1812 год навсегда останется совершенно особой датой в богатой событиями многовековой истории России. Грандиозное фиаско организованного казавшимся непобедимым Наполеоном похода в Россию, гибель "Великой армии" при отступлении и победное шествие российских войск по территории изумленной Европы произвели огромное впечатление на современников. Совершенно естественно, что уже в 1813 г. были изданы первые труды, авторы которых пытались разобраться в причинах такого поворота событий. В патриотическом порыве историки и писатели тех лет единодушно провозгласили Кутузова "величайшим полководцем всех времен и народов", "молниеносным Перуном Севера", "совершившим в краткое время знаменитые деяния Цезаря, Ганнибала и Сципиона" (Ф.М.Синельников). В своих стихах Кутузова восславили Г.Р.Державин, В.А.Жуковский и другие, менее известные поэты. И.А.Крылов на события 1812 г. откликнулся сразу 7 баснями, самой известной из которых стала посвященная Кутузову "Волк на псарне". Позже, в 1831 г. А.С.Пушкин посвятил памяти Кутузова следующие строки:

Когда народной веры глас
Воззвал к святой твоей седине:
"Иди, спасай!" Ты встал и спас.
("Перед гробницею святой")

Данное произведение было очень благосклонно принято в обществе, а вот за посвященное Барклаю-де-Толли стихотворение "Полководец" ("1835 г.) поэт подвергся критике как со стороны "патриотически-настроенной" общественности, так и со стороны родственников Кутузова. В результате он даже вынужден был "извиниться" перед публикой в 4-ой книге журнала "Современник" за 1836 г., повторив, как "символ веры", "священую формулу": "Его (Кутузова) титло – спаситель России".

В 60-х годах XIX века Л.Н.Толстым был написан знаменитый роман "Война и мир" в котором М.И.Кутузов был отчасти лишен своего ореола самого гениального и великого полководца современности, но зато приобрел новый: Михаил Илларионович стал единственным человеком, понимающим суть Отечественной войны 1812 г. Но в официальной российской историографии восторжествовало совершенно другое направление, согласно которому причиной победы России в войне 1812 г. стало считаться "единение сословий вокруг престола", а главным героем Отечественной войны был объявлен император Александр I. Основоположником данной концепции стал Д.П.Бутурлин (участник войны 1812 г., флигель-адьютант Александра I). Позже к данной точке зрения присоединился целый ряд верноподданных историков. Даже такой признанный апологет Кутузова, как его бывший адьютант А.И.Михайловский-Данилевский, в своих трудах писал об императоре как о "лучезарном светиле, которое все грело и оживляло". "Главным руководителем Отечественной войны" назвал Александра I и профессор военной академии М. И. Богданович. Данный исследователь, в целом сохраняя почтительный тон по отношению к Кутузову, одним из первых решился упрекнуть фельдмаршала за ошибки при Бородине, Тарутине, под Красным и на Березине, а также за отправление в Петербург заведомо неверных донесений об итогах сражений при Бородине и под Малоярославцем. Последующие исследователи, признавая Кутузова выдающимся полководцем, "спасителем отечества" его уже не называли. С.М.Соловьев писал о Кутузове весьма сдержанно, а В.О. Ключевский вообще обошел личность фельдмаршала молчанием. В 7-томном труде, посвященном 100-летнему юбилею войны 1812 г., заслугам Кутузова отдавалось должное, но при этом признавалось, что он "не был полководцем, равным Наполеону" и что "осторожность старого вождя в соединении с некоторой старческой неподвижностью, болезненностью и усталостью сказалась для нашей армии и с отрицательной стороны". Официальная концепция, объявлявшая "организатором победы" Александра I, популярностью среди историков конца XIX-начала ХХ века уже не пользовалась.

Что касается трудов зарубежных исследователей войны 1812 г., то в большинстве из них главными положительными качествами Кутузова-полководца признаются хитрость и терпение. В то же время отмечается, что как стратег российский главнокомандующий явно уступал не только Наполеону, но и некоторым своим подчиненным (например, Барклаю-де-Толли). Не отказывая Кутузову в определенных военных способностях, западные историки, тем не менее, считают, что из-за дряхлости и болезней его роль в изгнании Наполеона из России была минимальной. Практическим общепризнанным в западной историографии является положение, согласно которому в боях под Красным и Березиной Наполеон сумел избежать полной гибели армии и плена главным образом благодаря медлительности и нерешительности Кутузова.

Для историографии первых лет Советской власти было характерно взвешенное, "умеренно хвалебное" отношение к Кутузову. Исключение составляли труды М.Н. Покровского, который прославленного фельдмаршала выдающимся полководцем не считал и резко критиковал за потерю управления войсками и многочисленные ошибки, допущенные в ходе преследования неприятеля. В конце 30-х годов взгляды на Кутузова и оценка его роли в Отечественной войне 1812 г. стали постепенно меняться, воззрения покойного академика Покровского были подвергнуты уничтожающей критике. А после того как 7 ноября 1941 г. И.В.Сталин с трибуны мавзолея назвал Кутузова в числе "наших великих предков" и, особенно, после учреждения ордена Кутузова в 1942 г. критика данного полководца стало не только "идеологически неправильным", но и небезопасным поступком. В 1945 г., когда отмечалось 200 лет со дня рождения М. И. Кутузова, СНК СССР издал постановление, в котором после долгого перерыва вновь был выдвинут тезис о том, что "полководческое искусство Кутузова превзошло полководческое искусство Наполеона". В 1947 г. журнал "Большевик" напечатал статью Сталина, где утверждалось: "Кутузов... загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления... Энгельс говорил как-то, что из русских полководцев периода 1812 г. генерал Барклай-де-Толли является единственным полководцем, заслуживающим внимания. Энгельс, конечно, ошибался, ибо Кутузов был, бесспорно, двумя головами выше Барклая-де-Толли".

