Нарвское плавание: «гнев на всю их землю…»
Торговая война на рубеже XV–XVI веков между Москвой, Ливонией и Ганзой разгорелась из-за стремления Москвы пересмотреть, помимо всего прочего, устоявшиеся веками условия торговли в Восточной Балтике. Этот конфликт стал первым эпизодом в наметившейся на Западе тенденции рассматривать Московию как потенциального нового «Турка», врага христианства и всего цивилизованного (то есть западноевропейского католического) мира. До поры до времени рост антирусских настроений сдерживался надеждами Рима и его партнёров на то, что Москва согласится признать верховенство папы и императора и войдёт в состав антиосманской христианской лиги — а Великий Турок в конце XV – начале XVI века рассматривался в Европе как реальная и необоримая угроза.
В 1520-х годах окончательно стало ясно, что Московия вовсе не намерена таскать каштаны из огня ради папы и императора и ввязываться в конфликт с османами. Прежнее благожелательное и заинтересованное отношение к московитам стало стремительно меняться в худшую сторону. Эта перемена была на руку и Ягеллонам, и ливонцам: и те, и другие приложили в конце XV – начале XVI века немало усилий для надувания жупела «русской угрозы», Rusche Gefahr, рисуя перед изумлёнными европейцами картину тьмочисленных орд московитов и татар, с трудом сдерживаемых немногими героическими польско-литовскими и ливонскими рыцарями на передовых бастионах Европы. К счастью, доказывали они европейцам, московиты — варвары, тёмные и необразованные, и сила их прирастает медленно.
Для того, чтобы так продолжалось и дальше, необходимо всячески препятствовать не только оттоку в Московию специалистов-технарей и тех знаний, которыми они могли бы поделиться с этими варварами-схизматиками, но и торговле с русскими. Идея торгового эмбарго казалась как нельзя более удачной. Вопрос заключался только в том, когда вспыхнет новая торговая война и что станет поводом для её начала.
Торговый интерес
В 1503 году война между Ливонской «конфедерацией» и Русским государством, давно назревавшая и начавшаяся в 1501 году, наконец-то закончилась. В полный рост встал вопрос о нормализации торговых отношений между Русской землёй и Ливонией, а также стоявшей за её спиной Ганзой. Вопрос стоял тем более остро, что в годы войны торговля де-факто, несмотря на запреты, не прекращалась ни на один день — только теперь она, на радость шведам, осуществлялась через Выборг, который с преогромным удовольствием взял на себя роль посредника в этой коммерции.
Однако быстро вернуться к довоенному состоянию дел не получилось. Москва твёрдо стояла на своём: сперва расторжение литовско-ливонского союза, возмещение ущерба, понесённого русскими купцами из-за враждебных действий ливонских властей, и создание режима благоприятствования в торговле Руси с Ганзой и ливонцами — а уж потом всё остальное. Ливонцы же и ганзейцы упирали на восстановление торговой «старины», что никак не устраивало Москву. В итоге переговоры зашли в тупик.
Москва отнюдь не торопилась идти на уступки. Что с того, что решения ливонских ландтагов и ганзетагов соблюдались, если всё необходимое везли в русский Ивангород и в устье Невы шведские и датские «гости». И не только они: сами же ливонцы и ганзейцы всё активнее и активнее принимали участие в этих перевозках. К тому же с завершением русско-литовской войны появилась возможность поставок стратегического сырья через Литву и Польшу. И это не говоря о том, что на русско-ливонском пограничье процветала контрабандная торговля. В общем, не сумев договориться, стороны молчаливо решили закрыть глаза на возобновление торговли явочным порядком.
Достичь взаимопонимания удалось лишь в 1509 году, когда после трудных переговоров были наконец подписаны три соглашения: между Новгородом и Ливонской «конфедерацией», между Псковом и опять же Ливонской «конфедерацией» и между Псковом и Дерптским епископством. В этих документах немалое место отводилось урегулированию торговых отношений и проблем, которые возникали в ходе разрешения торговых споров (кстати, в дерптско-псковском договоре снова упоминается пресловутая «юрьевская дань»).
Соглашения заложили основы русско-ливонских отношений на последующие без малого четыре десятка лет. Правда, судя по всему, запрет на вывоз определённых видов товаров — например, серы, меди, свинца, котлов — из Ливонии в Московию продолжал действовать. Однако это эмбарго только способствовало развитию контрабандной торговли и росту барышей выборгских купцов, с радостью выступавших в роли посредников в снабжении московитов этими важными товарами. В общем, несмотря на отдельные облачка, торговля и контрабанда процветали, принося немалые барыши партнёрам по обе стороны границы.
В погоне за длинным рублём и талером всё больше и больше людей как в русских, так и в ливонских градах и весях бросали традиционные промыслы и занятия и ударялись во все тяжкие, рассчитывая в одночасье разбогатеть. 1530–1540-е годы стали эпохой коммерческой лихорадки, временем больших возможностей и своего рода «золотым веком» и для Ливонии, и для русских городов Северо-Запада.
Миссия Шлитте
Всё хорошее имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Подошла к концу и коммерческая лихорадка по обе стороны русско-ливонского рубежа. Конец этот был связан с большой политикой и «большой игрой» в Восточной и Юго-Восточной Европе. На рубеже 1530–40-х годов в Москве и Казани произошли внутриполитические перемены, имевшие далеко идущие последствия.
