения и его немыслимую охрану. Долго ломали себе голову над этим феноменом и австрийские посланники, а узнав, что в сих башнях выращивают кречетов, послали челобитную царю с просьбой хоть одним глазком взглянуть на эдакое чудо. Ответ от Алексея Михайловича пришел лишь через несколько месяцев. Вот как об этом пишет австрийский барон Августин Майерберг в своем сочинении «Путешествие в Московию»:
«И во-первых, Лукомория, область, простирающаяся между Сибирью и Китайским озером, со стремнистыми горами и густыми лесами, о жителях которой праздные люди бают, будто бы каждый год при наступлении зимы они, подобно ласточкам, лишаются от продолжительного холода всякой жизненной деятельности, а потом, в свое время, получают ее опять от теплой весенней погоды. Во-вторых, область Печора, которая тянется очень далеко к берегам Сарматского, или Ледовитого, моря и называется так от протекающей по ней реки. Она изобилует драгоценными мехами, особливо черных соболей, которые водятся в великом множестве около кедровых деревьев, растущих на соседних, чрезвычайно высоких горах, называемых туземцами Каменным Поясом. Для царской забавы на птичьей ловле и охоте она посылает также соколов, которых русские зовут кречетами, самых лютых недругов аистам; они отличаются от других соколов смелостью и величиной.
Любопытство моего товарища видеть хоть одну такую птицу и желание срисовать ее заставило его целых полгода не раз настоятельно просить наших приставов, чтобы они позволили ему это: они хоть и обещали, только все откладывали. Наконец, когда его желание, утомленное долгою проволочкой, настолько уже поостыло, что недоставало немногого, чтобы ему совсем изгладиться в душе от забвения, вдруг в самое воскресенье на масленице, т. е. в пятидесятое, совершенно неожиданно представилось нам зрелище ряженых. Мы сидели еще за обедом с несколькими собеседниками, когда наш благородный пристав, приняв на себя важную осанку, будто хочет заняться с нами делом великого значения, просил нас войти во внутренний покой и выслушать, что он нам скажет. Когда мы вошли туда, там главный начальник охоты великого князя и шесть сокольников, одетые в дорогие кафтаны из великокняжеской казны, держали каждый по кречету в правых руках, на которых надеты были рукавицы с новою золотою бахромой. Кречеты были в новых колпачках из великолепной ткани и с длинными золотыми веревочками на левых берцах, а у самого лучшего из них, белого цвета с крапинами, как у аиста, правое берцо облегало золотое кольцо с рубином значительной величины. Тогда пристав, сняв шапку и вынув из-за пазухи свернутую в свиток бумагу, объяснил по ней следующий повод своего посольства, между тем как мы слушали его стоя: «Великий князь и царь, Алексей Михайлович (по обыкновению, он пересказал в подробности весь титул его), узнав о нашем желании видеть которую-нибудь из его птиц, прислал посмотреть нам шесть кречетов, из расположения к своему любезнейшему брату, цезарю римскому, Леопольду».

Демонстрация соколов австрийским послам

Что же касается обучения соколов и кречетов, то это была целая наука — ведь если бы птица покинула сокольничего во время «ученья», последнему точно не сдобровать. Обучение соколов начиналось с «держания», которое должно было привести к «исклобучиванию» — то есть покорному сидению птицы под клобуком, то есть специальным колпачком, который надевается птице на голову, закрывая ей глаза, что делает её покорной. Считается, кстати, что именно от слова «клобук» изначально произошёл термин «подклобучник»- то есть покорный воле охотника сокол. Позже вышедшее из обихода в XIX веке слово «клобук» было заменено на «каблук», результатом чего стало происхождение слова «подкаблучник», то есть полностью покорный воле жены мужчина. Процедура «искоблучивания» заключалась в том, что на лапы птице повязывали кожаные путы и в таком состоянии держали 24 часа без еды и сна. После этого сокола сажали на кулак, снимали клобучок и давали еду — так птицу приучали садиться на перчатку. После исклобучивания птицу начинали «вабить». Вабило — это либо мертвая добыча, либо вообще лишь крылья, либо живая добыча со связанными крыльями. Сокола сажали на спинку стула, а сокольник, держа в одной руке вабило, приманивал сокола сесть на вторую руку, где была перчатка. Еду сокол получал только сидя на перчатке. Расстояния от стула до сокольника постепенно увеличивали — так сокол приучался возвращаться на перчатку. Когда пространства помещения не хватало, упражнения переносились в открытое поле. При этом сперва птицу держали на длинной веревке, привязанной к лапе, а после уже «вабили» без веревки. Спустя ещё какое-то время сокола приучали взлетать и садиться на конного сокольника. Потом соколов учили охотиться на птиц, подбрасывая либо мёртвых птиц, либо используя живых с надрезанными крыльями. Когда же сокол полностью проходил подготовку, его начинали использовать для охоты. После каждой охоты птиц кормили, а затем лучших подносили царю — познакомиться.