Именно с этого времени Кутузов снова, как в 1813 г., стал центральной фигурой Отечественной войны 1812 г. и единственным спасителем Отечества для всех историков и писателей нашей страны. Критике в то время были подвергнута даже признанная во всем мире работа Е.В.Тарле "Нашествие Наполеона на Россию". В условиях сильнейшего административного давления и угрозы репресий, 77-летний академик вынужден был уступить и написать две статьи в "нужном" направлении ("М.И.Кутузов – полководец и дипломат" и "Бородино"). В настоящее время широкому кругу читателей вновь становятся доступными материалы, позволяющие сделать объективные выводы о роли М.И.Кутузова в грандиозных событиях 1812 г. Чрезвычайно интересным в этом отношении стали, например, публикации журнала "Родина": N 6-7 за 1992 г., посвященный Отечественной войне 1812 г., и N 9 за 1995 г. – круглый стол "Спаситель отечества. Кутузов – без хрестоматийного глянца".

Исключительно богаты фактическим материалом по данной проблеме работы Н.А. Троицкого. В то же время сильными остаются и позиции сторонников традиционной точки зрения, которую в большинстве случаев разделяют авторы школьных учебников и хрестоматий. Например, в 1999 г. вышла в свет рассчитанная на учащихся средних школ биография Кутузова с красноречивым названием "Спаситель отечества: жизнеописание М. И. Голенищева-Кутузова" (Адрианова И.А.).

Давайте же попробуем объективно рассмотреть основные факты биографии Кутузова в обессмертившем его имя 1812 г.

В июне 1812 г. М.И.Кутузов находился в своем волынском имении Горошки. Прошло меньше месяца с тех пор, как он заключил Бухарестский мирный договор с Турцией, за что был возведен в княжеское достоинство с присвоением титула светлости. Заслуги Кутузова на заключительном этапе войны с турками были бесспорными и не вызывали сомнений даже у врагов. Международное положение ввязавшейся в коалиционные войны с Наполеоновской Францией России было чрезвычайно сложным: помимо войн в Европе, наша страна в начале XIX века вынуждена была воевать с Персией (с 1804 г.) и с Турцией (с 1806 г.). Но после побед Кутузова над превосходящими силами противника при Рущуке и Слободзее (в 1811 г.) мир с Турцией был заключен и теперь 52-тысячная Молдавская армия могла быть использована для войны на западном направлении. Франция же по-прежнему вынуждена была держать около 200 тысяч солдат в охваченной партизанской войной Испании, так что воевать с Россией Наполеон мог "только одной рукой". Накануне наполеоновского нашествия Кутузову было почти 67 лет (весьма почтенный возраст в то время) и ему уже трудно было надеяться на новое назначение в действующую армию. Но война спутала все планы генерального штаба России. 26 июня 1812 г. Кутузов прибыл в столицу и уже 15 июля был назначен командующим Нарвским корпусом (предназначавшимся для защиты Петербурга), а 17 июля – избран начальником Петербургского народного ополчения. В данной должности он находился на протяжении 4-х недель, доведя численность ополченцев до 29 420 человек. А между тем на главном фронте войны происходили события, которые скоро привели к невиданному взлету в карьере нашего героя. Но перед тем как приступить к описанию самых важных месяцев его жизни, давайте выясним, кем же был в 1812 г. М. И. Кутузов. Что знали и что думали о нем современники?

Ответ на этот вопрос, вроде бы, лежит на поверхности: Кутузов – это лучший полководец России, отставленный от командования войсками из-за конфликта с императором Александром I. Однако не все так просто. До 1805 г. Кутузов считался талантливым и храбрым боевым генералом, блестящим исполнителем, незаменимым помощником, который со временем и сам может стать крупным полководцем – но не более того. Проиллюстрируем вышесказанное, вкратце проследив боевой путь нашего героя:

1764-65 гг. – капитан Кутузов в качестве волонтера сражается против сторонников избранного королем Станислава Понятовского.

1769 г. – в том же чине Кутузов под командованием генерал-майора Веймарна воюет в Польше против войск Барской конфедерации.

1770 г. – под руководством П. А. Румянцева участвует в сражениях с турками при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. Получает чин премьер-майора и под командованием генерал-аншефа П. И. Панина участвует в штурме Бендер.

1774 г. – под командованием В. М. Долгорукого принимает участие в отражении десанта турок под Алуштой (получает первое ранение в голову).

1777 г. – произведен в полковники (мирное время).

1782 г. – произведен в бригадиры (мирное время).

1784 г. – получает чин генерал-майора (мирное время).

1787-1788 г. г. – "суворовский" период карьеры Кутузова: сражение под Кинбурном и осада Очакова (второе ранение в голову).

В 1789 г. – вновь под командованием Суворова: знаменитый штурм Измаила, получает чин генерал-поручика.

В 1791 г. – Кутузов подчинен Н. В. Репнину и в первый раз от начала до конца руководит значительным сражением самостоятельно: при Бабадаге разбит 22-тысячный корпус турецкой армии. В том же году он командует левым крылом армии Репнина в битве при Мачине.