Сперва в Казани «староказанскую» «партию», ориентировавшуюся на поддержание более или менее мирных отношений с Москвой, победила «партия» «новоказанская», сделавшая ставку на Крым и на конфронтацию с Москвой. Вслед за этим в русской столице в ходе борьбы боярских кланов за власть верх одержала «партия войны». Посчитав продолжение прежней политики по отношению к Казани (когда дипломатическое давление подкреплялось военными акциями) бесперспективным, она сделала ставку на военные методы разрешения «казанского» вопроса: благо казанцы, заняв откровенно враждебную позицию по отношению к России и совершая раз за разом набеги на русскую «казанскую украину», приложили немало усилий для раздувания пламени войны. В 1545 году юный государь Иван IV и его окружение, подогреваемое воинственными проповедями митрополита Макария и его единомышленников, начали войну с Казанью. Никто тогда и не подозревал, что эта война затянется на долгих семь лет и приведёт к коренной перестройке всей системы внешнеполитических отношений в Восточной Европе.
Войско Сахиб-Гирея у Зарайска, 1541 год. Миниатюра из Лицевого сводаЗа спиной Казани стоял Крым. Воинственный крымский «царь» Сахиб-Гирей уже ходил походом на Москву в 1541 году, посчитав, что русские готовятся обидеть его родственника, «царя» казанского. Ввязавшись с ним в войну, в Москве не могли не учитывать, что активизация русской экспансии в Поволжье может вызвать недовольство в Стамбуле. Османский султан полагал себя верховным покровителем всех мусульман и мог вмешаться в этот конфликт, тем более что и Крым, и Казань числились его вассалами. Так или иначе, но вероятность большой войны была очень высока. Впрочем, так оно и случилось в 1552 году, когда началась растянувшаяся на четверть века русско-крымская «Война двух царей». Потребности Русского государства в стратегическом сырье и специалистах, военных и технических, знатоках артиллерийского дела и градоимства, неизбежно должны были возрасти. И когда в 1546 году в Москве объявился с рекомендательными письмами от прусского герцога Альбрехта ловкий саксонский авантюрист Ганс Шлитте, то это вряд ли было случайностью. Не исключено, что Шлитте был агентом немецкого банкирского дома Фуггеров, и если это так, то тогда пронырливость и вхожесть Шлитте в самые влиятельные дома Европы вовсе не выглядит неожиданной.
О чём и с кем беседовал Шлитте в Москве, что он предложил хитрым и себе на уме московским боярам и дипломатам — тайна велика есть, но его миссия в русскую столицу увенчалась успехом. Осенью следующего года Шлитте уже находился в Аугсбурге и с удивительной лёгкостью получил аудиенцию у императора Священной Римской империи и короля Испании Карла V. Император был очарован шустрым саксонцем (и, надо полагать, видом верительных грамот от самого московитского государя) и открывающимися перспективами продолжения борьбы с Великим Турком в связи с присоединением Московита к антитурецкой коалиции. Поэтому в январе 1548 года он разрешил Шлитте набрать специалистов, в том числе и военных — оружейников, инженеров и т.д., а также восстановить в полном объёме торговлю оружием и стратегическими материалами с русскими.
Первые раскаты грома
Известия о том, что Шлитте от имени Московита вёл успешные переговоры с императором и добился от него весьма выгодных для русского государя преференций, вызвали нешуточные опасения и в Ливонии, и в Польше с Литвой. Единодушно, чуть ли не слово в слово, король Польши и великий князь литовский Сигизмунд II и ливонский магистр Иоганн фон дер Рекке выступили против такого решения императора. К этому хору возмущённых голосов присоединился и король Швеции Густав Васа, который в октябре 1548 года писал рижскому архиепископу Вильгельму, что не стоит давать Московиту возможности ознакомиться с новинками западноевропейского военного дела и, само собой, не нужно пропускать в Россию мастеров-артиллеристов и вообще военных людей. Надо полагать, что это послание шведского короля было связано с дошедшими до него известиями о миссии Шлитте.
Кстати, Сигизмунд II в 1553 году инструктировал своих послов, отправлявшихся в Рим: мол, передайте папе, что московиты никогда не станут католиками, не стоит на это надеяться, и вообще, пока они слабы и неучены, в особенности в морском деле. Но не дай Бог, чтобы они научились мореходству — вот тогда они станут ещё могущественнее, чем когда бы то ни было, к великому огорчению всего христианского народа!
Магистр, задействовав все свои связи, 12 октября 1549 года сумел-таки добиться отмены императорского решения и установления запрета на импорт в Россию стратегического сырья, оружия, военных технологий и, само собой, воспрещения въезда в Московию специалистов. Кстати, судя по всему, свою роль в перемене настроений императора сыграл и бывший имперский посол в России во времена Василия III, отца Ивана IV, Сигизмунд Герберштейн. Как раз в 1549 году вышло первое издание его «Записок о Московии», достаточно ярко живописующих нравы московитов и их государя. Вряд ли такое совпадение было случайным.
Нетрудно догадаться, как к этому отнеслись в Москве. Когда в 1550 году ливонские посланники прибыли на переговоры о продлении мира, их встретили более чем неласково. Изумлённые послы услышали, что «благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии положил был гнев на честнаго князя Вифленского, и на арцыбископа, и на всю их землю», поскольку последние не только в пограничных и торговых делах допускали «неисправления», но и «людей служилых и всяких мастеров из Литвы и из замория не пропущали». От послов потребовали также, чтобы те донесли до ливонских владетелей-ландсгерров требование московского государя, чтобы те «служилых людей и всяких мастеров всяких земель, отколе хто ни поедет, пропущати в благовернаго царя рускаго державу без всякого задержанья». В противном случае Москва угрожала принять соответствующие меры и пустить в дело последний довод королей. Ещё бы: препятствуя закупкам сырья, оружия и приезду специалистов, де-факто магистр выступил союзником казанского «царя», а значит, и врагом Ивана IV.