Натаскивание кречетов и соколов.

В общем, пойманная птица жила ни в чём не нуждаясь, в холе и неге. Чего не скажешь о самих помытчиках. Их жизнь была сплошной борьбой за существование. Принесённые соколы и кречеты оплачивалась помытчикам вроде бы щедро, однако с учётом того, что на всю экспедицию уходило как минимум полгода, вырученных денег едва хватало на то, чтобы их семьи не умерли от голода. К тому же промысел забирал столько сил, а порой и жизней (особенно на северных морях), что ни времени, ни рук не хватало на обработку собственного клочка земли. Крошечные наделы помытчиков стояли большей частью необработанными и даже незасеянными, их семьи нередко были самыми бедными в деревнях. Из-за этого испокон века сокольи помытчики били царям челом — просили разрешить свободно торговать пушниной, которой в процессе поиска птиц они набирали довольно. Но просьбы эти всегда оставались без удовлетворения. Двору нужна была птица, и птица эта должна была служить единственным источником пропитания для её ловцов.
Со смертью Алексея Михайловича соколиная охота начала терять звание одного из главных царских развлечений, и масштабы сокольничего ведомства значительно сократились. В жизни же помытчиков мало что изменилось. И хотя при Петре Великом и Екатерине Второй появилось много нововведений, предоставлявших новые возможности для крестьян (например, учиться или заводить собственное дело) и защищавших их от произвола помещиков, сокольих помытчиков вся эта благодать не коснулась. Напротив, по мере того, как соколиная охота отходила на второй план бурной внутренней политики, дела и образ жизни этого сословия у многих вызывал недоумение: мол, ну что за работа такая у людей, птиц ловить. И без того немногочисленные льготы и привилегии помытчиков неуклонно сокращались, тогда как требования к числу поставляемой ко двору птицы оставались неизменными или даже росли — ответственным за царскую охоту надо было показать начальству своё рвение.
При Петре I положение помытчиков (которых к тому времени наравне с другими крестьянами обложили данью и рекрутским набором) ухудшилось настолько, что сословие это едва и вовсе не вымерло. При Екатерине Второй была проведена перепись, и оказалось, что во всей Российской империи осталось чуть более тысячи человек, занимавшихся этим промыслом. Императрица запросила Сенат дать помытчикам разрешение торговать, но Сенат отказал, и разгневанная Екатерина написала главе Сената генерал-прокурору Александру Ивановичу Глебову резкое письмо, в котором вопрошала, «для чего сокольникам отказано от сената торговать в силе им данной жалованной грамоты, когда татарам и казанским ямщикам дозволено в силе таких же грамот?» Но и это письмо не возымело действия, а в феврале 1764 года Екатерина сочла работу генерал-прокурора «подозрительной» и отправила его в отставку с предписанием «впредь ни на какие должности не определять».