1792 г. – Кутузов командует авангардом российских войск в Польше главнокомандующий – генерал-аншеф М. В. Каховский).

После этого в военной карьере Михаила Илларионовича отмечается длительный перерыв, связанный с исполнением должностей российского посла в Константинополе (1793-1794 г.г.) и директора Сухопутного шляхетского кадетского корпуса. При Павле I Кутузов продолжает исполнять дипломатические поручения и командует сухопутными войсками в Финляндии. А пришедший к власти в результате дворцового переворота Александр I назначает Кутузова военным губернатором Петербурга. По мнению многих современников, с этой должностью Михаил Илларионович не справился: среди дворян пышным цветом расцвели азартные игры и дуэльные поединки, а на улицах столицы прохожих грабили буквально среди бела дня. В результате 20 августа 1802 г. Кутузов отставлен от должности и отправлен в годичный отпуск.

В 1804 г. – новый взлет в карьере: после удачного участия в маневрах Кутузов назначен командующим 1-ой Подольской армией, отправляющейся на войну с Наполеоном в Австрию. Именно этот поход стал первым действительно серьезным испытанием нашего героя как главнокомандующего большой армией. Для Кутузова это был еще и уникальный шанс проявить себя: в его подчинении находились элитные войска империи (в том числе гвардия) и лучшие генералы страны: П.И.Багратион, Д.С.Дохтуров, М.А.Милдорадович, Ф.П.Уваров, Н.М. и С.М.Каменские. Итогом военной кампании 1805 г. стало поражение под Аустерлицем, которое произвело страшное впечатление на российское общество. Находившийся в 1805 г. в Петербурге Ж. де Местр сообщал в Лондон: "Здесь действие Аустерлицкой баталии на общественное мнение подобно волшебству. Все генералы просят об отставке, и, кажется, будто поражение в одной битве парализовало целую империю".

Таким образом, после 1805 г. у Кутузова появилась репутация генерала, который очень хорошо проявил себя под руководством Румянцева и Суворова, но не имеет талантов главнокомандующего. Под характеристикой А.Ф.Ланжерона подписались бы в то время очень многие: "Он (Кутузов) много воевал... был способен оценить планы кампаний, диспозицию которых ему представляли, он мог отличить хороший совет от плохого и знал, что лучше делать. Но эти качества нейтрализовались не меньшей леностью ума и сил, не позволяли ему толком ничего доказать и ничего толком сделать самому". Лучшей иллюстрацией последнего положения служит поведение Кутузова перед Аустерлицем: главнокомандующий союзной армией предполагает несчастный исход сражения, но даже не пытается вмешаться в ход военного совет и безропотно посылает вверенные ему войска на убой.

В 1812 г. позор Аустерлица еще не забыт, многие помнят, что в этом злосчастном сражении Кутузов потерял управление войсками, и без паники отступила только колонна Багратиона (единственная из пяти). Поэтому в среде профессиональных военных Кутузов особым авторитетом не пользуется. Более того, ни кто иной, как П.И.Багратион в 1811 г. пишет в военное министерство, что Михаил Илларионович "имеет особый талант драться неудачно". В Молдавскую армию Кутузов назначен только после того, как в роли командующих побывали генерал от кавалерии И.И. Михельсон, генерал-фельдмаршал А.А.Прозоровский, П.И.Багратион и Н.М. Каменский.

Именно Н.Каменский (не путать с отцом, который стал прототипом старого князя Болконского – «Война и мир») являлся надеждой и восходящей звездой российской армии и именно он, а не Кутузов, считался в то время лучшим и любимым учеником Суворова. Генеральское звание Н.М.Каменский получил за взятие знаменитого Чертова моста во время Швейцарского похода. В обществе этого полководца очень ценили и возлагали на него большие надежды. Исследователи предполагают, что если бы не ранняя смерть в 1811 г., именно Н.М.Каменский, а не Кутузов стал бы главной кандидатурой на пост "народного" командующего российской армией во время Отечественной войны 1812 года.

Была у Кутузова и другая, еще более сомнительная "слава": в обществе у него была репутация человека, склонного к интригам, рабски преклоняющегося перед вышестоящими, развратного и не совсем честного в финансовых вопросах.

"Кутузов, будучи очень умным, был в то же время страшно слабохарактерным и соединял в себе ловкость, хитрость и таланты с удивительной безнравственностью", – писал о нем А.Ф. Ланжерон.

"Из-за фавора высших он все переносил, всем жертвовал", – свидетельствует Ф.В. Ростопчин.

"Кутузов, искусный и храбрый перед неприятелем полководец, был робок и слаб перед царем", – констатирует весьма расположенный к Михаилу Илларионовичу государственный секретарь А.С.Шишков.

И в Петербурге и в армии многие знали, что заслуженный и поседевший в боях 50- летний генерал собственноручно готовил по утрам и подавал кофе в постель 27- летнему фавориту Екатерины II Платону Зубову. В "Заметках по русской истории XVIII века" А. С. Пушкин назвал "кофейник Кутузова" в ряду самых показательных символов унижения дворянского духа. Интересно, что граф Ж. де Местр считал, что Александр I "недолюбливает его (Кутузова), возможно, из-за слишком уж большой угодливости". П.И.Багратион и А.П.Ермолов, называли Кутузова интриганом, Д.С.Дохтуров – малодушным, М.А.Милорадович – "человеком подлого нрава" и "низким царедворцем". Вспоминали и слова Суворова: "Я не кланяюсь Кутузову; он поклонится раз, а обманет десять раз". Тем не менее ситуация в действующей армии складывалась таким образом, что "спасать Россию" в скором времени должен был отправиться именно Кутузов.

