ТЕ, КОГО НЕЛЬЗЯ НАЗЫВАТЬ.МОЛЧАНИЕ О ЕВРЕЯХ И ХОЛОКОСТЕ В ПОСЛЕВОЕННОМ СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ http://www.liveinternet.ru/users/4000491/post418858210/ 
Не евреи,а «мирные советские граждане».«Медиазона» и Deutsche Welle рассказывают, как после освобождения Освенцима и Нюрнбергского процесса идеологам СССР удавалось делать вид, что Холокоста не было.
Вскоре после окончания Великой Отечественной войны ученый-металлург, один из создателей танка Т-34 Владимир Фундатор приехал в родной поселок Червень в 62 километрах от Минска, чтобы выяснить судьбу своих родителей и родственников, о которых он ничего не слышал с 1941 года. Сам Фундатор во время войны работал в Свердловске на Уральском заводе тяжелого машиностроения. Ему принадлежит идея отливки корпуса двигателя танка из силумина — алюминиевого сплава, который помог сделать Т-34 более легким и маневренным при высокой мощности.
В Червене Фундатор узнал, что уже осенью 1941 года нацисты создали там гетто, куда собрали около двух тысяч евреев, в том числе родителей изобретателя — Марию Иосифовну и Исаака Израильевича. 1 февраля 1942 года эсэсовцы и полицаи из числа местного населения погнали людей по дороге на деревню Заметовка. В поле недалеко от дороги полицаи приказали местным жителям выкопать ямы, вдоль которых евреев выстраивали в шеренги по 30-40 человек и расстреливали. В тот день погибло около 1 400 человек, среди них были родители Владимира Фундатора.
«Будучи в командировке в Червенском районе в апреле-мае 1946 года, я услышал от работника ОК КП(б)Б Идельчик и от секретаря райкома партии товарища Сытого разговоры о том, что группа граждан еврейской национальности проводит работу по сбору средств на изготовление и установку памятника на месте расстрелянным немецкими оккупантами евреев», — писал в доносе секретарь минского обкома комсомола Иван Поляков.
Из этого документа мы узнаем, что Фундатор осенью 1945 года открыл банковский счет, сам перевел на него 50 тысяч рублей и разослал своим знакомым и незнакомым жителям Белоруссии письма с призывом вносить деньги на строительство памятника.
«В Червене этим занимается Абрам Идельчик (заведующий торговым отделом Райсоюза), Соловейчик (парикмахер) и сын раввина. Наличные деньги хранятся у последнего. <…> Организаторы уже заготовили списки жертв, которые собираются написать на памятнике», — указывал Поляков.
Владимир Фундатор успел даже привезти чугунные плиты с фамилиями погибших в Червень, вспоминала позже дочь конструктора Нинель Волох. Плиты отлили по просьбе Фундатора на московском заводе «Станколит».
На памятнике задумывалось также сделать надпись на идиш «Евреям — жертвам фашизма». Проект хранился в стеклянной банке дома у сотрудника типографии Оскара Каца, у которого в червенском гетто погибли отец, мать, младшие брат и сестра. В 1947 году к Кацу пришли с обыском, но он успел уничтожить проект. У Фундатора и других участников инициативной группы сотрудники госбезопасности стали выяснять «истинные причины» их переписки с родственниками евреев, погибших в Червене — намекали на создание «сионистской организации».
Устанавливать памятник известному конструктору прямо запретили, объяснив, что по всей стране возведут памятные знаки жертвам нацизма — планово и централизованно. За неуместное рвение Фундатора уволили с работы, и снова трудоустроиться ему удалось лишь в 1951 году после ходатайства известного писателя и журналиста Ильи Эренбурга. В 1953-м Фундатора снова уволили — во время последовавшей за «делом врачей» антисемитской кампании, но после смерти Сталина ему удалось устроиться во ВНИИ литейного машиностроения в Москве, где ученый и проработал до своей смерти в 1986 году.
Памятник в Червене появился только в 1968 году. Ни надписей на идиш, ни слова «евреи» на нем не было: «Здесь покоятся останки более 2 000 советских граждан, расстрелянных в Червене немецко-фашистскими варварами 2 февраля 1942 года», — гласит текст на гранитном обелиске.
Комсомольский функционер Поляков, написавший донос на Фундатора, сделал партийную карьеру, в 1977 году он стал председателем Верховного Совета Белорусской ССР и заместителем председателя Президиума Верховного Совета СССР. Эту должность он занимал до 1985 года.
Памятник на месте массового убийства 2000 евреев Червеньского гетто 1-2 февраля 1942 года. Фото: Avner / Wikimedia
Исчезновение евреевВо время войны советские газеты, в том числе «Правда» и «Красная звезда», писали о нацистских преступлениях против евреев и их целенаправленном уничтожении.
24 августа 1941 года в Москве состоялся радиомитинг еврейской общественности, в эфире выступили многие еврейские писатели, музыканты, актеры.
Илья Эренбург произнес свою знаменитую фразу о том, что он говорит по-русски и всегда говорил о себе, как о русском писателе:
«Но гитлеровцы напомнили мне и другое. <…> Я — еврей. Я говорю это с гордостью. Нас сильней всего ненавидит Гитлер. И это нас красит».
О прошедшем радиомитинге на следующий день писали все советские газеты, тексты многих выступлений перепечатывались.
В августе 1943 года в «Правде» вышел материал писателя Алексея Толстого о гибели евреев на Кавказе, популярный военный поэт Константин Симонов в августе 1944 года писал о лагере смерти Майданек. Но ближе к концу войны евреи в советской прессе стали превращаться в «мирных советских граждан». Такую формулировку, обращает внимание историк и исследователь Холокоста Илья Альтман, использовали уже в официальных сообщениях об освобождении от нацистов Ростова-на-Дону (14 февраля 1943 года) и Киева (6 ноября 1943 года).
Заметнее всего эта трансформация в документах и официальных сообщениях об освобождении комплекса нацистских лагерей смерти в Освенциме (немецкое название — Аушвиц, Auschwitz) зимой 1945 года. Историк и писатель Павел Полян в своей книге «Между Аушвицем и Бабьим Яром» приводит несколько документов, датированных январем 1945-го.
Так, в докладной записке начальника политотдела 60-й армии генерал-майора Гришаева на имя начальника политуправления Первого Украинского фронта генерал-майора Филиппа Яшечкина, написанной 26 января 1945 года, идет речь о «евреях из многих стран Европы», свозившихся в Освенцим «непрерывно» на протяжении четырех лет.
В акте от 27 января 1945 года (в этот день Освенцим был освобожден Красной Армией), подписанном майором Иваном Челядиным и другими освободителями лагеря смерти, говорится:
«На протяжении существования лагеря уничтожено от 4,5 до 5 миллионов человек. В большинстве уничтожались евреи всех оккупированных стран, русские военнопленные и угнанные на работу в Германию поляки, чехословаки, французы, бельгийцы, голландцы, цыгане и др.»
30 января 1945 года Гришаев снова пишет Яшечкину донесение под заголовком «Об освенцимском концлагере»: «В радиусе 20-30 километров на территории Домбровского угольного района имеется 18 филиалов концлагеря. Каждый — до 10 квадратных километров. В лагере — до 80 бараков. Барак — на 200-300 узников. Главное назначение лагерей — массовое истребление людей, в первую очередь евреев, свозимых со всей Европы».
Но уже на уровне главного политического управления Красной Армии евреи из донесений исчезли.