Перепуганный магистр немедля отправил к императору слезницу-суппликацию. Он сообщал своему сюзерену, что великий князь московский, угрожая войной, потребовал от него, магистра, обеспечить свободу торговли всякими товарами, в том числе серебром, медью, свинцом и оловом, а также открыть свободный и беспрепятственный проезд служилых и мастеровых людей из Литвы и Германии в Московию. По мнению магистра, выполнить эти условия решительно невозможно, ибо и без того могущество и сила Московита чрезвычайно велики и наводят страх на всех граничащих с ним королей и великих князей христианского имени. Если Московит захватит Ливонию и закрепится на берегах Балтики, то все другие близлежащие земли — Литва, Польша, Пруссия и Швеция — также быстро попадут под его власть. Чтобы избежать этого печального развития событий, довольно будет не снабжать Московита оружием и всякими военными материалами, ведь если он не будет получать военных товаров, у него не будет навыков и опыта их применения.
Проливаемые магистром слёзы возымели нужное действие. Император согласился с его доводами: раз такое дело, то пускай всё останется как есть, и Московиту не достанется то, что сможет его усилить и нанести ущерб интересам христианского мира.
В Москве приняли к сведению позицию магистра, и когда в 1554 году переговоры о продлении мира возобновились, то московские дипломаты выкатили ливонским послам список претензий. Среди прочих в списке числились непропуск в Россию «из заморья людей служилых и всяких мастеров» и препятствия, чинимые ливонскими властями русским купцам, покупавшим и доставлявшим на русский рынок товары, нужные для ведения войны. По итогам переговоров ливонцы были вынуждены согласиться с требованиями русских, и в договорах было чёрным по белому прописано, что русским купцам дозволяется «торговати (…) своими товары на золото, на серебро, и на мед, и на олово, и на свинец, и на сукна, и на всякие иные товары без вывета, опричь одных пансырей». Само собой, ливонцы обязались «служилых людей и всяких мастеров всяких земель, отколе хто ни поедет, пропущати в благоверного царя русского державу без всякого задержанья». Стоит заметить, что перечень товаров, которые Иван IV полагал нужными пропускать в Россию «без вывета», практически дословно совпадает с тем списком, что был изложен в суппликации фон дер Рекке, обращённой к императору. Сроку на «исправленье» ливонцам в Москве дали три года.
Шли годы
К сожалению, хотя договоры и были заключены, но выполнять прописанные в них условия перемирия ливонская сторона не собиралась, а если и собиралась, то не в полной мере и со всякими проволочками. В заготовленной в Посольском приказе грамоте об объявлении войны Ливонской «конфедерации», датированной ноябрём 1557 года, было сказано, что обещались-де ливонские послы и ливонские же ландсгерры крест целовали на том, что, помимо всего прочего, разрешено будет русским купцам «торговати с ливонскими людми и с заморцы всякими тавары без вывета на всякои товар». Кроме того, ливонцы крест целовали на том, говорилось в грамоте, что и «которые люди служилые заморцы всяких земель к нам ни поедут служити, и тех к нам пропускати безо всяких зацепок и задержания».
А нужда в специалистах была высока — до такой степени, что Иван Грозный предписывал в феврале 1556 года новгородским дьякам сыскивать у детей боярских, возвращающихся с победой со шведского «фронта», «немецких полоняников», которые «умеют делати руду серебряную, и серебряное дело, и золотное, и медяное, и оловянное и всякое». Он велел тем детям боярским ехать с полоняниками на Москву, где их, детей боярских, за таких специалистов, если они «годны будут к нашему делу», пожалуют «нашим государским жалованьем».
Увы, продолжали составители разметной грамоты, прошло три года, «и по се время в тех во всех делех никоторого есте исправленья к нам (царю Ивану Васильевичу), и к нашим наместникам (новгородским и псковским, в ведении которых находились шведские, ливонские и ганзейские дела) не учинили». Ну а раз так, то быть войне.
Предпринятая ливонцами в конце 1557 года попытка договориться миром успеха не имела — даже несмотря на то, что ливонские послы пошли на неслыханную прежде уступку (которой, собственно говоря, Иван Грозный от них особо и не требовал). Они согласились на свободную торговлю оружием: пускай бы, мол, «купцы государя великого князя получали разрешение доставлять в Ливонию любые товары без исключения — воск, сало и т.д., и покупать панцири, а также торговать с иноземцами по старине».
Однако было уже слишком поздно. В Москве решили, что ливонцы в принципе недоговороспособны, слова не держат, а в чём поклянутся — непременно солгут. Чтобы наставить их на путь истинный, нужно ударить кулаком по столу. В январе 1558 года русские полки перешли русско-ливонскую границу, и началась Ливонская война. А с началом войны в полный рост встал вопрос о том, как и чем остановить агрессию Московита против маленькой и беззащитной Ливонии.
Между тем ещё 10 мая 1557 года Лондон покинули четыре английских торговых судна. На головном корабле, «Примроуз», вместе с начальником экспедиции генерал-капитаном Энтони Дженкинсоном плыл домой русский посол Осип Непея, везший в Россию не только подарки Ивану Грозному от королевы Марии. На борту английских «купцов» в таинственную Московию отправились, кроме аптекаря, бочаров и канатных дел мастеров, ещё и bombardarum magistris et pixidum (то есть артиллерийские специалисты и пушки) вместе с необходимым оборудованием для изготовления артиллерийских орудий. Кроме того, судя по обвинениям, которые предъявили польские власти одному из английских негоциантов, Томасу Олкоку, прибывшему в Россию вместе с Непеей и Дженкинсоном и затем попробовавшего вернуться в Англию через Данциг, в трюмах английских «купцов» в Россию были доставлены также доспехи, мечи, иная военная амуниция и снаряжение, а также медь и прочие военные материалы.
