Торговая война на рубеже XV–XVI веков между Москвой, Ливонией и Ганзой разгорелась из-за стремления Москвы пересмотреть, помимо всего прочего, устоявшиеся веками условия торговли в Восточной Балтике. Этот конфликт стал первым эпизодом в наметившейся на Западе тенденции рассматривать Московию как потенциального нового «Турка», врага христианства и всего цивилизованного (то есть западноевропейского католического) мира.

До поры до времени рост антирусских настроений сдерживался надеждами Рима и его партнёров на то, что Москва согласится признать верховенство папы и императора и войдёт в состав антиосманской христианской лиги — а Великий Турок в конце XV – начале XVI века рассматривался в Европе как реальная и необоримая угроза.

В 1520-х годах окончательно стало ясно, что Московия вовсе не намерена таскать каштаны из огня ради папы и императора и ввязываться в конфликт с османами. Прежнее благожелательное и заинтересованное отношение к московитам стало стремительно меняться в худшую сторону. Эта перемена была на руку и Ягеллонам, и ливонцам: и те, и другие приложили в конце XV – начале XVI века немало усилий для надувания жупела «русской угрозы», Rusche Gefahr, рисуя перед изумлёнными европейцами картину тьмочисленных орд московитов и татар, с трудом сдерживаемых немногими героическими польско-литовскими и ливонскими рыцарями на передовых бастионах Европы. К счастью, доказывали они европейцам, московиты — варвары, тёмные и необразованные, и сила их прирастает медленно.

Для того, чтобы так продолжалось и дальше, необходимо всячески препятствовать не только оттоку в Московию специалистов-технарей и тех знаний, которыми они могли бы поделиться с этими варварами-схизматиками, но и торговле с русскими.

Идея торгового эмбарго казалась как нельзя более удачной. Вопрос заключался только в том, когда вспыхнет новая торговая война и что станет поводом для её начала.

Торговый интерес

В 1503 году война между Ливонской «конфедерацией» и Русским государством, давно назревавшая и начавшаяся в 1501 году, наконец-то закончилась. В полный рост встал вопрос о нормализации торговых отношений между Русской землёй и Ливонией, а также стоявшей за её спиной Ганзой. Вопрос стоял тем более остро, что в годы войны торговля де-факто, несмотря на запреты, не прекращалась ни на один день — только теперь она, на радость шведам, осуществлялась через Выборг, который с преогромным удовольствием взял на себя роль посредника в этой коммерции.

Однако быстро вернуться к довоенному состоянию дел не получилось. Москва твёрдо стояла на своём: сперва расторжение литовско-ливонского союза, возмещение ущерба, понесённого русскими купцами из-за враждебных действий ливонских властей, и создание режима благоприятствования в торговле Руси с Ганзой и ливонцами — а уж потом всё остальное. Ливонцы же и ганзейцы упирали на восстановление торговой «старины», что никак не устраивало Москву. В итоге переговоры зашли в тупик.

Москва отнюдь не торопилась идти на уступки. Что с того, что решения ливонских ландтагов и ганзетагов соблюдались, если всё необходимое везли в русский Ивангород и в устье Невы шведские и датские «гости». И не только они: сами же ливонцы и ганзейцы всё активнее и активнее принимали участие в этих перевозках. К тому же с завершением русско-литовской войны появилась возможность поставок стратегического сырья через Литву и Польшу. И это не говоря о том, что на русско-ливонском пограничье процветала контрабандная торговля. В общем, не сумев договориться, стороны молчаливо решили закрыть глаза на возобновление торговли явочным порядком.

Достичь взаимопонимания удалось лишь в 1509 году, когда после трудных переговоров были наконец подписаны три соглашения: между Новгородом и Ливонской «конфедерацией», между Псковом и опять же Ливонской «конфедерацией» и между Псковом и Дерптским епископством. В этих документах немалое место отводилось урегулированию торговых отношений и проблем, которые возникали в ходе разрешения торговых споров (кстати, в дерптско-псковском договоре снова упоминается пресловутая «юрьевская дань»).