Екатерина II на охоте

Впоследствии Екатерина не раз предлагала сенату приравнять помытчиков к прочим крестьянам, дать им землю, разрешить торговать, а птичий промысел сделать вольным и платить за соколов и кречетов всякому, кто их поймает и принесет ко двору. Однако против этого выступала Обер-егермейстерская канцелярия, с укором писавшая в Сенат, что сама «императрица изволит жаловать птичьею охотою веселиться», а помытчики, » с давнего времени занимаясь их ловлею, приобрели в этом большую опытность; они отправляются от Архангельска морем на судах даже до Норвежских островов и живут там по году, а сухим путем ездят до исетской провинции (Зауралье и Челябинская область — ред.), знают время вылета птиц, их породы и места, где они водятся. Внутри же России кречетов нигде не отыскиваются, а ловятся только соколы и ястребы, которые во время царских охот употребляются при лучших птицах, а одни желаемого увеселения сделать не могут».
В результате при Екатерине Великой в жизни сокольих помытчиков практически ничего не изменилось. Однако к тому времени по всей Российской империи уже ощущался дефицит птицы; популяция кречетов в традиционных местах отлова в Сибири заметно сократилась, и помытчики все чаще не могли выполнить предписанный им объем поставляемой ко двору птицы. Тем временем, при дворе старались «разнообразить» птичью охоту и нередко предписывали помытчикам добывать и вовсе экзотическую птицу. Так, в феврале 1770 года заведующий Императорской птичьей охотой в Москве капитан Иван Рыкунов подал в Императорскую Обер-Егермейстерскую контору следующий рапорт:
«По присланному мне из оной Конторы сего февраля 14-го дня указу велено как возможно для отправления со птичьею охотою в С.-Петербург помкнуть четырех филинов и об оном помкнутии подтвердить наикрепчайше всем сокольим помытчикам , чтоб оных филинов как возможно ж помкнули неотменно и без всяких отговорок и принесли б в Москву ко птичьей охоте, а по справке при птичьей охоте для помыкания означенных филинов знающих к тому помытчиков никаго не имеется, да и инструментов , касающихся к тому помыканию означенных филинов , не имеется ж , да и как тех филинов помыкать оные помытчики и знания никакого не имеют , ибо оные филины ловятся особливым противу улова соколов и протчих тому подобных птиц инструментом и в особливыя времена, а не так как вышеписанныя птицы теми помытчиками помыкаются, и для того к тем помыт- чикам по незнанию их к тому улову означенных филинов и подтверждения посылать не для чего. А оные филины со временем ловятся в одном токма Измайловском зверинце, в котором зверинце в прошлом 1769 году тамошними зверовщиками и пойман один , и принесен ко птичьей охоте, которой и ныне стоит на лицо, о чем Обер-Егермейстерской Конторе сим во известие рапортую».
Неэффективность, а главное — историческая обреченность рабского труда сокольих помытчиков становились очевидными всё большему числу людей. Однако по-прежнему ни Правительствующий Сенат, ни окружение императрицы не могли найти в себе решимость отменить угасающее ремесло. И лишь в 1800 году император Павел I приказал обратить помытчиков в дворцовые крестьяне, обложив их равной податью с остальными и подчинив их «ведомству казённых палат наравне с другими казёнными поселянами». При этом император распорядился выделить земельные участки тем из них, кто не располагал собственными наделами. Это вкупе с полученным ранее разрешением для помытчиков переходить в купечество привело к появлению новых династий промышленников — например, известных купцов-фабрикантов Щаповых, старший из которых, бывший соколий помытчик из Ростовской губернии Василий Иванович (1790–1864) в 1830 году построил в Москве на Немецкой улице текстильную фабрику и большую каменную усадьбу, сохранившуюся до наших дней (ныне Бауманская ул., 58, одна из первых работ архитектора Ф.О.Шехтеля). Один из его сыновей — Павел Васильевич Щапов — вошел в историю как крупнейший библиофил, чьи коллекции пополнили фонды Исторического музея в Москве и Эрмитажа. В историю России эти купцы вошли ещё одним событием: около их дома на Немецкой улице в результате драки дворником Николаем Михалиным во время агитационной акции был убит революционер-большевик Николай Бауман, кстати говоря, первым применивший против дворника-монархиста пистолет.

Дом купцов Щаповых на Бауманской улице

К тому времени соколиная охота уже почти перестала существовать — по крайней мере, в её прежнем, церемониально-политическом аспекте. Охота с хищными птицами стала лишь одним из недешевых увлечений состоятельных вельмож и одиночек-профессионалов. Последним августейшим поклонником этой забавы был царь Александр III, что запечатлено на картине Рубо Франца «Охота башкир с соколами в присутствии императора Александра III» из коллекции Государственного русского музея.
В наши дни соколиная охота — прерогатива немногих энтузиастов и людей, не слишком стеснённых в денежных средствах. Сохранились и сокольи помытчики, и даже сокольничьи — их можно встретить в Орнитарии в Сокольниках. Там, наряду с уходом за ранеными птицами, взрослые и дети могут изучить основы дрессировки пернатых охотников. Ну а те, кто хочет приобщиться к ремеслу соколиной охоты, могут отправиться в Мытищинский район Подмосковья, где неподалёку от деревни Лысково действует Музей Соколиной охоты Экопарк «Сокольник». Тут можно и о прошлом соколиной охоты узнать, да и самому попробовать себя в роли сокольничего.

009
010
008

(C) Маленькие истории.

https://little-histories.org/2018/06/12/falcon_hunting/

Картина дня

наверх