И ещё один любопытный аспект этой торговой экспедиции. Инструкция, составленная для капитанов каравана, подчёркивала, что
«с особой осторожностью следует смотреть, чтобы в Вардехусе не произошло измены, нападения или опасности, чтоб какой-либо вред не был нанесён нашим кораблям какими-нибудь королями, государями или компаниями, которым не нравится наша новооткрытая торговля с Россией и которые хотят помешать и препятствовать ей. Об этом было сказано немало хвастливых слов, и это требует ещё большей осмотрительности и внимания…».
Источники и литература:
- Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. — Рязань, 2007.
- Гильдебранд, Г. Отчёты о разысканиях, произведённых в рижских и ревельском архивах по части русской истории / Г. Гильдебранд. — СПб., 1877.
- Напьерский, К.Е. Русско-ливонские акты / К.Е. Напьерский. — СПб., 1868.
- Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. — Т. III (1560–1571) // Сборник Императорского Русского Исторического общества. — Вып. 71. — СПб., 1892.
- Памятники дипломатических сношений Московского государства с Шведским государством. — Т. I (1556–1586) // Сборник Императорского Русского Исторического общества. — Т. 129. — СПб. 1910.
- Рюссов, Б. Ливонская хроника / Б. Рюссов// Сборник материалов по истории Прибалтийского края. — Т. II–III. — Рига, 1879–1880.
- Форстен, Г.В. Акты и письма к истории Балтийского вопроса в XVI и XVII столетиях / Г.В. Форстен. — Вып. 1. — СПб., 1889.
- Форстен, Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648) / Г.В. Форстен. — Т. I. Борьба из за Ливонии. — СПб., 1893.
- Смирнов, А. Схватка за золотой маршрут / А. Смирнов. — Стокгольм, б.г.
- Щербачев, Ю.Н. Датский архив. Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене. 1326–1690 / Ю.Н. Щербачев. — М., 1893.
- Archiv fur die Geschichte Liv-, Est- und Curlands. Neue Folge. — Bd. I–Х. — Reval, 1861–1884.
- Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562. — Bd. I–V. — Riga, 1865–1876.
- Calendar of State Papers, Foreign Series, of the Reign of Elizabeth, 1561–1562. — London, 1866.
- Esper, T. A Sixteenth-Century anti-Russian Arms Embargo / Т. Esper // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas, Neue Folge. — Bd. 15, H. 2. — JuniI, 1967. — Р. 180–196.
- Hansen, H.J. Geschichte der Stadt Narva / H.J. Hansen. — Dorpat, 1858.
- Henning, S. Lifflendische Churlendische Chronica von 1554 bis 1590 / S. Henning. — Riga, 1857.
- Pierling, Р. Hans Schlitte d’apres les Archives de Vienne / Р. Pierling // Revue des Questions Historiques. — T. XIX. — Paris., 1898. — P. 202–210.
- Renner, J. Livländische Historien / J. Renner. — Göttingen, 1876.
https://warspot.ru/12554-narvskoe-plavanie-gnev-na-vsyu-ih-z...
Нарвское плавание: громкие слова, риски и выгоды
«Нарвское взятье» в мае 1558 года и последовавший за ним «замкопад» в восточной Ливонии, а также капитуляция Дерпта с последующим включением территории Дерптского епископства в состав Русского государства — все эти события обозначили новый этап в развитии ливонского конфликта. Похоже, в Москве решили взять в свои руки и старинную юрьевскую «отчину», и часть торговой инфраструктуры в северо-восточной Ливонии — Нарву и Дерпт, издавна богатевших на посреднической торговле между Западом и Россией.
Как показало дальнейшее развитие событий, Иван Грозный счёл, что на этом он своих целей в начавшейся войне достиг, и тем решил ограничиться, вплоть до 1577 года. Однако его «партнёры», не говоря уже о самих ливонцах, так не думали. Та лёгкость, с которой русские рати вдоль и поперёк прошлись по Ливонии, и бессилие ливонских ландсгерров противопоставить что-либо более или менее равноценное могущественному Московиту, всерьёз напугали и встревожили соседей Ливонии.
Фердинанд I, император Священной Римской империи и сюзерен Ливонии, принял у себя посланного коадъютором и будущим магистром Ливонского ордена Г. Кеттлером С. Хеннинга. Кеттлер в своём послании императору говорил о желательности установления запрета на поставки в Россию оружия и военных материалов, в том числе и на английских кораблях. По итогам этого визита Фердинанд I написал датскому и шведскому королям. Напуганный ливонским посланцем, император живописал чуть ли не апокалиптическую картину того, как Московит, завоевав Ливонию, будет стремиться стать господином Балтики, а добившись этого, попытается двинуть свои тьмочисленные полчища и дальше на запад, добравшись в конце концов и до Пруссии, и даже до самой Дании, не говоря уже о Швеции. Потому, продолжал свою нашёптанную Хеннингом мысль император, необходимо совместными усилиями положить конец агрессии Московита и защитить Ливонию, этот передовой форпост цивилизованного мира, от нашествия варваров с Востока.