Соглашения заложили основы русско-ливонских отношений на последующие без малого четыре десятка лет. Правда, судя по всему, запрет на вывоз определённых видов товаров — например, серы, меди, свинца, котлов — из Ливонии в Московию продолжал действовать. Однако это эмбарго только способствовало развитию контрабандной торговли и росту барышей выборгских купцов, с радостью выступавших в роли посредников в снабжении московитов этими важными товарами. В общем, несмотря на отдельные облачка, торговля и контрабанда процветали, принося немалые барыши партнёрам по обе стороны границы.

В погоне за длинным рублём и талером всё больше и больше людей как в русских, так и в ливонских градах и весях бросали традиционные промыслы и занятия и ударялись во все тяжкие, рассчитывая в одночасье разбогатеть. 1530–1540-е годы стали эпохой коммерческой лихорадки, временем больших возможностей и своего рода «золотым веком» и для Ливонии, и для русских городов Северо-Запада.

Миссия Шлитте

Всё хорошее имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Подошла к концу и коммерческая лихорадка по обе стороны русско-ливонского рубежа. Конец этот был связан с большой политикой и «большой игрой» в Восточной и Юго-Восточной Европе. На рубеже 1530–40-х годов в Москве и Казани произошли внутриполитические перемены, имевшие далеко идущие последствия.

Сперва в Казани «староказанскую» «партию», ориентировавшуюся на поддержание более или менее мирных отношений с Москвой, победила «партия» «новоказанская», сделавшая ставку на Крым и на конфронтацию с Москвой. Вслед за этим в русской столице в ходе борьбы боярских кланов за власть верх одержала «партия войны». Посчитав продолжение прежней политики по отношению к Казани (когда дипломатическое давление подкреплялось военными акциями) бесперспективным, она сделала ставку на военные методы разрешения «казанского» вопроса: благо казанцы, заняв откровенно враждебную позицию по отношению к России и совершая раз за разом набеги на русскую «казанскую украину», приложили немало усилий для раздувания пламени войны. В 1545 году юный государь Иван IV и его окружение, подогреваемое воинственными проповедями митрополита Макария и его единомышленников, начали войну с Казанью. Никто тогда и не подозревал, что эта война затянется на долгих семь лет и приведёт к коренной перестройке всей системы внешнеполитических отношений в Восточной Европе.

За спиной Казани стоял Крым. Воинственный крымский «царь» Сахиб-Гирей уже ходил походом на Москву в 1541 году, посчитав, что русские готовятся обидеть его родственника, «царя» казанского. Ввязавшись с ним в войну, в Москве не могли не учитывать, что активизация русской экспансии в Поволжье может вызвать недовольство в Стамбуле. Османский султан полагал себя верховным покровителем всех мусульман и мог вмешаться в этот конфликт, тем более что и Крым, и Казань числились его вассалами. Так или иначе, но вероятность большой войны была очень высока. Впрочем, так оно и случилось в 1552 году, когда началась растянувшаяся на четверть века русско-крымская «Война двух царей». Потребности Русского государства в стратегическом сырье и специалистах, военных и технических, знатоках артиллерийского дела и градоимства, неизбежно должны были возрасти. И когда в 1546 году в Москве объявился с рекомендательными письмами от прусского герцога Альбрехта ловкий саксонский авантюрист Ганс Шлитте, то это вряд ли было случайностью. Не исключено, что Шлитте был агентом немецкого банкирского дома Фуггеров, и если это так, то тогда пронырливость и вхожесть Шлитте в самые влиятельные дома Европы вовсе не выглядит неожиданной.

О чём и с кем беседовал Шлитте в Москве, что он предложил хитрым и себе на уме московским боярам и дипломатам — тайна велика есть, но его миссия в русскую столицу увенчалась успехом. Осенью следующего года Шлитте уже находился в Аугсбурге и с удивительной лёгкостью получил аудиенцию у императора Священной Римской империи и короля Испании Карла V. Император был очарован шустрым саксонцем (и, надо полагать, видом верительных грамот от самого московитского государя) и открывающимися перспективами продолжения борьбы с Великим Турком в связи с присоединением Московита к антитурецкой коалиции. Поэтому в январе 1548 года он разрешил Шлитте набрать специалистов, в том числе и военных — оружейников, инженеров и т.д., а также восстановить в полном объёме торговлю оружием и стратегическими материалами с русскими.