«В лагере имелось до 80 бараков, в каждом из них содержалось 300-400 человек. Главное назначение лагеря — массовое истребление людей, свозимых со всех оккупированных немцами стран Европы», — писал начальник политуправления Иосиф Шикин начальнику Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Георгию Александрову. «Истребление людей проводилось круглосуточно. Три тысячи штатных палачей работали под звуки оркестра, заглушавшего предсмертные вопли жертв. Всего сожжено в печах, на кострах, замучено и расстреляно более четырех миллионов человек», — говорится в том же документе.
8 мая 1945 года газета «Красная звезда» вышла с сообщением Чрезвычайного Государственного Комитета (ЧГК) «О чудовищных преступлениях германского правительства в Освенциме». Публикация гласила: «…за время существования Освенцимского лагеря немецкие палачи уничтожили в нем не менее 4 млн граждан СССР, Польши, Франции, Югославии, Чехословакии, Румынии, Венгрии, Болгарии, Голландии, Бельгии и других стран».
Медсанчасть бывшего немецкого концентрационного лагеря Аушвиц. Фото: Анатолий Струнин / ТАСС
«Черная книга» и Еврейский антифашистский комитетВскоре после окончания войны начались неприятности у Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), который возглавлял известный актер и режиссер Соломон Михоэлс.
Комитет создали при Совинформбюро в 1942 году, он занимался сбором средств за рубежом на нужды советской армии и политической поддержкой борьбы СССР против нацистской Германии, сотрудничал с американским «Джойнтом».
В ЕАК входили влиятельные ученые, артисты, музыканты: Илья Эренбург, Самуил Маршак, Сергей Эйзенштейн и многие другие.
Эренбург и Василий Гроссман в составе литературной комиссии при ЕАК еще во время войны начали работу над «Черной книгой»: сборником документов и свидетельств преступлений против еврейского народа, совершенных нацистами и их пособниками на территории СССР и Польши. Тексты для сборника готовили известные писатели Вениамин Каверин, Маргарита Алигер, Виктор Шкловский и многие другие. Издание «Черной книги» поэт Исаак Фефер и Соломон Михоэлс обсуждали во время своего визита в США в 1943 году, одним из активных инициаторов ее скорейшего выхода был знаменитый ученый Альберт Эйнштейн. В Соединенных Штатах еврейские и американские писатели также взялись за работу над сборником.
В начале 1946 года рукопись была готова, но комиссия ЕАК вынесла очень осторожное решение, опасаясь, что рассказы о пособничестве нацистам со стороны местного населения могут быть восприняты как умаление вины гитлеровцев: «Оба переданные на рассмотрение варианта «Черной книги» не представляют окончательно отредактированных материалов. Комиссия считает, что в представленных очерках излишне много рассказывается о гнусной деятельности предателей родины». И хотя в СССР «Черную книгу» не печатали, Совинформбюро разослало ее рукопись в США, Австралию, Францию, Великобританию, Чехословакию, Италию, Палестину и другие страны. В том же году в Соединенных Штатах «Черная книга» была опубликована.
Еще одна копия оказалась в Чрезвычайном Государственном Комитете. Рукопись передали советским обвинителям в Нюрнберге Ионе Никитченко и Александру Волчкову, и материалы «Черной книги» использовались в ходе процесса над нацистами.
В СССР сборник по-прежнему не печатали. Эренбург возмутился выходом книги в США (решение принималось без его участия), вышел из литературной комиссии, новую версию редактировали без него. В 1947 году рукопись «Черной книги» была уже набрана и частично напечатана в типографии Высшей Партийной Школы, но работа вдруг остановилась.
Сохранилась докладная записка начальника Управления агитации и пропаганды академика Александрова «наверх» — секретарю ЦК Андрею Жданову:
«…чтение этой книги, особенно ее первого раздела, касающегося Украины, создает ложное представление об истинном характере фашизма и его организаций. Красной нитью по всей книге проводится мысль, что немцы грабили и уничтожали только евреев. У читателя невольно создается впечатление, что немцы воевали против СССР только с целью уничтожения евреев. По отношению же к русским, украинцам, белорусам, литовцам, латышам и другим национальностям Советского Союза немцы якобы относились снисходительно. Во многих рассказах подчеркивается, что для того, чтобы спастись, достаточно было приобрести “русский паспорт”, не походить на еврея и т.п.» В конце документа Александров приходит к однозначному выводу: «Управление пропаганды считает издание «Черной Книги» в СССР нецелесообразным».
«20 ноября 1948 года, когда закрыли Еврейский антифашистский комитет, рассыпали набор «Черной книги», забрали гранки и рукопись», — писал позже Илья Эренбург в книге «Люди, годы жизнь».
Еще в октябре 1946 года стало ясно, что Еврейскому антифашистскому комитету предстоят трудные времена: Министерство государственной безопасности (МГБ) СССР направило в ЦК и Совет министров записку под названием «О националистических проявлениях некоторых работников Еврейского антифашистского комитета». В ней говорилось, что члены ЕАК, «забывая о классовом подходе», «осуществляют международные контакты с буржуазными деятелями и организациями на националистической основе» и преувеличивают вклад советских евреев в достижения СССР, «что следует расценить как проявление национализма».
Первым арестованным по делу ЕАК 19 декабря 1947 года стал старший научный сотрудник Института экономики АН СССР Исаак Гольдштейн. Вот как он в 1953 году в письме в МВД СССР из лагеря описывал допрос: «Меня стали избивать резиновой палкой по мягким частям. Держали меня двое: подполковник Лебедев и еще какой-то майор, а избивал меня майор Сорокин. Затем заставили меня сбросить туфли и стали нещадно бить по пяткам. Боль была совершенно невыносимая… Не имея возможности дольше переносить боль, я стал просить о пощаде, вопя, что все, что угодно, скажу и признаю… Но когда меня, избитого и истерзанного, заставили подняться, я не знал, что сказать. Избиение возобновилось с новой силой». Из Гольдштейна выбили имя старшего научного сотрудника Института мировой литературы СССР Захара Гринберга, которому тогда было 58 лет. В декабре 1949 года Гринберг умер в изоляторе от побоев.
На основе протоколов, которые принудили подписать Гольдштейна и Гринберга, было возбуждено дело об антисоветской националистической деятельности ЕАК. В начале января 1948 года арестовали Соломона Лозовского и поэта Исаака Фефера, которым вменялось руководство сионистской организацией и связи с американской разведкой (припомнили ту самую поездку в США в 1943-м). 13 января 1948 года по поручению министра госбезопасности Виктора Абакумова в Минске был убит Соломон Михоэлс. Когда арестовали уже самого Абакумова (это произошло довольно скоро, в 1951 году) он рассказал, что актера и сопровождавшего его театроведа Голубова, осведомителя МГБ, убили на даче недалеко от Минска, а затем выбросили тела на одной из городских улиц, официально объявив, что их сбила машина.
Всего по делу ЕАК репрессировали более ста человек. Процесс над 15 обвиняемыми по «основному делу» прошел в закрытом режиме, без участия обвинения и защиты — только Военная коллегия Верховного суда и обвиняемые. «Черная книга», как и на Нюрнбергском процессе, была одним из доказательств. Только на этот раз, по версии следствия, ее подготовка являлась «ярким примером смыкания руководителей ЕАК в националистической деятельности с еврейскими националистами США». Один из тех, кому вменялась в вину «Черная книга» — бывший заместитель министра Госконтроля РСФСР Соломон Брегман — потерял сознание прямо в ходе процесса и попал в санчасть Бутырской тюрьмы, где и умер в январе 1953 года.