У возглавлявшего 1-ую русскую армию М.Б.Барклая-де-Толли имелись свои взгляды на тактику войны с Наполеоном. Еще в 1807 г. он разработал план "скифской войны", которым поделился с немецким историком Б. Г. Нибургом: "В случае вторжения его (Наполеона) в Россию следует искусным отступлением заставить неприятеля удалиться от операционного базиса, утомить его мелкими предприятиями и завлечь вглубь страны, а затем, с сохраненными войсками и с помощью климата, подготовить ему, хотя бы за Москвой, новую Полтаву". Однако, помимо "скифского" плана Барклая, в России существовали планы наступательной войны, авторами которых были П.И.Багратион, Л.Л.Беннигсен, А.П.Ермолов, Э.Ф. Сен-При, принц А.Вюртембергский. Но самым перспективным считался план главного военного советника императора Александра прусского генерала Карла фон Фуля, который заключался в следующем: в случае войны с Наполеоном одна русская армия должна была отступить к укрепленному лагерю в г. Дриссы, а вторая – ударить в тыл противнику. К счастью Барклай-де-Толли сумел убедить Александра I увести армию из ловушки Дрисского лагеря и нашел в себе смелость попросить его уехать в Петербург. После отъезда императора Барклай приступил к реализации своего плана уклоняясь от генерального сражения с превосходящими силами противника, он отводил свою армию навстречу регулярным и ополченческим резервам и "на пути своём не оставил позади не только ни одной пушки, но даже ни одной телеги" (Бутенев) и "ни одного раненого" (Коленкур).

Если Барклай-де-Толли отводил свои войска осознанно, то Багратион, армия которого была втрое меньше (примерно 49 тысяч человек) отступал вынужденно. Данное обстоятельство выводило пылкого потомка грузинских царей из себя: "Наступайте! Ей-богу, шапками их закидаем!", – призывал Багратион начальника штаба 1-ой армии А.П.Ермолова. Он же жаловался в Петербург, что русским людям нет житья от немцев, писал, что Барклай-де-Толли "генерал не то что плохой, но дрянной", "министр нерешителен, трус, бестолков, медлителен и имеет все худые качества", попутно называя его "подлецом, мерзавцем и тварью". Недовольны Барклаем-де-Толли были и солдаты обеих армий, причем, по свидетельству А.П. Ермолова, "в главную вину ставили ему (Барклаю) то, что он был не русский".

Недовольство Барклаем нарастало, высшее общество Петербурга требовало смещения "немца", и Александр I был вынужден считаться с общественным мнением. Надо сказать, что данный монарх был очень невысокого мнения о деловых качествах своих генералов, в 1805 и в 1811 годах он даже пытался пригласить на должность главнокомандующего русской армией известного республиканского генерала Ж-В. Моро, потом – герцога Веллингтона, и уже в августе 1812 г. – Ж.Б.Бернадота, бывшего наполеоновского маршала, ставшего наследным принцем Швеции. Все эти попытки оказались неудачными, в итоге и в 1805 г., и в 1812 г. главнокомандующим российской армией назначен был все-таки Кутузов.

"Обстоятельства появления Кутузова на посту главнокомандующего обычно представляются так: народ, в том числе дворянство, потребовали этого, и Александр I в конце концов согласился. Документальных данных, подтверждающих эту версию, до сих пор не выявлено: это отражено лишь в некоторых воспоминаниях позднейшего времени... Реальной причиной стало то, что 5 августа 1812 г. в Петербург из армии вернулся П.М.Волконский и привез с собой страшное письмо Шувалова, которое отражало антибарклаевские настроения генералитета. Против Барклая был организован самый настоящий генеральский заговор с участием Ермолова, Багратиона и Шувалова... Шувалов совсем не просил императора о назначении Кутузова, он лишь требовал немедленного удаления Барклая" (А.Тартаковский). Чтобы не брать на себя ответственность, 5 августа 1812 г. Александр поручил вынести решение о кандидатуре нового главнокомандующего специально созданному Чрезвычайному комитету, в состав которого вошли председатель Государственного совета генерал-фельдмаршал Н.И.Салтыков, князь П.В.Лопухин, граф В.П.Кочубей, генерал-губернатор Петербурга С. К.Вязьмитинов, министр полиции А.Д.Балашов и граф А.А. Аракчеев. Комитетом были рассмотрены 6 кандидатур: Л.Л.Беннигсена, Д.С.Дохтурова, П.И.Багратиона, А.П.Тормасова, П.А.Палена и М.И.Кутузова. Предпочтение было отдано Кутузову. Некоторые историки утверждают, что причиной такого выбора стало то обстоятельство, что большинство членов данного комитета и Кутузов являлись членами одной и той же масонской ложи, но данная версия не может быть признана основной и единственно верной. Александр I был недоволен таким ходом событий, но 8 августа он все же утвердил Кутузова в должности: "Я не мог поступить иначе, как выбрать из трех генералов, одинаково мало способных быть главнокомандующими (имеются в виду Барклай-де-Толли, Багратион, Кутузов), того, на которого указывал общий голос, – сказал он своей сестре Екатерине Павловне.