Первые раскаты грома

Известия о том, что Шлитте от имени Московита вёл успешные переговоры с императором и добился от него весьма выгодных для русского государя преференций, вызвали нешуточные опасения и в Ливонии, и в Польше с Литвой. Единодушно, чуть ли не слово в слово, король Польши и великий князь литовский Сигизмунд II и ливонский магистр Иоганн фон дер Рекке выступили против такого решения императора. К этому хору возмущённых голосов присоединился и король Швеции Густав Васа, который в октябре 1548 года писал рижскому архиепископу Вильгельму, что не стоит давать Московиту возможности ознакомиться с новинками западноевропейского военного дела и, само собой, не нужно пропускать в Россию мастеров-артиллеристов и вообще военных людей. Надо полагать, что это послание шведского короля было связано с дошедшими до него известиями о миссии Шлитте.

Кстати, Сигизмунд II в 1553 году инструктировал своих послов, отправлявшихся в Рим: мол, передайте папе, что московиты никогда не станут католиками, не стоит на это надеяться, и вообще, пока они слабы и неучены, в особенности в морском деле. Но не дай Бог, чтобы они научились мореходству — вот тогда они станут ещё могущественнее, чем когда бы то ни было, к великому огорчению всего христианского народа!

Магистр, задействовав все свои связи, 12 октября 1549 года сумел-таки добиться отмены императорского решения и установления запрета на импорт в Россию стратегического сырья, оружия, военных технологий и, само собой, воспрещения въезда в Московию специалистов. Кстати, судя по всему, свою роль в перемене настроений императора сыграл и бывший имперский посол в России во времена Василия III, отца Ивана IV, Сигизмунд Герберштейн. Как раз в 1549 году вышло первое издание его «Записок о Московии», достаточно ярко живописующих нравы московитов и их государя. Вряд ли такое совпадение было случайным.

Нетрудно догадаться, как к этому отнеслись в Москве. Когда в 1550 году ливонские посланники прибыли на переговоры о продлении мира, их встретили более чем неласково. Изумлённые послы услышали, что «благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии положил был гнев на честнаго князя Вифленского, и на арцыбископа, и на всю их землю», поскольку последние не только в пограничных и торговых делах допускали «неисправления», но и «людей служилых и всяких мастеров из Литвы и из замория не пропущали». От послов потребовали также, чтобы те донесли до ливонских владетелей-ландсгерров требование московского государя, чтобы те «служилых людей и всяких мастеров всяких земель, отколе хто ни поедет, пропущати в благовернаго царя рускаго державу без всякого задержанья». В противном случае Москва угрожала принять соответствующие меры и пустить в дело последний довод королей. Ещё бы: препятствуя закупкам сырья, оружия и приезду специалистов, де-факто магистр выступил союзником казанского «царя», а значит, и врагом Ивана IV.

Перепуганный магистр немедля отправил к императору слезницу-суппликацию. Он сообщал своему сюзерену, что великий князь московский, угрожая войной, потребовал от него, магистра, обеспечить свободу торговли всякими товарами, в том числе серебром, медью, свинцом и оловом, а также открыть свободный и беспрепятственный проезд служилых и мастеровых людей из Литвы и Германии в Московию. По мнению магистра, выполнить эти условия решительно невозможно, ибо и без того могущество и сила Московита чрезвычайно велики и наводят страх на всех граничащих с ним королей и великих князей христианского имени. Если Московит захватит Ливонию и закрепится на берегах Балтики, то все другие близлежащие земли — Литва, Польша, Пруссия и Швеция — также быстро попадут под его власть. Чтобы избежать этого печального развития событий, довольно будет не снабжать Московита оружием и всякими военными материалами, ведь если он не будет получать военных товаров, у него не будет навыков и опыта их применения.