Тринадцать обвиняемых по «основному» делу — Соломона Лозовского, Исаака Фефера, сотрудников Совинформбюро Иосифа Юзефовича, Леона Тальми и Эмилию Теумин, главврача Боткинской больницы Бориса Шимелиовича, поэтов Льва Квитко, Переца Маркиша и Давида Гофштейна, писателя Давида Бергельсона, актера Вениамина Зускина, редактора Илью Ватенберга, переводчицу Чайку Ватенберг-Островскую — расстреляли в августе 1952 года. Академика Лину Штерн приговорили к 3,5 годам тюрьмы и пятилетней ссылке. Всех осужденных по делу ЕАК реабилитировали в 1955 году, но до 1988 года сам факт реабилитации и все документы были засекречены.
«Черную книгу» на русском языке впервые издали в Иерусалиме в 1980 году, но в нее вошли не все материалы, собранные Эренбургом и Гроссманом. В 1993 году полная версия сборника была издана в Вильнюсе, а в России — только в 2015 году на собранные в ходе интернет-кампании средства.
Соломон Михоэлс. Фото: репродукция Фотохроники ТАСС
«Над Бабьим Яром памятников нет»Дело Еврейского антифашистского комитета стало не последним и не единственным проявлением государственного антисемитизма в СССР. Началась борьба с «безродными космополитами» (эвфемизм для обозначения евреев в советской прессе): в течение всего 1949 года в газете «Правда» и других изданиях печатались «обличающие космополитов» статьи, евреев увольняли со всех заметных должностей (первыми на очереди оказались театральные и литературные критики, затем — сценаристы, режиссеры, филологи, журналисты газет и информагентств). В 1952 году начались аресты по «делу врачей», обвиняемых объявили «агентами сионизма», а в начале 1953 года в газетах «Правда» и «Крокодил» выходили «разоблачительные» фельетоны, представляющие евреев (уже без эвфемизмов) как мошенников и злодеев.
В такой обстановке ни о каком увековечивании памяти жертв Холокоста речи быть не могло. Мемориал «Яма» в Минске на месте расстрела 5 тыс. евреев из Минского гетто стал единственным памятником с надписью на идиш и упоминанием национальности убитых: «Светлая память на вечные времена пяти тысячам евреев, погибших от рук лютых врагов человечества — фашистско-немецких злодеев 2 марта 1942 года». Его успели установить в 1947 году, в 1949-м арестовали автора этих строк — поэта Хаима Мальтинского, а в 1952-м был репрессирован каменотес Мордух Спришен, выбивший надпись на обелиске.
В 1948 году в Вильнюсе закрыли еврейский музей. Еще в 1946 году был подготовлен проект памятника в Бабьем Яру, но до изготовления и установки дело не дошло. Когда поэт Евгений Евтушенко в 1961 году писал «Над Бабьим Яром памятников нет» — это не было фигурой речи. Первый памятник на месте массовых расстрелов евреев из оккупированного нацистами Киева появился только в 1976 году. С надписью на украинском языке: «Здесь в 1941—1943 годах немецко-фашистскими захватчиками были расстреляны свыше ста тысяч граждан города Киева и военнопленных».
Даже через годы после смерти Сталина ситуация не менялась:
на памятниках и обелисках в местах массового уничтожения евреев появлялись надписи с формулировкой «мирные советские граждане». В 1967 году после арабо-израильской Шестидневной войны в СССР усилилась «антисионистская» пропаганда: был ограничен прием евреев в вузы и на работу, требующую контактов с иностранцами, евреев увольняли с Центрального телевидения. Уезжавших в Израиль обвиняли в предательстве и лишали всех званий и государственных наград.
Митинги памяти жертв Холокоста впервые прошли в городах СССР уже после Перестройки: в 1987 году на Востряковском кладбище в Москве, в 1989 — в Харькове, в 1991 — в Киеве. Тогда же, в сентябре 1991 года, в Бабьем Яру установили памятник «Менора» в виде традиционного иудейского семисвечника, который последние десять лет регулярно подвергается нападениям вандалов.
Памятник «Менора» в Бабьем Яру. Фото: Михаил Маркив / пресс-служба президента Украины / ТАСС
Возвращение «мирных советских граждан»В августе 1942 года нацисты, оккупировав Ростов-на-Дону, приказали советским военнопленным вырыть рвы и ямы на окраине города, в местности под названием Змиевская балка.
Пленных расстреляли там же, а через три дня опубликовали приказ, обязывающий всех евреев явиться «для переселения».
Людей сгоняли к ямам по 200-300 человек и расстреливали. Погибло, по разным данным, от 15 до 27 тысяч евреев и членов их семей.
Позже там же расстреливали подпольщиков, пленных, душевнобольных и других жителей Ростова.
Мемориал в Змиевской балке, как и первый памятник в Бабьем Яру, появился еще в 1970-е годы, но посвящен был жертвам фашизма, без упоминания евреев. В 2004 году на добровольные пожертвования изготовили и установили в Змиевской балке мемориальную доску с надписью: «11-12 августа 1942 года здесь было уничтожено нацистами более 27 тысяч евреев. Это самый крупный в России мемориал Холокоста».
В 2011 году упоминания евреев и Холокоста с мемориальной таблички исчезли. «Здесь, в Змиевской балке, в августе 1942 года гитлеровскими оккупантами было уничтожено более 27 тысяч мирных граждан Ростова-на-Дону и советских военнопленных. Среди убитых — представители многих национальностей. Змиевская балка — крупнейшее на территории Российской Федерации место массового уничтожения фашистскими захватчиками советских граждан в период Великой Отечественной войны», — гласила надпись на новой доске, установленной на входе.
Замена памятной надписи вызвала скандал и стала поводом для обращения Российского еврейского конгресса (РЕК) в мэрию Ростова-на-Дону и в Министерство культуры. Сначала чиновники отвечали, что новый вариант больше соответствует «исторической правде», потому что в Змиевской балке убивали не только евреев. Но после того, как мемориал посетил главный раввин России Берл Лазар, а РЕК заявил о готовности обращаться в суд, было решено снова сменить табличку, разместив на ней «компромиссный» текст.
Обновленная надпись на входе в мемориал появилась в 2013 году. На светло-серой табличке черными буквами высечено:
«Здесь, в Змиевской балке, в августе 1942 года гитлеровскими оккупантами было уничтожено более 27 тысяч мирных граждан Ростова-на-Дону и советских военнопленных. Среди убитых – представители многих национальностей. Змиевская балка – крупнейшее на территории Российской Федерации место массового уничтожения фашистскими захватчиками евреев в период Великой Отечественной войны».
https://zona.media/article/2017/05/10/soviet-holocaust-denial
http://haifainfo.com/?p=144777
Илья Альтман: «Почти половина евреев Европы была убита нацистами в СССР»
https://eadaily.com/ru/news...
Илья Альтман. Фото: rtr-vesti.ruПосле недавнего решения кнессета 9 Мая будет отмечаться в Израиле как государственный праздник — День победы над нацизмом.
Праздник дополнил список отмечаемых памятных дат, связанных со Второй мировой войной.
Особо почитается в Израиле День трагедии и героизма еврейского народа (Йом Ха Шоа) 27 января, годовщина освобождения советскими войскам лагеря смерти Аушвиц-Биркенау, хотя финальная точка трагедии европейского еврейства была поставлена в мае 1945 года.
О том, почему в Израиле День Победы долгое время был периферийной датой, с корреспондентом EADaily беседовал Илья Альтман, директор Международного научно-образовательного центра по истории Холокоста и геноцидов Российского государственного гуманитарного университета.