Вопреки распространенному мнению, назначение Кутузова отнюдь не вызвало восторга у высшего командования российской армией: генерал Н.Н.Раевский считал нового главнокомандующего "ни в духе, ни в талантах не выше ничтожества" и открыто говорил, что "переменив Барклая, который не великий полководец, мы и тут потеряли". П.И.Багратион, узнав о приезде светлейшего князя, заявил: "Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги". В дополнении ко всему к действующей армии Кутузов явился в сопровождении двух любовниц, переодетых казаками, так что английский историк Алан Пальмер имел основания написать, что к 1812 г. этот полководец уже прошел путь "от романтического военного героя до скандального развратника". Но не это смущало генералов: Кутузов был стар и сам не отрицал этого: "Признаюсь, что в мои лета служба в поле тяжела и не знаю, что делать", – писал он из Бухареста в марте 1812 г. "Хитрый как грек, умный от природы, как азиат, но в то же время европейски образованный, он (Кутузов) для достижения успеха более полагался на дипломатию, нежели на воинские доблести, к коим по причине возраста и здоровья был уже не способен", – вспоминал о русском главнокомандующем английский военный комиссар Р. Вильсон. "Совсем другого человека видел я в Кутузове (в 1812 г.), которому удивлялся в знаменитое отступление его из Баварии (в 1805 г.). Лета, тяжелая рана и потерпенные оскорбления ощутительно ослабили душевные силы его. Прежняя предприимчивость, многократными опытами оправданная, дала место робкой осторожности", – сетовал А.П.Ермолов. Патриарх советской школы историков М.Н.Покровский считал, что "Кутузов оказался слишком стар для каких бы то ни было решительных действий... С назначением Кутузова – и до конца кампании, в сущности, – армия лишилась всякого центрального руководства: события развивались совершенно стихийным образом".

Однако солдатами и младшими офицерами Кутузов был встречен с ликованием. Клаузевиц, который в 1812 г. сам служил в русской армии, писал: "Относительно боевой репутации Кутузова в русской армии не имелось единодушного мнения: наряду с партией, считавшей его выдающимся полководцем, существовала другая, отрицавшая его военные таланты; все, однако, сходились на том, что дельный русский человек, ученик Суворова, лучше, чем иностранец" (т.е. Барклай-де-Толли). "Потомство и история признали Наполеона grand, а Кутузова – иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем-то неопределенным, – какой-то куклой, полезной только по своему русскому имени", – констатировал в своем знаменитом романе "Война и мир" Л.Н.Толстой.

Кутузов прибыл в действующую армию после того, как Барклай-де-Толли отвел русские войска от разрушенного в трехдневных боях Смоленска, где Наполеон попытался "вовлечь россиян в генеральное сражение за Смоленск, как за один из священных городов России и разгромить сразу обе их армии" (Н.А.Троицкий).

"Что делать, друзья! – сказал в то время покинувшим свои дома смоленским обывателям великий князь Константин Павлович, – Мы не виноваты. Не допустили нас выручать вас. Не русская кровь течет в том, кто командует нами... У меня не менее вас сердце надрывается".

Продемонстрировав публике свой патриотизм, Константин покинул 1-ую армию, заявив, что едет в Петербург, чтобы заставить брата заключить мир с Бонапартом. А благополучно выведший русские армии из расставленной Наполеоном ловушки Барклай-де-Толли стал готовиться к генеральному сражению на выбранной им позиции у Царева-Займища, но все его планы спутало появление Кутузова. А.П.Ермолов, А.Н.Муравьев, М.А.Фонвизин считали место, выбранное Барклаем, выгодным для предстоящей баталии, первоначально счел ее таковой и новый главнокомандующий, однако вскоре он неожиданно отдал приказ к отступлению.

22 августа (2 сентября) российские войска подошли к деревне Бородино, где несколько дней спустя произошло одно из самых известных сражений мировой истории.

Новую позицию у Бородино критиковали П.Багратион и А. Ермолов, К.Маркс и Ф. Энгельс, В.В.Верещагин и Л.Н.Толстой. Последний, впрочем, считал, что для исхода боя никакого значения не имели ни слабость русской позиции, ни полководческий гений Наполеона.

"Всё выбираем места и всё хуже находим", – жаловался Багратион в письме к Ф.Ростопчину. Поддерживал данную точку зрения и М.Н.Покровский, который считал позицию у Бородино "крайне неудачно выбранной и еще хуже укрепленной", так что "Наполеон брал наши батареи кавалерийскими атаками".

Но в рамках "нового взгляда" на выдающуюся тактику М.И.Кутузова (который перед сражением писал, что "позиция, в которой я остановился при деревне Бородино… одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно... Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции…"), многие советские историки стали оценивать позиции российских войск совершенно иначе: "Русские войска расположились на небольшой высоте, а французам как бы пришлось подниматься в гору, преодолевая овраги и искусственные инженерные сооружения... противнику пришлось наступать на все сужающиеся участки фронта, как бы в "воронку", причем то преодолевая глубокие овраги, то взбираясь на холмы" (В.Г.Сироткин). Давайте же рассмотрим сильные и слабые стороны позиции российской армии при Бородине.

Главными опорными пунктами русской позиции были с. Бородино справа, Курганная высота в центре и д. Семеновская слева. Недостатком выбранной позиции была уязвимость левого фланга для удара с фронта: "Наш главнокомандующий крепко ошибся, сочтя Бородино за центр своей защиты, хорошо укрепивши местность у большой дороги и особенно правый фланг, но недостаточно сильно около Семеновского и совсем плохо у Утицы, т. е. на левом фланге", – писал В. Верещагин.