Скоро сказка сказывается…
Вторгшись в Ливонию и оккупировав её восточную часть, Московит нарушил некий установленный веками порядок и «старину». С этим были согласны все: и в Вене, и в Любеке, главном ганзейском городе, и в Стокгольме, и в Кракове, и в Копенгагене, и, естественно, в самой Ливонии. Но как заставить его отказаться от своих агрессивных планов по завоеванию всей Ливонии и обретению господства на море? Ливонские ландсгерры молили о скорой помощи — само собой, в первую очередь военной (ну и денег бы не помешало). Но вот как раз именно с этим и возникли проблемы. Датский и шведский короли не торопились развязывать кошелёк, набирать ландскнехтов и рейтаров и вооружать флот. Уж не потому ли, что оба лелеяли тайную надежду поиметь свою долю ливонского наследства после того, как Московит сделает всю грязную работу?
Не очень-то торопились с оказанием действенной помощи разоряемой и опустошаемой Ливонии и ганзейцы. К примеру, ревельские ратманы жаловались магистру Ливонского ордена, что купцы из Данцига, Ростока, Висмара, Любека и Гамбурга, не говоря уже об антверпенцах и амстердамцах, везут этим русским варварам соль, селёдку, полотно и другие дефицитные товары. Впрочем, а чему, собственно, удивляться? Как писал английский публицист Т. Даннинг, капитал, конечно, боязлив по натуре и не любит шума, но ещё больше он не любит малой прибыли и тем более её отсутствия.
«Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10%, и капитал согласен на всякое применение, при 20% он становится оживлённым, при 50% положительно готов сломать себе голову, при 100% он попирает все человеческие законы, при 300% нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы».
В общем, под шумок ганзейские города решили провернуть выгодное дельце, пока их ливонским конкурентам не до торговли.
Феллин пал, старый магистр Фюрстенберг оказался в русском плену, армия Ордена была разгромлена, преемник Фюрстенберга Кеттлер не мог что-либо изменить, Рига и Ревель жили только потому, что Московит отложил их на десерт. Лишь в октябре 1560 года, фактически под занавес ливонской трагедии, в Шпайере собралось очередное представительное собрание имперских «лутчих людей». Обсуждая вопрос: чем и как помочь Ливонии, депутаты заслушали письма от ливонских ландсгерров. Магистр Ордена, живописуя зверства московитов, обвинял в этом ещё и купцов — да тех же любчан. Они, мол, не имея ни стыда, ни совести, поставляют московитам через захваченную Нарву пушки, порох (kraut), свинец (lot), селитру (salpeter), серу (schwebell), оружие (wafen), доспехи (wahren) и прочую военную амуницию (aller Krigsmunition), не говоря уже о провианте, в том числе сельди (hering), соли (saltz) и других необходимых товарах. Тем самым они только усиливали страдания ливонского народа. Что же делать в таком случае? — вопрошал магистр и давал ответ: нужно воспретить торговлю с московитами через Нарву, положить конец рейсам по реке, а вместе с этим — и поставкам оружия и военных материалов в Россию.
Магистра поддержал мекленбургский герцог Иоанн Альбрехт, приложивший свою руку к тому, чтобы заварилась вся эта ливонская каша — ведь незадачливый коадъютор рижского архиепископа Кристоф был его младшим братом. Герцог также считал, что нужно прекратить торговлю с Россией через Нарву и установить эмбарго на поставки московитам оружия, военных материалов и продовольствия и уж тем более ратных людей. На это, кстати, жаловались ливонские ландсгерры императору и имперским князьям: через ганзейские города, в особенности через Любек, в Московию постоянно ехали и ехали опытные в военном деле специалисты. В своём послании депутатам герцог упомянул и о желании Московита стать ещё и царём морским: в 1559 году по Германии поползли слухи о том, что при посредстве англичан Иван Грозный намерен построить на Балтике свой флот, а также завоевать господство в регионе.
Взаимные усилия ливонских ландсгерров и мекленбургского герцога, а также некоторых других заинтересованных персон, возымели, наконец, действие. 26 ноября 1560 года император обнародовал указ о запрете поставок в Россию любого оружия: доспехов (wöhr), лат (harnisch), мушкетов (hacken), кольчуг (pantzer), пороха, свинца (pley), серы и прочей подобной военной амуниции (khriegs munition) под угрозой сурового наказания. Кроме того, возбранялись также поставки и провианта (прежде всего соли и сельди) — одним словом, всего, что могло как-то усилить военную мощь Московита.
Вслед за императорским указом последовало и итоговое заключение-рейхсабшид Шпайерского собрания. 26 декабря 1560 года оно приняло целую программу противодействия московскому царю. Сюда входило, помимо всего прочего, и предложение поддержать императорский мандат о запрете торговли с московитами военной амуницией и провиантом.
Эмбарго установлено, но…
Итак, решение было принято. Московита следовало примерно наказать, чтобы другим было неповадно. Всё было бы хорошо, если бы не одно «но». В игре участвовало слишком много игроков, и не только германских. Нужно было договориться со всеми заинтересованными сторонами-«потентатами», чтобы они присоединились добровольно, из чувства христианской солидарности к благородному делу оказания помощи страдающему ливонскому народу. А вот с этим-то как раз и начались проблемы, ибо все участники «большой игры» вокруг русской торговли преследовали в ней свой интерес и идти на уступки ради того, чтобы оказать христианскую услугу конкуренту, не очень-то и торопились.