Эксперт также дал версию, почему в начале 21 века в разных частях света укрепляют свои позиции антисемитизм и неонацизм.
Депутат от партии «Наш дом Израиль» Одед Форер заявил: «Более полутора миллионов евреев воевали во Второй мировой войне в составе армий союзников против нацистов». По нашей информации, победу над коричневой чумой почти каждая израильская семья отмечала и ранее. Почему День Победы в Израиле стал отмечаться на государственном уровне только с 2017 года?
Отмечали 9 Мая далеко не все. Значительная часть израильтян — выходцы из арабских стран и Северной Африки, которых не затронула Вторая мировая война. Почему не раньше? С 1967 по 1991 год Израиль не имел дипотношений с СССР, боровшимся против «мирового сионизма».
Тем не менее, еще в 1950 году между Тель-Авивом и Иерусалимом был высажен лес в честь Красной Армии, где именно 9 мая сотни людей ежегодно отмечали День Победы. Алия 1990-х, приезд значительного числе ветеранов Великой Отечественной, возникновение «русских партий» — всё это дало возможность провести первый парад (1995), а в 1999 принять специальный закон кнессета. Именно тогда 9 Мая стало в Израиле официальной датой — Днем Победы, проводимым при государственной поддержке. Нынешний закон поднял статус даты на уровень государственной — не только парады, но изучение темы в школах и армейских частях.
Какие политические силы в Израиле и во влиятельных международных еврейских организациях были сторонниками увековечивания 9 Мая, а кто противниками? Чем противники аргументируют свои убеждения? Есть ли в этом лагере известные имена?
На голосование закона 9 Мая в кнессет пришел 41 депутат из 120. 38 депутатов проголосовали «за», трое — против. Кстати, все арабские депутаты голосовали «за». Мотивы противников могут быть разными: от финансовых (на реализацию закона нужны дополнительные средства) до политических: разногласия с фракцией, которая внесла законопроект.
Отношение еврейских организаций и их лидеров к этой памятной дате однозначно: по инициативе вице-президента Российского еврейского конгресса Германа Захарьяева дата 9 мая по еврейскому календарю (26 Ияра) внесена в еврейский религиозный календарь и отмечается в еврейских общинах всего мира.
Не будет открытием, что в Российской Федерации антисемитские и неонацистские настроения хоть в малой степени, но все же есть. Им подвержена как часть молодежи, так и взрослого поколения, особенно представители творческой интеллигенции: некоторые публицисты, журналисты и даже историки. Что, на Ваш взгляд, влияет на заявления типа «уж лучше бы нас Гитлер освободил»? Деструктивная пропаганда, «конфликт отцов и детей» или же нечто другое?
Слышал такое мнение в 1990-е. Сейчас, когда миллионы людей, среди которых немало молодежи, выходят ежегодно на акцию «Бессмертный полк», это, скорее всего, точка зрения маргиналов. Но Вы абсолютно правы: некоторые основополагающие идеологемы нацизма, в том числе антисемитизм, оказались очень живучи. И при отсутствии у молодых людей знаний о Холокосте (наряду с пропагандой в интернете тезиса, что это — «миф»), они очень опасны. Именно поэтому должен быть сделан очень важный и своевременный шаг в соответствии с заявлением Государственной думы РФ и кнессета от 19 июля о проведении уроков по теме Холокоста и по отражению роли Красной Армии в спасении народов Европы. В России должен быть, наконец, де-юре введен Национальный день памяти жертв Холокоста и воинов-освободителей. Это предложение впервые сделал в 2000 году Герой Советского Союза, генерал Василий Петренко, командир дивизии, освободившей в январе 1945 года узников Аушвица. Именно Россия в 2005 года инициировала в ООН учреждение Международного дня памяти жертв Холокоста. Более 30 стран мира — Украина, Эстония и даже Албания — отмечают на государственном уровне эту дату. Несколько раз лидеры всех ведущих еврейских организаций России, научных и правозащитных центров делали публичные заявления, обращались к властям, аргументировали — это важно не только для исторической памяти, но и для престижа страны, для воспитания подрастающего поколения, для того чтобы заявления о «героизации нацизма» не встречали встречный вопрос: «А почему в России, правопреемнице страны, чья армия освободила Аушвиц, нет такой даты?». В ответ нам напоминали о 9 мая и 22 июня…
Это тем более удивительно, что вот уже три года в нашей столице по инициативе Российского Еврейского конгресса и Центра «Холокост» при поддержке правительства Москвы и Министерства иностранных дел РФ, с участием многих общественных и государственных структур, проходит «Неделя памяти». Лидеры страны принимают участие в официальных церемониях, проводятся мемориальные вечера, дата приказом министра Минобразования и науки РФ введена в Календарь мероприятий средних общеобразовательных учреждений. А закона по ней до сих пор нет.
Лично мне приходилось слышать следующее. Традиционные экскурсии израильских школьников в лагерь смерти Аушвиц-Биркенау юные экскурсанты в последнее время воспринимают как увеселительные поездки за рубеж. Сотрудники музея-мемориала не могут понять, почему школьники из Израиля не соблюдают благоговейную тишину, а веселятся, делают легкомысленные селфи на фоне бараков и крематориев… Как Вы бы прокомментировали такие свидетельства? Их, в частности, передавал в своих статьях известный публицист еврейского происхождения Михаэль Дорфман.
Ответ дали сами израильские педагоги и психологи. Не всегда желание учителей и родителей (а именно они оплачивают поездку в Польшу) познакомить подростков с ужасами Холокоста совпадает с их личным желанием посетить именно музей, а не оказаться впервые в самостоятельном зарубежном путешествии. Но есть мнение, что подобная реакция — естественное отторжение чего-то страшного; того, что могло касаться и тебя лично. Я не раз делал предложения израильским партнерам, работающим с учениками из семей репатриантов из Советского Союза, — давайте подумаем о поездках детей и родителей по местам Холокоста в бывшем СССР — здесь, а не в лагерях смерти, была убита почти половина всех евреев Европы. Где-то здесь лежат их родные или земляки. И можно не только посетить мемориальную церемонию, прочесть кадиш, но и участвовать в открытии памятников с фамилиями жертв — возможно, с такими же, как у них самих. Вряд ли тогда реакция школьников будет такая, как описана Вами выше.
Вопрос касается Украины. Тренд так называемых «жидобандеровцев», вошедший в обиход с подачи олигарха Игоря Коломойского, явно возник не на пустом месте. Каким образом он мог возникнуть и чем подпитывается? Синекурами и денежными окладами наиболее активным «жидобандеровцам» дело явно не ограничивается…
«Жидобандеровец» — термин, появившийся в 2014 году после того, как Украину стали называть фашистским государством и обвинять в антисемитизме. Так себя с иронией стали называть некоторые сторонники новой власти еврейского происхождения. Думаю, что термин подпитывается прежде всего высказываниями оппозиционных украинских политиков (увы, они озвучивают их и на российских федеральных каналах) о еврейских корнях руководителей современной Украины.
В продолжение разговора — участие граждан Израиля в гражданской войне на Украине на стороне Киева. Бывший военнослужащий ЦАХАЛ Цви Ариэли, участник Второй Ливанской войны 2006 года, с 2014 года служит инструктором в добровольческих карательных формированиях, включая неонацистов из «Правого сектора». Плюс к тому, повоевать на стороне Киева ездят израильские анархисты, вроде левого блогера Игаля Левина, который поддерживает палестинскую «интифаду». Мотивации Левина и ему подобных относительно понятны: им все равно, где воевать и за кого. Но Ариэли — консерватор, патриот Израиля. Что заставляет таких израильтян следовать примеру неонацистов?