Проливаемые магистром слёзы возымели нужное действие. Император согласился с его доводами: раз такое дело, то пускай всё останется как есть, и Московиту не достанется то, что сможет его усилить и нанести ущерб интересам христианского мира.

В Москве приняли к сведению позицию магистра, и когда в 1554 году переговоры о продлении мира возобновились, то московские дипломаты выкатили ливонским послам список претензий. Среди прочих в списке числились непропуск в Россию «из заморья людей служилых и всяких мастеров» и препятствия, чинимые ливонскими властями русским купцам, покупавшим и доставлявшим на русский рынок товары, нужные для ведения войны. По итогам переговоров ливонцы были вынуждены согласиться с требованиями русских, и в договорах было чёрным по белому прописано, что русским купцам дозволяется «торговати (…) своими товары на золото, на серебро, и на мед, и на олово, и на свинец, и на сукна, и на всякие иные товары без вывета, опричь одных пансырей». Само собой, ливонцы обязались «служилых людей и всяких мастеров всяких земель, отколе хто ни поедет, пропущати в благоверного царя русского державу без всякого задержанья». Стоит заметить, что перечень товаров, которые Иван IV полагал нужными пропускать в Россию «без вывета», практически дословно совпадает с тем списком, что был изложен в суппликации фон дер Рекке, обращённой к императору. Сроку на «исправленье» ливонцам в Москве дали три года.

Шли годы

К сожалению, хотя договоры и были заключены, но выполнять прописанные в них условия перемирия ливонская сторона не собиралась, а если и собиралась, то не в полной мере и со всякими проволочками. В заготовленной в Посольском приказе грамоте об объявлении войны Ливонской «конфедерации», датированной ноябрём 1557 года, было сказано, что обещались-де ливонские послы и ливонские же ландсгерры крест целовали на том, что, помимо всего прочего, разрешено будет русским купцам «торговати с ливонскими людми и с заморцы всякими тавары без вывета на всякои товар». Кроме того, ливонцы крест целовали на том, говорилось в грамоте, что и «которые люди служилые заморцы всяких земель к нам ни поедут служити, и тех к нам пропускати безо всяких зацепок и задержания».

А нужда в специалистах была высока — до такой степени, что Иван Грозный предписывал в феврале 1556 года новгородским дьякам сыскивать у детей боярских, возвращающихся с победой со шведского «фронта», «немецких полоняников», которые «умеют делати руду серебряную, и серебряное дело, и золотное, и медяное, и оловянное и всякое». Он велел тем детям боярским ехать с полоняниками на Москву, где их, детей боярских, за таких специалистов, если они «годны будут к нашему делу», пожалуют «нашим государским жалованьем».

Увы, продолжали составители разметной грамоты, прошло три года, «и по се время в тех во всех делех никоторого есте исправленья к нам (царю Ивану Васильевичу), и к нашим наместникам (новгородским и псковским, в ведении которых находились шведские, ливонские и ганзейские дела) не учинили». Ну а раз так, то быть войне.

Предпринятая ливонцами в конце 1557 года попытка договориться миром успеха не имела — даже несмотря на то, что ливонские послы пошли на неслыханную прежде уступку (которой, собственно говоря, Иван Грозный от них особо и не требовал). Они согласились на свободную торговлю оружием: пускай бы, мол, «купцы государя великого князя получали разрешение доставлять в Ливонию любые товары без исключения — воск, сало и т.д., и покупать панцири, а также торговать с иноземцами по старине».

Однако было уже слишком поздно. В Москве решили, что ливонцы в принципе недоговороспособны, слова не держат, а в чём поклянутся — непременно солгут. Чтобы наставить их на путь истинный, нужно ударить кулаком по столу. В январе 1558 года русские полки перешли русско-ливонскую границу, и началась Ливонская война. А с началом войны в полный рост встал вопрос о том, как и чем остановить агрессию Московита против маленькой и беззащитной Ливонии.