Взять, к примеру, Англию, которую многие в Германии, да и не только в ней, полагали едва ли не главным «виновником» успехов Московита в Ливонии. Весной 1561 года гамбургские ратманы писали королеве Елизавете, что по их приказу задержаны английские купцы, шедшие в русскую Нарву, в трюмах которых находились пушки, прочие орудия и военная амуниция. Кёльнские магистраты сообщали ей, что, по имеющимся у них сведениям, английские негоцианты, несмотря на введённое эмбарго, везли русским аркебузы и прочее оружие. Сам император в мае того же года обратился к королеве с посланием. Он отмечал, что в то время, когда Московит опустошает имперскую провинцию, её купцы поставляют в Россию оружие, ядра, порох, серу и селитру, свинец, железо, соль и сельдь, ткани, и это не говоря уже о том, что через Англию в Россию продолжают приезжать сведущие в военном деле специалисты. Елизавета, конечно же, отрицала все эти обвинения, но шила в мешке не утаишь: английские «торговые мужи», преследуя свой коммерческий интерес, продолжали вести дела с Московитом, а королева де-факто покрывала их.
Но если бы только одни англичане или фламандцы с шотландцами, датчанами и французами поступали таким образом. Не успел император обнародовать свой указ о наложении эмбарго, как ему донесли, что Любек продолжает торговать с русскими (и с ливонцами), поставляя им всякие товары, в том числе и военного назначения. Как же так, —отписывал Фердинанд любекским ратманам, — сколько уже говорено о том, чтобы не поставлять Московиту оружие, селитру и прочее — и что же? Воз и ныне там. А Московит тем временем, получая от Любека то, что ему нужно, усилился до такой степени, что минувшим летом, то есть в феллинскую кампанию 1560 года, захватил лучшую часть Ливонии. Негоже так поступать перед лицом столь агрессивного поведения тирана, — заключал император и требовал от Любека прекратить богопротивную торговлю, угрожая в противном случае санкциями по отношению уже к самому Любеку.
Однако добропорядочных любекских бюргеров грозная отповедь Фердинанда нисколько не напугала и не убедила переменить своё отношение к торговле с московитами. Они заявили, что прекращение торговли с русскими приведёт лишь к тому, что обширный русский рынок захватят иностранцы. И так уже через Ригу, Ревель и в особенности Выборг и Нарву они везли и везли в Россию товары. Если добрые немецкие купцы начнут исполнять императорский указ, то они просто-напросто разорятся, ибо всё их благосостояние покоится на торговле с Россией. Более того, на ганзетаге летом 1559 года представители Любека и Данцига обвинили ревельцев, громче всех выступавших за запрет на торговлю с русскими, в том, что прося помощи от Московита, они между тем продолжают торговать с ним через Выборг. Более того, они препятствовали другим ганзейским купцам делать то же самое, высылая в море каперов для перехвата шедших в Финский залив конкурентов. Только в октябре 1559 года ревельские каперы захватили 16 тяжело гружёных любекских судов, шедших в Нарву. Естественно, что такие действия отнюдь не добавляли любви к ревельцам со стороны любчан и других купцов, пострадавших от их действий.
Эмбарго и нарвское плавание
Собственно говоря, с конца 1550-х годов проблема торгового эмбарго, наложенного на Московию из-за её нападения на Ливонию, оказалась теснейшим образом связана с борьбой между ливонскими городами, прежде всего Ревелем, шведами, датчанами и ганзейцами с одной стороны, а с другой — англичанами и фламандцами. Конкуренты состязались за возможность торговать на обширном и сулившем немалые прибыли русском рынке. Ганзейцы стремились сохранить свою старинную торговую монополию, ревельцы — не допустить, чтобы кто бы то ни было торговал с русскими мимо них. Шведы в лице сперва короля Густава, а потом его сына Эрика страстно желали замкнуть все торговые потоки в Русскую землю на себя, сделав Выборг главным центром-стапелем торговли России с Западом. С начала 1560-х годов, когда Ревель перешёл под владычество шведов, интересы ревельцев и шведской короны совпали.
Англичане же, фламандцы и прочие «гости» на Балтике пытались использовать возникшую с началом войны за Ливонское наследство неразбериху для того, чтобы потеснить традиционных участников балтийской торговли и урвать свою долю прибыли. А чем торговать, что везти московитам — суть не столь важно, лишь бы они покупали, тем самым оправдывая расходы на снаряжение торговых экспедиций и гарантируя столь желанную прибыль. Единственными, кто, быть может, сохранял ещё прежнюю позицию относительно поставок в Россию оружия и военных материалов, были император (но у него не было ни средств, ни флота, чтобы помешать тем, кто нарушал объявленное им эмбарго) и польский король Сигизмунд II. С последним-то как раз всё было понятно: не слишком успешно воюя с Иваном Грозным, он не испытывал никакого удовольствия от того, что кто-то вёз в Московию оружие, которым потом будут бить его рати.
Иван Грозный, напротив, постарался сделать всё возможное, чтобы привлечь иностранных купцов и обеспечить им режим наибольшего благоприятствования в торговле. Взятая в мае 1558 года Нарва стала русским «стапелем» и главным пунктом притяжения иностранных негоциантов, а вопрос о «нарвском плавании», «Narvafahrt», по существу, подменил собой вопрос об эмбарго. Пока чьи бы то ни было торговые суда могли свободно проходить в Нарву и разгружаться там, смысла в эмбарго не было, ибо Нарва с её де-факто режимом свободной экономической зоны (вплоть до того, что в ней не было таможни) как магнит привлекала к себе иноземных торговцев.