Лучше задать этот вопрос им самим. Вероятно, двигают те же мотивы, что и россиянами, которые приезжают воевать в Украину на стороне Киева: они могут быть самыми разными, но вряд ли — в связи с национальной самоидентификацией.
А как в еврейском интеллектуальном сообществе (международный уровень) воспринимают ситуацию на Украине? По идее, реванш неонацизма где бы то ни было должен вызывать у каждого еврея негативные чувства…
«Я вам не скажу за всю Одессу» — еврейское интеллектуальное сообщество далеко не однородно. На конкретные действия — замалчивание роли пособников нацистов в Холокосте, осквернение памятников его жертвам и еврейских кладбищ — реакция однозначно негативная. Недоумение и протесты у многих, в том числе в самой Украине, вызывает переименование улиц.
А вот формулировка «реванш неонацизма» применительно к стране, где принята официальная дата 27 января — День памяти жертв Холокоста, а посвященные Бабьему Яру мероприятия отмечаются на самом высоком государственном уровне, по-меньшей мере, представляется спорной.
Еще более ярко, чем на Украине, неонацизм расцвел в Прибалтике. В Таллине, Риге и Вильнюсе мало того, что героизируют нацистов, так и ставят препоны Центру Симона Визенталя, который выводит героизаторов на чистую воду. Есть ли в израильских правящих кругах намерения дать правящим режимам стран Прибалтики «зеркальный ответ»?
Хорошо знаком с деятельностью возглавляющего израильский Центр Симона Визенталя Эфраима Зуроффа. Она приносит реальные плоды — в той же Литве выявлены в архивах и составлены списки пособников нацистов в Холокосте. На литовском издана вызывавшая широкое обсуждение книга Руты Ванагайте — результат ее поездки с Эфраимом по городкам Литвы. И когда мы с ним выступали вместе в Таллинне несколько лет назад, вроде бы никто из властей ему не мешал. Как впрочем, и не помогал.
О «зеркальном ответе». Нет никаких оснований обвинять государства Прибалтики в забвении темы Холокоста. Да и дачи у израильских дипломатов в условной Юрмале или Паланге они не отбирали… В свои планы «израильские правящие круги», увы, меня не посвящают… Но хорошо известно, что и власти Израиля, и ведущие исследователи темы Холокоста активно выступили против инициативы политиков стран Прибалтики и некоторых других государств Восточной Европы поставить на одну доску «немецкую и советскую оккупации».
Сейчас определенные круги пытаются мобилизовать мусульман всего мира на интифаду против Израиля. В свое время на Ближнем Востоке скрылись многие нацистские преступники. Такие, как эсэсовский врач-убийца из Маутхаузена Ариберт Хайм, натурализовались среди арабов и приняли ислам. Известно, что Ясир Арафат приходился племянником союзнику Гитлера Амину аль Хусейни. Двигают ли идеологами «интифады», помимо радикальной исламистской доктрины, еще и неонацистские настроения, унаследованные со времен Второй мировой войны?
Для радикалов очень важная тема — отрицание Холокоста. Либо обвинение в нем «сионистов». «Хезболла» поддерживается Ираном, где при прежнем президенте отрицание Холокоста стало государственной доктриной, а при нынешнем — продолжается проведение ежегодного конкурса карикатур на эту тему.
И раз пошел разговор насчет Амина аль Хусейни. Два года назад премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху сказал, что к технологии «окончательного решения» — газовым камерам и крематориям, Гитлера подтолкнул как раз муфтий Иерусалима. В российском экспертном сообществе высоко оценивают эрудицию израильского премьера: его отец — известный историк еврейства. Но связь между Хусейни и итогами Ванзейского совещания все же воспринимается как откровение. Неужели к Холокосту Гитлера подтолкнул именно араб Хусейни?
Классический пример, когда «отец за сына не отвечает». По крайней мере, в сфере своих профессиональных интересов. Тезис премьер-министра Израиля опровергла не только канцлер Германии, но и ведущие израильские историки, в частности, профессор Дина Порат. Добавлю лишь, что встречу с муфтием Гитлер провел в конце ноября 1941 года. К этому времени на оккупированной территории СССР было убито более полумиллиона евреев, десятки тысяч из них расстреляли в Киеве 29−30 сентября 1941 года. А еще ранее, 3 сентября 1941 года, газ «Циклон Б» испытали в Аушвице на советских военнопленных.
Беседовал Артур Приймак
Подробнее: https://eadaily.com/ru/news/2017/07/31/ilya-altman-pochti-polovina-evreev-evropy-byla-ubita-nacistami-v-sssr?utm_source=push
http://haifainfo.com/?p=144648
Трубач (Из книги «Война никогда не кончается»)
Деген Ион
Мы познакомились в магазине граммофонных пластинок. Он перестал перебирать конверты и с любопытством посмотрел на меня, когда я спросил у продавца, есть ли пластинки Докшицера.
Пластинок не оказалось. Даже не будучи психологом, можно было без труда заметить, что продавец не имеет представления о том, кто такой Докшицер. Я уже направился к выходу, когда он спросил меня:
— Судя по акценту, вы из России?
— С Украины.
— Э, одна холера, — сказал он по-русски.
— В Израиле вы не купите Докшицера.
— В Советском Союзе — тоже. — Я настроился на агрессивный тон, предполагая, что передо мной один из моих бывших соотечественников, недовольный Израилем.
Он деликатно не заметил моей ощетиненности.
— Я покупаю Докшицера, когда выезжаю за границу. Недавно его записали западные немцы. А русские выпускают пластинки Докшицера небольшим тиражом для заграницы. Они не очень пропагандируют этого еврея.
— Докшицер — не еврей. Тимофей Докшицер — русский.
Незнакомец снисходительно улыбнулся.
— Тимофей Докшицер такой же русский, как мы с вами. Кстати, меня зовут Хаим. С Докшицером мы лично знакомы. Я даже имел счастье быть его учеником. К сожалению, очень недолго. Если у вас есть несколько свободных минут, я могу вам рассказать об этом.
Дважды я имел удовольствие слышать Докшицера в концерте и еще раз — по телевидению. Но я не имел представления о Докшицере-человеке. Поэтому я охотно согласился, надеясь кое-что узнать о замечательном музыканте.
Мы перешли улицу и сели за столик в кафе на площади.
— Мой дед был трубачом, — начал Хаим. — Вообще-то он был часовым мастером. Но на еврейских свадьбах он был трубачом. Мы жили в местечке недалеко от Белостока. Мои родители были ортодоксальными евреями. Я учился в хедере. Будущее мое не вызывало никаких сомнений. Как и дед и отец, я должен был стать часовым мастером. Уже в десятилетнем возрасте я умел починить «ходики». Но еще в девятилетнем возрасте я играл на трубе. Когда мне исполнилось тринадцать лет, дедушка подарил мне очень хорошую трубу. Родителям такой подарок к «бар-мицве» не понравился. Тем более что я тоже начал играть вместе с клезмерами на всех торжествах в нашем местечке. Дедушка гордился мной и считал, что я стану выдающимся музыкантом. А родители хотели, чтобы я стал хорошим часовым мастером.