Действительно, правый фланг Кутузов считал главным (т.к. он прикрывал кратчайший путь к Москве – Новую Смоленскую дорогу). Предшествовавший Бородинскому сражению бой у д. Шевардино позволил с большой долей вероятности определить направление главного удара французов, и ненавидевшие друг друга Багратион, Беннигсен и Барклай-де-Толли пришли к общему мнению, предлагая перегруппировать войска слева направо, однако Кутузов ограничился переводом в резерв левого фланга корпуса генерал-лейтенанта Н.А.Тучкова. Главнокомандующий все же приказал укрепить левый фланг флешами у д. Семеновское и "загнуть оный" к флешам. Таким образом, фланг был усилен, но зато снаряды французских батарей, против него действовавших, при перелете попадали в тыл центра и правого фланга русской армии.


Многие читатели знаменитого романа Л.Н.Толстого, вероятно, помнят это описание бессмысленной гибели солдат Андрея Болконского: "Полк князя Андрея был в резервах, которые до 2-го часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более 200 человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей... Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей".

Здесь писатель не погрешил против истины: протяженность русской позиции составляла 8 км, двумя линиями с интервалами не более 200 м стояли пехотные корпуса, за ними – кавалерия, далее – резервы. Чрезмерная скученность и малая глубина боевого порядка русских войск позволяли артиллерии Наполеона поражать все русские линии, вплоть до резервов.

Расположение русских войск было следующим: на правом фланге и в центре русских позиций находилась 1-ая армия Барклая-де-Толли, центром командовал Д.С.Дохтуров, правым крылом – М.А.Милорадович. Левый фланг занимала 2-ая армия Багратиона.

Каковы же были силы противников? По последним данным численный перевес был на стороне русской армии: регулярных войск – более 115 тысяч человек, казаков – 11 тысяч, ополченцев – 28,5 тысяч, итого – около 154 тысяч человек. Офицеров и генералов в русской армии было 3952 человека. Интересно, что только 150 из них были помещиками и имели крепостных (3,79%). Ещё около 700 надеялись унаследовать когда-нибудь весьма скромное поместье. Сражаться за Россию и за Москву вышли в тот день русские мужики и представители служилого дворянства. А у представителей высшей родовой аристократии России в тот тяжелый год нашлись более интересные и важные дела: «русские балы» и «патриотические обеды», бесконечные речи в Дворянских собраниях. Да и гаремы из дворовых девок (которые некоторые, особенно утонченные натуры, замаскировали под крепостные театры) требовали постоянного внимания. Для 10% офицеров Бородинская битва стала первой (а для многих – и последней) в жизни. Французская же армия насчитывала около 133 тысяч человек. В артиллерии количественный перевес также был на стороне русской армии (640 орудий против 587 французских), но при этом во время сражения она, по подсчетам Н.Павленко, выпустила всего 60 тысяч снарядов против 90 тысяч французских (П.Граббе приводит другие цифры: 20 тысяч русских выстрелов против 60 тысяч французских). Кроме того, говоря о соотношении сил следует учитывать, что гвардия Наполеона (около 20 тысяч человек) в битве не участвовала, Кутузов же использовал все резервы.

План Наполеона был следующим: пока на правом фланге русской армии войска Богарне предпринимали отвлекающие атаки, Ней и Даву должны были овладеть Семеновскими флешами и, повернув налево,сбросить Кутузова с резервами в реку Колочу. Корпусу Понятовского поручалось обойти флеши справа.

Бородинское сражение началось в 6-м часу утра 26 августа, когда полк из дивизии генерала Дельзона ворвался в Бородино. Затем войска под командованием Нея, Даву (который был контужен в самом начале сражения) и Мюрата атаковали левый фланг русских, а корпус Понятовского начал обходное движение справа от флешей. Две дивизии под командованием генерала Жюно попытались ударить по войскам Багратиона с фланга – между флешами и д. Утица, но встретились с корпусом К.Багговута, который еще в начале сражения стоял на правом фланге, но был направлен Барклаем-де-Толли на помощь Багратиону: "Большая часть армии Барклая и между прочим целый корпус Багговута прибежал с крайнего фланга к Багратиону, начинавшему уже изнемогать со своими небольшими силами под бешеными натисками Нея... Начни Наполеон атаку раньше, до рассвета, а главное сам он не страдай в этот день своей старой болезнью (dysurie) и поведи дело энергичнее, это перебеганье чуть ли не половины армии под выстрелами вряд ли так окончилось бы", – писал по этому поводу В.В.Верещагин. Сам П.И.Багратион был смертельно ранен осколком ядра во время атаки гренадеров 57 французского полка – по одним данным около 9 часов утра, по другим – около 12 пополудни. Осознав трагичность ситуации и не надеясь более на главнокомандующего Багратион настойчиво просил: "Скажите генералу Барклаю, что участь армии и ее спасение зависят от него". Ранение Багратиона привело к тому, что 2-ая армия "была опрокинута в величайшем расстройстве" (Барклай-де-Толли).

"Одно общее чувство – отчаяние. Около полудня 2-ая армия была в таком состоянии, что некоторые части ее, не иначе как отдаля на выстрел, возможно было привести в порядок", – это свидетельство А.П.Ермолова.

Под командованием генерала П.П.Коновницина войска левого фланга отошли к деревне Семеновское. Явившийся на замену Багратиону Д.С.Дохтуров сел на барабан и заявил: "За нами Москва! Умирать всем, но ни шагу назад". Отступить все же пришлось: дивизия генерала Фриана из корпуса Даву овладела Семеновской, но русские, отойдя на 1 км, сумели закрепиться на новой позиции. Окрыленные успехом маршалы обратились к Наполеону за подкреплением, однако тот решил, что левое крыло противника непоправимо расстроено и отдал приказ атаковать Курганную высоту, чтобы прорвать центр русских.