О динамике заходов иностранных судов в Нарву можно судить по следующим цифрам (надо иметь в виду, что это данные из книг таможенных сборов с «купцов», следующих через Зунд, то есть далеко не полные). В 1560 году в Нарву прибыло 18 кораблей, в 1562 году — семь, в 1564 году — 12, в 1565 году — уже 40, а в следующем был поставлен рекорд — 98 торговых судов. Подчеркнём ещё раз: это только те суда, шкиперы которых однозначно и недвусмысленно указали портом назначения Нарву. А ведь были и те, кто об этом не говорил, и великое множество кораблей шло из ганзейских городов восточнее Зунда.
«Narvafahrt» стало бельмом на глазу не только для императора, но и в намного большей степени для Сигизмунда II, а также для короля Швеции Эрика XIV. Эрик ещё больше, чем его отец Густав Васа, мечтал о том, чтобы перенаправить торговые потоки в шведский Выборг, вернув те славные времена, когда этот город играл роль главного посредника в торговле России и Запада. Ну а если не выйдет задумка с Выборгом, тогда можно попробовать с Ревелем, который признал свою зависимость от короля Швеции и принял шведский гарнизон. Надо полагать, не без умысла: ревельские ратманы посчитали, что под эгидой шведского короля они сумеют вернуть своему городу и своей коммерции было процветание.
Решив ковать железо, пока оно горячо, Эрик XIV в апреле 1562 года наложил запрет на «нарвское плавание», перекрыв Финский залив на входе. Во исполнение этого указа были предприняты и приличествующие сему действия. С начала лета 1562 года шведская эскадра начала патрулировать у входа в Финский залив. Уже в июне шведы арестовали 32 любекских корабля, направлявшихся в Нарву.
Самоуправство Эрика вызвало бурю негодования у всех, кто был заинтересован в «нарвском плавании». Короля обвинили в «присвоении» моря и попытке ограничить свободу мореплавания и торговли. И хотя уже в августе всё того же 1562 года шведский король пошёл на попятную, открыв вход в Финский залив и в Нарву при условии уплаты таможенного сбора, тем не менее дело было сделано: некая критическая масса недовольства действиями шведов накопилась. Дания и Любек, возмущённые политикой Эрика, заключили союз и летом 1563 года объявили Швеции войну. Началась Северная семилетняя война. Теперь Эрик и его адмиралы могли на совершенно законных основаниях перехватывать корабли, шедшие к Нарву под датским или любекским флагом (да и под другими тоже), и немедленно этим правом воспользовались, не забывая при этом и своей выгоды — торгуя пропусками в Нарву.
На протяжении последующих семи лет, до самого окончания войны, проблема «Narvafahrt» и торгового эмбарго была теснейшим образом связана с действиями её главных участников: Дании, Любека и Швеции. Шведы, датчане и любекцы, напрягая все свои силы, вели ожесточённую борьбу за господство на Балтике, и торговый путь в Нарву оказался под угрозой атак со стороны и флотов враждующих держав, и каперов. Император и рейхстаг были бессильны что-либо сделать, чего не скажешь об участниках этого конфликта, имевших и необходимые средства (деньги и флот), и желание, и волю для того, чтобы добиться своих целей. Эрик неоднократно перекрывал вход в Финский залив, на что датский король Фредерик II отвечал закрытием Зунда. Этим он привёл в ярость Маргариту Пармскую, регентшу Нидерландов: из-за запрета на проход через Зунд голландские купцы не смогли доставлять восточноевропейское зерно в свои порты, в результате чего Нидерланды оказались на грани голода.
Под шумок свой вклад в борьбу с «Narvafahrt» попытался внести и польский король Сигизмунд II. Свою позицию в письме Маргарите Пармской он мотивировал следующим образом:
«Ведя тяжёлую и опасную войну с московским и шведским государями, варварами, схизматиками и тиранами, я неоднократно воспрещал провозить через свои земли какие-либо товары своим врагам. Легко понять, как усиливается Московит, враг Польши и всего христианства, пока его поддерживают европейские торговцы — он с каждым днём становится всё опаснее. Несмотря на это, многие торговцы из личных выгод старались обойти наши постановления и продолжали сноситься с нашим врагом, ценя свои интересы выше общего блага всего христианства».
Поэтому, развивал свою мысль король, он вынужден сделать всё, что в его силах, чтобы положить конец свободному проходу торговых судов в русскую Нарву. С этой целью он в 1562 году воспретил своим подданным плавать в Нарву (надо полагать, что этому чрезвычайно обрадовались в Данциге), а затем учредил под Данцигом специальную морскую базу-«президию». Действуя оттуда, королевские каперы-«спекуляторы» стали нападать на торговые суда, шедшие в Нарву и из неё.
Иван Грозный заключил с Эриком Шведским и Фредериком Датским соглашения, включавшие пункты о свободе мореплавания, но быстро понял, что они не стоят и того клочка бумаги, на которых написаны. Глядя на всё это безобразие, он был вынужден завести в 1570 году собственного «морского отамана», некоего Карстена Роде, чья флотилия начала охоту за кораблями государевых недругов.
Конец истории
Борьба вокруг «нарвского плавания» очень скоро привела к тому, что на Балтике стало тесно от каперов и просто пиратов, которые под шумок атаковали любое попавшееся им на пути торговое судно. Даже наличие у капитана официального разрешения или паспорта на проход в Нарву не давало ничего: прав был тот, у кого на данный момент кулак был больше и тяжелее. Однако слишком выгодной оказывалась торговля с Московитом, чтобы ею можно было просто взять и пренебречь. Шкиперов, в особенности ганзейских и голландских, не останавливали ни угрозы со стороны каперов и пиратов, ни постоянно менявшиеся правила игры со стороны датского и шведского королей, то и дело повышавших пошлины и поборы с проходивших по их водам торговых судов.