В сентябре 1939 года в наше местечко вошла Красная армия. Впервые в жизни я услышал настоящий духовой оркестр. А когда капельмейстер услышал меня, он сказал, что я должен непременно поехать учиться в Минск. Родители, конечно, даже не хотели слышать об этом. Но дедушка сказал, что каждый второй еврей — часовой мастер, а такие трубачи, как Хаим, то есть как я, рождаются раз в сто лет, и тоже не в каждом местечке.
Мне как раз исполнилось шестнадцать лет. Я приехал в Минск и поступил в музыкальное училище. У меня не было нужной подготовки по общеобразовательным предметам. Я очень плохо говорил по-русски. В местечке мы говорили на идише. Я знал польский, а еще немного — иврит. Но когда они услышали мою игру на трубе, меня зачислили в училище без всяких разговоров и еще назначили стипендию. Не успел я закончить второй курс, как началась война. Уже в первый день немцы заняли наше местечко. А я чудом выбрался из Минска на восток.
Не стану занимать вашего времени рассказами об эвакуации. Одно только скажу, что осенью сорок первого года в Саратов добрался мой скелет, обтянутый кожей, а всех вещей у меня была одна труба.
Два месяца я успел поучиться в Саратовском музыкальном училище, и меня забрали в армию. Это было очень кстати, потому что от голода у меня мутилось в голове, ноты сливались в сплошную серую полосу, а в груди не хватало воздуха на целую гамму. Поскольку я был западником, к тому же еще трубачом, меня не послали на фронт.
Я попал в музыкальный эскадрон кавалерийской дивизии, которая стояла в Ашхабаде. Вообще, музыкальным эскадроном назывался обыкновенный духовой оркестр, но при особых построениях мы сидели на конях. Мне это даже нравилось, Я люблю лошадей, и моя лошадь любила меня.
Не посчитайте меня хвастуном, но в Минске и даже в Саратове все говорили, что я буду знаменитым трубачом. Я ничего не могу сказать по этому поводу. Но уже на второй день в Ашхабаде капельмейстер дал мне первую партию, хотя в эскадроне было десять трубачей и корнетистов и среди них — даже трубач из одесской оперы. Можно было бы жить по-человечески, если бы не отношение некоторых музыкантов.
Вы уже знаете, что мое имя Хаим. Я был Хаимом всегда. И при поляках. И в Минске. И в Саратове. Я не могу сказать, что в Минске и в Саратове это было очень удобно. И когда меня призвали в армию, в военкомате вместо Хаим хотели записать Ефим. Я не акшн, но категорически отказался изменить мое имя. Тем более что это имя моего любимого дедушки, замечательного человека и хорошего клезмера. Вообще-то у евреев не принять называть ребёнка именем живого деда. Но всякое бывает.
Из Ашхабада я отсылал бесчисленные письма в Богуруслан и в другие места, надеясь узнать что-нибудь о моей семье, хотя я хорошо понимал, что они не могли убежать от немцев. Тем более я хотел остаться Хаимом. Но мое имя раздражало антисемитов еще больше, чем моя игра.
Вам это может показаться удивительным, но самым злым моим врагом оказался, нет, вы не угадаете, не трубач, не корнетист и даже не флейтист. Даже они меня любили. Больше всего меня ненавидел большой барабанщик. Он был самым старым в эскадроне — уже перевалил за сорок. На гражданке он был барабанщиком в оркестре пожарной команды в Виннице.
В течение нескольких месяцев он мне делал всякие пакости. Однажды, когда я вернулся в казарму, сыграв отбой, у меня под простыней оказалась плоская металлическая тарелка с водой. В темноте я ее не заметил. Надо было перевернуть матрас, высушить простыню и кальсоны. Это вместо того, чтобы выспаться. К тому же в казарме было очень холодно. В другой раз, когда я должен был сыграть подъем, я не мог надеть штаны, потому что штанины были натуго перевязаны мокрыми штрипками. Я опоздал и получил три наряда вне очереди.
Но когда у меня в трубе оказался песок, я не выдержал и сказал ему: «Ну, Кириленко, ты хотел войну, так ты ее будешь иметь».
Я достал пурген и незаметно насыпал ему в суп. Правда, я немного перестарался. Доза оказалась большей, чем нужна хорошему слону, страдающему хроническим запором.
А после обеда в этот день было торжественное построение дивизии.
Мы выехали на плац, играя кавалерийский марш. Знаете: фа-си-фа-до, фа-си-фа-до. И вдруг Кириленко стал бледным, как смерть. Вместо удара на каждый такт он стал судорожно колотить по барабану, а потом испуганно замер. Вы представляете себе эту картину? Допустим, внезапно перестал бы играть один трубач, или один кларнетист, или даже геликон. Э, могли бы не заметить. Но ведь это большой барабан. В первой шеренге. Между маленьким барабаном и тарелками. Что вам сказать? Да сидеть в седле с полными штанами.
Эскадрон еле доиграл марш. Попробуйте дуть в мундштук, когда распирает смех. От вони можно было задохнуться.
После построения Кириленко исчез. В казарму он вернулся перед самым отбоем. Надо было вам услышать шутки всех музыкантов по поводу его поноса. Казарма еще никогда не видела такого веселья. Я был самым молодым в эскадроне и почти ко всем обращался на вы, тем более к старому Кириленко. Но тут я впервые обратился к нему на ты: «Послушай, засранец Кириленко, сегодня ты завонял всю дивизию. Так имей в виду, если ты не прекратишь свои антисемитские штучки, ты завоняешь весь Среднеазиатский военный округ». Вы знаете, подействовало.
За два года в эскадроне я стал вполне профессиональным музыкантом. Мы давали концерты в разных частях, в госпиталях и для гражданского населения. Мы играли классическую музыку. Капельмейстер давал мне сложные сольные партии.
Был у нас в эскадроне валторнист-москвич, очень хороший музыкант. Однажды после репетиции, когда в марше Чарнецкого я впервые сыграл целый кусок на октаву выше остальных труб (это прозвучало очень красиво), он мне сказал:
— Есть у тебя, Хаим, Божий дар. Если будешь серьезно работать — кто знает, сможешь стать таким трубачом, как Тимофей Докшицер.
Так я впервые услышал это имя. Я узнал, что Докшицер еврейский парень, хотя и Тимофей, из украинского городка недалеко от Киева, что был он, как и я теперь, в военном оркестре, а сейчас — первая труба в оркестре Большого театра.
Я серьезно работал. Только думы о родителях и о дедушке мешали мне. На фронте дела шли лучше, и появилась надежда, что я еще вернусь в родные места.
В ноябре 1943 года старшина раздал нам ноты двух каких-то незнакомых мелодий. Валторнист-москвич шепнул мне по секрету, что это американский и английский гимны. Мы разучили их. Много раз играли по группам и всем оркестром.
В двадцатых числах ноября дивизия пришла в Тегеран. Все хранилось в большой тайне. А в конце ноября мы увидели Сталина, Рузвельта и Черчилля.
Это для них мы разучивали гимны. Пожалуй, не было более напряженных дней за всю мою службу в армии. Но, слава Богу, Сталин, Рузвельт и Черчилль вернулись домой. А мы остались в Тегеране.
Однажды начфин полка сказал, что он нуждается в моей помощи. Я забыл упомянуть, что у меня была еще одна должность в дивизии: ко мне обращались с просьбой починить часы. Офицеры даже собрали мне кое-какие инструменты. Так вот, начфин сказал, что он должен купить сорок ручных часов — в награду офицерам дивизии.