Какова же была роль Кутузова в Бородинской битве? Многие исследователи приходят к неутешительному выводу, что находившийся за три версты от поля боя главнокомандующий с первых же минут потерял управление армией и никак не влиял на ход битвы. Н.Н.Раевский утверждал: "Нами никто не командовал". По мнению Карла Клаузевица, который лично наблюдал за поведением главнокомандующего 26 августа (7 сентября) 1812 г., роль Кутузова в сражении при Бородино "равнялась почти нулю". Но именно в этот момент, он, единственный раз за все время сражения, вмешался в ход битвы и отдал приказ организовать контрудар во фланг наполеоновской армии силами русской конницы. В обход левого фланга противника отправились кавалеристы Ф.П. Уварова и казаки М.И.Платова. Советскими историками этот рейд оценивался как "гениально задуманная и блестяще выполненная операция". Однако фактические результаты данного маневра не дают никаких оснований для таких выводов. В.Г.Сироткин осторожно признает, что "реальный урон войскам Наполеона от этого рейда был незначительный", но зато "психологический эффект – огромный". Однако сам Кутузов очень холодно встретил вернувшегося Уварова ("Я все знаю – Бог тебя простит"), а после сражения из всех своих генералов не представил к наградам именно "героев" этой "блестящей операции", прямо заявив царю, что награды они не заслужили: встретив у деревни Беззубово войска генерала Орнано, русская кавалерия повернула назад. А.И.Попов заметил, что эта "диверсия принесла больше пользы русским, чем вреда французам", почему же? Дело в том, что этот рейд на некоторое время отвлек внимание Наполеона от штурма Курганной высоты, которая пала таким образом на два часа позже. Первый раз на курганную высоту французы ворвались около 10 часов утра, но были выбиты оттуда русскими войсками под руководством случайно оказавшегося поблизости Ермолова. Во время этой контратаки погиб начальник русской артиллерии А.И.Кутайсов и был взят в плен французский генерал Бонами. Общий штурм Курганной высоты начался в 14 часов. 300 французских орудий с трех сторон (с фронта и со стороны Бородина и Семеновской) обстреливали русские позиции на высоте и, как писал Барклай-де-Толли, "казалось, Наполеон решился уничтожить нас артиллериею". Граф О.Коленкур во главе дивизии кирасир ("gens de fer" – "железных людей") с фланга ворвался на батарею Раевского и погиб там. С фронта на высоту взошли дивизии Жерара, Брусье и Морана. Никто из русских не бежал, все они были уничтожены противником, а генерал П.Г.Лихачев попал в плен. Атака кирасир Коленкура признана самым блестящим маневром Бородинской битвы, а взятие Курганной высоты – самым большим успехом французов в этом сражении.

Но прорвать фронт русских Наполеону не удалось: два кавалерийских корпуса (Латур-Мобура и Груши), пытаясь развить успех, столкнулись с русской кавалерией Ф.К. Корфа и К.А.Крейца. Ситуация была критической, Барклай-де-Толли покинул свою ставку и сражался как простой гусар, многие мемуаристы говорят, что командующий 1-ой армией искал смерти в этом бою. Латур-Мобур и Груши были ранены, но опрокинуть русских французы не смогли. Около 17.00 Даву, Ней и Мюрат просили Наполеона бросить в бой старую гвардию, но получили отказ. Маршал Ней, рыжие волосы которого в этот день стали черными от дыма, в ярости крикнул, узнав об этом решении императора: "S`il a desapris de faire, son affaire, qu`il aille se… a Tuilleri; nous ferons mieux sans lui" ("Если он разучился делать свои дела, то пусть идет с… в Тюильри, мы обойдемся и без него"). Именно в этот момент Кутузов в ответ на сообщение флигель-адьютанта Л.А.Вольцогена о падении Курганной высоты заявил: "Что касается до сражения, то ход его известен мне самому как нельзя лучше. Неприятель отражен на всех пунктах, завтра погоним его из священной земли русской" (описание этого эпизода есть в романе Л. Н. Толстого "Война и мир"). После падения Курганной высоты резко осложнилось положение русских войск на Утицком кургане – важной высоте над Старой Смоленской дорогой. Она уже была однажды захвачена противником (около 11. 00), но отбита в ожесточенном бою, в котором погиб генерал-лейтенант Н.А.Тучков-1. До 16.00 защитники кургана под командованием К.Багговута удерживали свои позиции. Однако после того как в брешь между Семеновским оврагом и д. Утица вошли две дивизии генерала Жюно, Багговут принял решение отвести свои войска на 1,5 км назад – к верховьям Семеновского ручья. После 17.00 сражение стало затихать, только в отдельных местах происходили стычки конницы и до 20.00 гремела канонада. "Битва на Москва-реке была одной из тех битв, где проявлен максимум достоинств и достигнут минимум результатов", – позже признал Наполеон.

"Если в Бородинском сражении армия не была полностью разбита – это моя заслуга", – говорил Барклай-де-Толли. С этим утверждением, пожалуй, можно согласиться: исправляя ошибки главнокомандующего, он направил на левый фланг корпуса Багговута и Остермана, что позволило избежать полного разгрома занимавшей этот фланг 2-ой армии, а переведенный с правого фланга в центр корпус Корфа помог отразить атаки Груши и Латур-Мобура. "Истинным спасителем России" назвал Барклая и знаменитый художник-баталист В.В.Верещагин.