Между тем ещё 10 мая 1557 года Лондон покинули четыре английских торговых судна. На головном корабле, «Примроуз», вместе с начальником экспедиции генерал-капитаном Энтони Дженкинсоном плыл домой русский посол Осип Непея, везший в Россию не только подарки Ивану Грозному от королевы Марии. На борту английских «купцов» в таинственную Московию отправились, кроме аптекаря, бочаров и канатных дел мастеров, ещё и bombardarum magistris et pixidum (то есть артиллерийские специалисты и пушки) вместе с необходимым оборудованием для изготовления артиллерийских орудий. Кроме того, судя по обвинениям, которые предъявили польские власти одному из английских негоциантов, Томасу Олкоку, прибывшему в Россию вместе с Непеей и Дженкинсоном и затем попробовавшего вернуться в Англию через Данциг, в трюмах английских «купцов» в Россию были доставлены также доспехи, мечи, иная военная амуниция и снаряжение, а также медь и прочие военные материалы.

И ещё один любопытный аспект этой торговой экспедиции. Инструкция, составленная для капитанов каравана, подчёркивала, что

«с особой осторожностью следует смотреть, чтобы в Вардехусе не произошло измены, нападения или опасности, чтоб какой-либо вред не был нанесён нашим кораблям какими-нибудь королями, государями или компаниями, которым не нравится наша новооткрытая торговля с Россией и которые хотят помешать и препятствовать ей. Об этом было сказано немало хвастливых слов, и это требует ещё большей осмотрительности и внимания…».

Продолжение следует

---

Источники и литература:

1. Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. — Рязань, 2007.
2. Гильдебранд, Г. Отчёты о разысканиях, произведённых в рижских и ревельском архивах по части русской истории / Г. Гильдебранд. — СПб., 1877.
3. Напьерский, К.Е. Русско-ливонские акты / К.Е. Напьерский. — СПб., 1868.
4. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. — Т. III (1560–1571) // Сборник Императорского Русского Исторического общества. — Вып. 71. — СПб., 1892.
5. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Шведским государством. — Т. I (1556–1586) // Сборник Императорского Русского Исторического общества. — Т. 129. — СПб. 1910.
6. Рюссов, Б. Ливонская хроника / Б. Рюссов// Сборник материалов по истории Прибалтийского края. — Т. II–III. — Рига, 1879–1880.
7. Форстен, Г.В. Акты и письма к истории Балтийского вопроса в XVI и XVII столетиях / Г.В. Форстен. — Вып. 1. — СПб., 1889.
8. Форстен, Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648) / Г.В. Форстен. — Т. I. Борьба из за Ливонии. — СПб., 1893.
9. Смирнов, А. Схватка за золотой маршрут / А. Смирнов. — Стокгольм, б.г.
10. Щербачев, Ю.Н. Датский архив. Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене. 1326–1690 / Ю.Н. Щербачев. — М., 1893.
11. Archiv fur die Geschichte Liv-, Est- und Curlands. Neue Folge. — Bd. I–Х. — Reval, 1861–1884.
12. Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562. — Bd. I–V. — Riga, 1865–1876.
13. Calendar of State Papers, Foreign Series, of the Reign of Elizabeth, 1561–1562. — London, 1866.
14. Esper, T. A Sixteenth-Century anti-Russian Arms Embargo / Т. Esper // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas, Neue Folge. — Bd. 15, H. 2. — JuniI, 1967. — Р. 180–196.
15. Hansen, H.J. Geschichte der Stadt Narva / H.J. Hansen. — Dorpat, 1858.
16. Henning, S. Lifflendische Churlendische Chronica von 1554 bis 1590 / S. Henning. — Riga, 1857.
17. Pierling, Р. Hans Schlitte d’apres les Archives de Vienne / Р. Pierling // Revue des Questions Historiques. — T. XIX. — Paris., 1898. — P. 202–210.
18. Renner, J. Livländische Historien / J. Renner. — Göttingen, 1876.