Пошли мы с ним по часовым магазинам и лавкам Тегерана. Я смотрел часы, узнавал цены, выбирал, прикидывал. Мы порядком устали и присели в сквере отдохнуть. Было довольно холодно. У капитана была фляга с водкой или чем-то другим. Он предложил мне отхлебнуть, но я поблагодарил его и отказался. Он хорошо приложился к фляге. Тогда я ему сказал, что, пока он отдохнет, я загляну еще в несколько магазинов. Он кивнул.
Все пока шло, как я наметил. Я поспешил в магазин, в котором мы уже были. Вы спросите, почему я зашел именно в этот магазин? Придя туда в первый раз, на косяке двери я увидел мезузу. И хозяин, паренек чуть старше меня, мне тоже понравился. Звали его Элиягу. Смуглый, с большими черными глазами, красивый парень. Если бы не мезуза, я бы никогда не отличил его от перса.
— «Ата мевин иврит?» {Ты понимаешь иврит? (ивр.)} — спросил я его.
— «Кцат» {Немного} — ответил он мне.
Увы, ни моего, ни его иврита не было достаточно, чтобы договориться о том, о чем я хотел с ним договориться. Но с Божьей помощью, с помощью рук, взглядов и еще неизвестно чего мы договорились, что за сорок пар часов, которые капитан купит у него, Элиягу выплатит мне десять процентов комиссионных.
Потом мы еще немного посидели с капитаном. Зашли еще в несколько магазинов.
Мы купили у Элиягу сорок пар часов. Вы, конечно, будете смеяться, но выяснилось, что почти все часовые мастерские принадлежали евреям. Но как я мог отличить этих евреев от персов? И как бы я мог отличить Элиягу, если бы не мезуза на его двери?
Через несколько дней, когда я получил увольнительную записку, я пришел к Элиягу, и он уплатил мне десять процентов комиссионных.
— Но ведь он мог не уплатить? — впервые я прервал рассказ Хаима.
— О чем вы говорите? Надо было только посмотреть на него, чтобы понять, какой это человек.
У меня появилась крупная сумма денег для солдата. И не так просто было тратить эти деньги, чтобы это оставалось незамеченным. Но Бог мне помог.
Был довольно теплый день. Я только что вышел из расположения, получив увольнение, когда меня внезапно окликнул сержант с орденом Красной Звезды на гимнастерке. Я не мог поверить своим собственным глазам: это оказался Шимон из нашего местечка. Шимон был моложе меня на год. Пока мы сидели в кафе, он рассказал, что произошло с ним за эти более чем два с половиной года войны.
Уже через три дня после того, как немцы заняли наше местечко, они с помощью местного населения провели акцию — уничтожили евреев. Всех евреев местечка. И моих родителей. И моего дедушку. И двух моих сестричек.
Шимон чудом спасся. Он притаился в погребе одного белоруса-хуторянина, который вместе с немцами участвовал в акции. Когда пьяный хуторянин, ничего не подозревая, спустился в погреб с награбленными еврейскими вещами, Шимон зарезал его серпом. Было уже довольно темно. Шимон выбрался из погреба и в течение нескольких месяцев пробирался на восток, счастливо избежав опасных встреч.
Потом он добровольно пошел на фронт. Воевал на Северном Кавказе. По этому поводу он вдруг высказал мысль, которая никогда не приходила мне в голову и которая показалась мне тогда очень странной. Он сказал, что орден Красной Звезды (а знаете, в ту пору очень редко можно было встретить сержанта даже с медалью) он должен был получить не столько от советского правительства, сколько от евреев Палестины. Это их он защищал на Кавказе.
А еще он сказал, что уже в погребе у белоруса ему стало ясно, как евреи могут защитить себя от немцев, белорусов и других врагов: они должны жить в своем государстве и иметь свою сильную армию.
Хотя я лично страдал от антисемитизма и Кириленко был не единственным, кто отравлял мою жизнь, я почему-то никогда не думал об еврейском государстве и даже о Палестине.
Шимон сказал, что он пытался в Иране попасть в польскую армию, чтобы таким образом выбраться в Палестину, но у него ничего не получилось. Будь у него несколько туманов, он бы сделал это на свой страх и риск.
Я ему сказал, что это очень опасно, что дезертирство карается смертной казнью. Шимон рассмеялся. Он уже столько раз получал смертную казнь, что сбился со счета. Он видит только единственный смысл рискнуть своей жизнью, чтобы оказаться среди евреев, в стране, которая непременно станет еврейским государством.
Для меня это все было каким-то туманным и неопределенным, но задело какие-то струны в моей душе. Короче, я отдал Шимону все деньги, до последнего тумана.
Но вы спросите, где же Докшицер? Сейчас, подождите минуточку.
Закончилась война и началась демобилизация. Когда валторнист-москвич прощался со мной, он сказал, что такой музыкант, как я, должен получить хорошую школу. А хорошая школа — это Московская консерватория.
После демобилизации я приехал в Москву. Валторнист, русский человек, принял меня, как родного брата. Он повел меня в консерваторию. Но там даже не захотели с нами разговаривать. Выкладывай документы. А какие у меня документы? Школы я не окончил. Была у меня только справка из Саратова об окончании двух курсов музыкального училища. Они даже возмутились, что какой-то нахал с подобной справкой посмел сунуться в Московскую консерваторию.
«Послушайте, как он играет», — настаивал валторнист. Но они не хотели слушать даже его.
Мы уже спустились с лестницы, когда в вестибюль консерватории вошел еврейский парень с таким же футляром, как у меня. Трубач. Он был чуть старше меня. Трубач и валторнист пожали друг другу руки. Мы познакомились. «Тимофей», — сказал он. «Хаим», — сказал я. «Вот так просто — Хаим?» — спросил он. «А почему нет?» — ответил я. Тимофей явно смутился. Но валторнист тут же рассказал ему обо мне.
Мы поднялись по лестнице, вошли в пустой класс, я извлек из футляра трубу, подумал минуту, что бы такое сыграть и, даже не додумав до конца, начал «Кол нидрей», хотя для приемной комиссии консерватории у меня были приготовлены три вальса Крайслера. Говорили, что они звучали у меня, как на скрипке. Почему же я сыграл «Кол нидрей»? Может быть, потому что таким контрапунктом прозвучало там, в вестибюле, Тимофей и Хаим? Или потому, что так горько было спускаться по лестнице консерватории, о которой я мечтал и в которую меня не приняли? Не знаю. Хотите знать правду? Никогда раньше я вообще не играл «Кол нидрей».
Докшицер смотрел на меня очень внимательно, потом велел нам подождать его в этом классе и ушел.
Вернулся он минут через двадцать, злой и возмущенный. Он ничего не объяснил, только сказал, что постарается устроить меня в оркестре Большого театра.
Мы встречались с ним еще несколько раз. Как-то я захотел показать ему наши с дедушкой «коленца» во «Фрейлехс», которые мы играли на свадьбах в местечке.
Но Докшицер тут же начал играть вместе со мной. Если бы вы слышали, как он их играл! Что ни говорите, но в мире нет второго такого трубача.
Я спросил его, откуда он знает эти «коленца». Оказывается, он играл их вместе с клезмерами в своем городке на Украине. «Разве ты не слышишь, что это надо играть только так?» — сказал он. Конечно, я слышал. Если бы мы с дедушкой не слышали, мы бы не играли так.
В то утро Докшицер велел мне прийти в Большой театр. Он хотел, чтобы меня послушал Мелик-Пашаев, главный дирижер театра.