В дело шли всякие хитроумные кунстштюки. Те же любекские купцы, понеся серьёзные потери от действий шведов, всё чаще и чаще отказывались самостоятельно плавать в Нарву, фрахтуя для этого суда нейтралов — тех же голландцев. Правда, некоторые отчаянные головы всё же пытались, и не без успеха, прорываться в Нарву. Например, в 1567 году таких храбрецов набралось ни много ни мало, а целых 33. Нейтралы же, голландцы, англичане и шотландцы, стремясь оставить с носом шведов, пытались использовать разность по времени в погодных условиях. Ранней весной, пока шведский флот ещё не успел начать кампанию, они, заплатив датчанам пошлины, проходили Зунд и прорывались в Нарву. Отстоявшись там, поздней осенью, когда шведы из-за штормов укрывались в своих портах и заканчивали кампанию, нейтралы шли обратно. В это же время вторая волна купцов, невзирая на опасность со стороны осенних штормов, проходила в Нарву с тем, чтобы разгрузившись там и благополучно перезимовав, с наполненными русскими товарами трюмами ранней весной следующего года возвратиться домой.
Нормой стало и создание своеобразных конвоев, когда несколько купеческих судов, вооружённых до зубов, шли одним караваном, надеясь силой отбиться от каперов, пиратов и польских «спекуляторов». И ведь отбивались! В общем, несмотря на все препятствия, ни императорские мандаты 1560 и 1562 годов, ни попытки Сигизмунда создать собственную морскую полицию, ни действия датских и шведских властей — ничто не могло остановить «Narvafahrt». Блокада была дырявой, как решето, и практически все попытки (если не считать действий Сигизмунда) были продиктованы прежде всего стремлением одной из сторон установить свою монополию на торговлю с Московитом, оттеснив в сторону конкурентов. О защите христианства вообще и Ливонии в частности от происков русского царя никто и не думал.
В 1570 году завершилась Северная война. Через два года скончался Сигизмунд II, после чего в Польше наступило долгое бескоролевье, когда полякам стало не до борьбы с «нарвским плаванием». Однако ситуация на море ничуть не улучшилась. Сменивший Эрика XIV в результате дворцового переворота Юхан III, при всей его нелюбви к брату, по отношению к «Narvafahrt» придерживался той же позиции и продолжал всеми силами препятствовать проходу торговых судов в Нарву. Очевидно, что его точка зрения обусловила возобновление военных действий между Россией и Швецией.
Увы, успех в этой войне был не на стороне Ивана Грозного. Зимой 1577 года русские рати осадили Ревель. Осада длилась семь недель и не увенчалась успехом. Юхан III отказался принять в расчёт требования императора, имперских князей и «лутчих людей» снять блокаду Нарвы и убрать с моря своих каперов. Новый же польский король Стефан Баторий, подчинив мятежных данцигцев, возобновил действия своих «спекуляторов». Бог знает, как долго продолжалась бы эта история, если бы в сентябре 1581 года Нарву не взяли шведы. Проблема «Narvafahrt» вместе с эмбарго разрешилась сама собой.
Источники и литература:
- Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. — Рязань, 2007.
- Гильдебранд, Г. Отчёты о разысканиях, произведённых в рижских и ревельском архивах по части русской истории / Г. Гильдебранд. — СПб., 1877.
- Напьерский, К.Е. Русско-ливонские акты / К.Е. Напьерский. — СПб., 1868.
- Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. — Т. III (1560–1571) // Сборник Императорского Русского Исторического общества. — Вып. 71. — СПб., 1892.
- Памятники дипломатических сношений Московского государства с Шведским государством. — Т. I (1556–1586) // Сборник Императорского Русского Исторического общества. — Т. 129. — СПб. 1910.
- Рюссов, Б. Ливонская хроника / Б. Рюссов// Сборник материалов по истории Прибалтийского края. — Т. II–III. — Рига, 1879–1880.
- Форстен, Г.В. Акты и письма к истории Балтийского вопроса в XVI и XVII столетиях / Г.В. Форстен. — Вып. 1. — СПб., 1889.
- Форстен, Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648) / Г.В. Форстен. — Т. I. Борьба из за Ливонии. — СПб., 1893.
- Смирнов, А. Схватка за золотой маршрут / А. Смирнов. — Стокгольм, б.г.
- Щербачев, Ю.Н. Датский архив. Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене. 1326–1690 / Ю.Н. Щербачев. — М., 1893.
- Archiv fur die Geschichte Liv-, Est- und Curlands. Neue Folge. — Bd. I–Х. — Reval, 1861–1884.
- Briefe und Urkunden zur Geschichte Livlands in den Jahren 1558–1562. — Bd. I–V. — Riga, 1865–1876.
- Calendar of State Papers, Foreign Series, of the Reign of Elizabeth, 1561–1562. — London, 1866.
- Esper, T. A Sixteenth-Century anti-Russian Arms Embargo / Т. Esper // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas, Neue Folge. — Bd. 15, H. 2. — JuniI, 1967. — Р. 180–196.
- Hansen, H.J. Geschichte der Stadt Narva / H.J. Hansen. — Dorpat, 1858.
- Henning, S. Lifflendische Churlendische Chronica von 1554 bis 1590 / S. Henning. — Riga, 1857.
- Pierling, Р. Hans Schlitte d’apres les Archives de Vienne / Р. Pierling // Revue des Questions Historiques. — T. XIX. — Paris., 1898. — P. 202–210.
- Renner, J. Livländische Historien / J. Renner. — Göttingen, 1876.
https://warspot.ru/12556-narvskoe-plavanie-gromkie-slova-ris...
Свежие комментарии