Послушал. Восторгался. Пошел к директору. Потом шептался о чем-то с Докшицером. Мне сказал, что сделал все возможное, чтобы я играл в его оркестре. Потом Докшицер спросил меня, почему я не поменял свое имя. Я только посмотрел на него и ничего не ответил. Он понял.
К этому времени я жил у валторниста чуть больше двух недель. Забыл сказать, что уже на третий день после приезда в Москву произошло самое главное событие в моей жизни. Я познакомился с замечательной девушкой. Буквально с первого такта у нас пошло «крещендо». А сейчас уже было три форте. Но что самое удивительное, ее, москвичку, совсем не интересовало мое устройство ни в консерватории, ни в Большом театре, ни в Москве, ни вообще в Советском Союзе.
Она была вторым человеком, который говорил точно так же, как Шимон из нашего местечка. Помните, мы встретились с ним в Тегеране? Она напомнила мне, что я — гражданин Польши, и мы можем уехать. Конечно, не в Польшу, а в Палестину. Но главное — вырваться из Советского Союза. Мне лично такая мысль никогда не приходила в голову. Однако постепенно я начинал думать так, как думала Люба.
И когда утром Мелик-Пашаев что-то шептал Докшицеру, я понял, о чем идет речь. Директор театра не хотел принять еще одного еврея. Докшицер, правда, сказал, что мне мешает отсутствие диплома. Но я уже знал, что у темы есть вариации и совсем не обязательно сказать «пошел вон, жидовская морда!», когда тебе указывают на дверь.
Мы распрощались с Докшицером, как друзья. Я сказал ему, что собираюсь уехать в Палестину, что, как считает Люба, все евреи должны быть вместе в своем государстве.
Он посмотрел на меня и по-своему отреагировал на «всех евреев вместе». Он сказал: «Никто не говорил, что один хороший музыкант хочет помочь другому хорошему музыканту. Говорили, что один еврей тащит другого». Так он сказал. Не одобрил, не осудил.
Ну, вот. Надеюсь, сейчас вы не станете убеждать меня в том, что первая труба мира, Тимофей Докшицер, русский, или папуас, или еще какой-нибудь француз.
— Не буду. А дальше?
— Что дальше?
— Дальше. Что случилось с вами?
— Это, как говорится, целая Одиссея. Не стану морочить вам голову рассказом о том, как мы с Любой намучились, пока выехали из Союза, пока выбрались из Польши. Как мы мыкались в Германии, потому что англичане не давали разрешения на въезд в Палестину.
В Германии нас уже было трое. У нас родился сын. Труба нас почти не кормила. Здесь больше пригодилась моя профессия часового мастера.
Как только провозгласили государство Израиль, мы на одном из первых легальных пароходов приехали в Хайфу.
Не успели мы ступить на нашу землю, как я пошел на фронт. В бою под Латруном был ранен пулей в правую руку. Но, слава Богу, обошлось, и уже через четыре месяца я мог почти свободно владеть всеми тремя пальцами. У меня уже получались шестьдесят четвертые.
Моей игрой восхищались. Говорили, что я большой музыкант. Но труба, как вы понимаете, не рояль и даже не виолончель. Публику еще не приучили слушать соло на трубе. Может быть, потому, что солисты очень редки? Труба — это инструмент в оркестре. А в существующих оркестрах было вполне достаточно своих трубачей.
Я снова занялся часами. Все меньше ремонтировал, все больше продавал. Постепенно начал ювелирные работы. Родилась дочь. Надо было кормить семью.
Так оно…
— И вы забросили музыку?
— Кто вам сказал? Вы забыли, где вы меня встретили.
— Я понимаю. Но вы не стали трубачом?
— Я был трубачом. Был. Послушайте, вы хотели купить пластинку Докшицера. Пойдемте ко мне. Я живу тут рядом. В двух шагах. Я вас даже не спрашиваю, какую именно пластинку вы хотели купить. В Израиле можно достать Докшицера, только если вы закажете. Пойдемте. Вы не пожалеете.
Действительно, он жил рядом с площадью.
Бульвар, по которому мы шли к его дому, был «оккупирован» детьми — от младенцев в колясках до подростков. У самого дома к Хаиму бросился этакий сбитый крепыш лет восьми, который мог послужить моделью ангелочка для художников итальянского Ренессанса. У самой необыкновенной красавицы не могло быть более прекрасных черных глаз. Хаим поцеловал крепыша и сказал:
— Знакомьтесь, мой внук Хаим, будущий выдающийся трубач. У него губы моего дедушки и мои. Он уже сейчас берет верхнее соль.
Хаим-младший вскинул ресницы, подобные которым не может купить даже голливудская дива, и улыбнулся. Солнце засияло в тени бульвара.
— Вы говорите, я не стал трубачом. У меня просто биография не получилась. Хотя кто знает? Я в Израиле. И мой внук Хаим будет выдающимся израильским трубачом. Не клезмером. Не музыкантом, которому для карьеры придется изменить отличное имя Хаим — жизнь — на какое-нибудь Ефим или Вивьен. Хаим! Что может быть лучше этого!
— Откуда у него такие глаза и цвет кожи? — спросил я.
— От матери. Красавица неописуемая. Когда вы ее увидите, вы убедитесь, что на конкурсе красавиц она могла бы заткнуть за пояс любую королеву красоты. А какой характер у моей невестки! Мы ее любим, как родную дочь. Между прочим, она дочь моего компаньона.
Собрание пластинок действительно поразило меня.
Здесь были записи лучших духовых оркестров мира. Здесь были записи выдающихся исполнителей на духовых инструментах от Луи Армстронга и Бени Гудмена до Мориса Андре, Рампаля и Джеймса Голвея. Классическая музыка, джаз, народная музыка всех материков. Любая настоящая музыка в исполнении на трубе и корнет-а-пистоне. Здесь были все записи Тимофея Докшицера.
Хаим поставил пластинку сольного концерта Докшицера — труба под аккомпанемент фортепиано. Крайслер, Дебюсси, Сарасате, Римский-Корсаков, Рубинштейн, Аренский, Рахманинов, Мясковский, Шостакович. Произведения, написанные для скрипки, исполнялись на трубе. Но как! Иногда я говорил себе — нет, это невозможно, трель, сто двадцать восьмые на такой высоте, и сразу же легато на две октавы ниже, а звук такой, как хрустальная поверхность медленно текущей воды. В эти моменты, словно угадывая мои мысли, Хаим смотрел на меня, и губы трубача складывались в гордую улыбку.
— Ну, что вы скажете? — спросил он, когда перестал вращаться диск. — Невероятно? Но подождите, вы сейчас услышите еще лучшую пластинку.
Я с ужасом посмотрел на часы.
— Ну, хорошо, — сказал он, — в другой раз. А эту пластинку можете взять и переписать на кассету.
Я поблагодарил его и удивился, что такой знаток и коллекционер доверяет пластинку незнакомому человеку.
— У меня чутье на людей. Я знаю, что вы вернете пластинку, и она будет в порядке. Вы спросили, как я знал, что Элиягу, тот еврей в Тегеране, заплатит мне комиссионные. Чутье. Я ему поверил мгновенно. И как видите, не ошибся.
Он бережно упаковал пластинку. Мы распрощались. Уже на бульваре, куда он вышел проводить меня, я спросил, как ему удалось собрать такую уникальную коллекцию. Ведь даже поиски занимают уйму времени.
— На работе я не перегружен. У меня замечательный компаньон. О, я совсем забыл вам рассказать! Вы знаете, кто мой компаньон? Элиягу. Тот самый тегеранский еврей, который уплатил мне десять процентов комиссионных.
Свежие комментарии