Масштабы и огромное значение Бородинского сражения были в полной мере оценены современниками, как французами, так и русскими. Многие участники битвы оставили воспоминания, которые позволили историкам проследить ход сражения буквально по минутам. Тем более странными кажутся полярные оценки его результатов отечественными и зарубежными историками. Французы гордо говорят о великой победе Наполеона при Москве-реке (на самом деле – при Колоче), русские также объявили Бородино днем военной славы. Чтобы подчеркнуть значение Бородинского сражения отдельные российские историки пошли на откровенный подлог, утверждая, что в данной битве был развеян миф о непобедимости Наполеона (хотя до 26 августа 1812 г. данный полководец не выиграл сражения при Сен-Жан д`Анкр и Прейсиш-Эйлау, а сражение под Асперном 22 мая 1809 г. даже проиграл) и что Бородино "явилось последним актом оборонительной войны" и началом контрнаступления (в сторону Москвы!?).

Для того, чтобы сделать непредвзятые выводы о победе или поражении России при Бородино, следует ответить на два вопроса: первый – какие цели и задачи были поставлены перед русской армией до начала битвы, и второй – удалось ли добиться выполнения этих планов в ходе сражения.

Разные исследователи называют обычно три возможные цели русской армии в сражении под Бородино:

1. ЗАЩИТА МОСКВЫ

Данная задача считалась приоритетной, и сам Кутузов писал царю до начала Бородинского сражения, что "настоящий предмет мой это спасение Москвы", потому что "с потерею Москвы соединена потеря России". То, что данная задача в ходе Бородинского сражения решена не была, очевидно. "Побеждать – это значит идти вперед, отступать – быть побежденным. Москва отдана, сим все сказано", – писал Ж.де Местр. При ином взгляде на проблему нам придется совершенно серьезно цитировать "Всемирную историю, обработанную "Сатириконом": "К вечеру, одержав победу, Кутузов отступил. Побежденные французы с горя заняли Москву". Однако не будем торопиться повторять вслед за М.Н.Покровским, что в Бородинском сражении Кутузов "достиг только того, что был разбит наголову", и посмотрим на Бородинскую битву с другого ракурса.

2. НАНЕСЕНИЕ МАКСИМАЛЬНОГО УРОНА НЕПРИЯТЕЛЮ ПРИ МИНИМАЛЬНЫХ ПОТЕРЯХ СО СТОРОНЫ РОССИЙСКИХ ВОЙСК

"Вся цель устремлена на истребление французской армии", – писал Кутузов Александру I перед отходом с Бородинских позиций. "Основной целью Кутузова было разгромить, возможно более ослабляя, армию Наполеона, в то же время сохраняя как можно полнее боеспособность и маневренные возможности русской армии... Кутузов очень успешно провел с нужными ему результатами ту оборонительную ситуацию, каковой с самого начала являлось для него и для его армии Бородинское сражение, а Наполеон проиграл совершенно безнадежно и неоспоримо тот наступательный бой, который он предпринял с целью разгрома русской армии", – утверждал Е. Тарле. Посмотрим, каковы потери сторон:

По ведомостям из архива Военного министерства Франции, в битве при Бородино Наполеон потерял 28 086 человек, Ф.В.Росточин же, ссылаясь на "документы, оставленные неприятелем", потери французов определяет в 52 482 человека. При этом Великая армия потеряла 49 генералов (10 убитыми и 39 ранеными). Потери же русской армии по разным источникам колеблется от 50 до 60 тысяч человек. 6 генералов было убито и 23 ранено. Трофеи с обеих сторон примерно одинаковы: французы захватили 15 пушек и 1 000 пленных, среди которых оказался 1 генерал (П.Г.Лихачев), русские – 13 пушек и 1 000 пленных, в числе которых также 1 генерал (Бонами). Таким образом, потери русской армии оказались как минимум не меньшими, чем потери французов. Поэтому с этой точки зрения Бородинское сражение окончилось "вничью".

3. БОРОДИНСКОЕ СРАЖЕНИЕ КАК "ИСКУПИТЕЛЬНАЯ ЖЕРТВА" ПЕРЕД ОСТАВЛЕНИЕМ МОСКВЫ

Некоторые исследователи утверждают, что Кутузов с самого начала не верил в возможность победы, но так как сдать Москву без боя он не мог, то Бородинская битва стала "искупительной жертвой" перед оставлением "второй столицы": "Кутузов, наверное, не дал бы Бородинского сражения, в котором, по-видимому, не ожидал одержать победы, если бы не голос двора, армии, всей России его к этому не принуждал. Надо полагать, что он смотрел на это сражение, как на неизбежное зло", – писал Клаузевиц. Похожего мнения о намерениях Кутузова был и А.П.Ермолов, который писал, что новый главнокомандующий "желал только показать решительное намерение защищать Москву, совершенно о том не помышляя". Ермолов сообщает также, что когда Барклай-де-Толли вечером 1 сентября стал убеждать Кутузова в необходимости оставить Москву, Михаил Илларионович "внимательно выслушав, не мог скрыть восхищения своего, что не ему присвоена будет мысль об отступлении, и, желая сколько возможно отклонить от себя упреки, приказал к 8 часам вечера созвать г. г. генералов на совет". Если предположить, что Кутузов на самом деле не имел намерения защищать Москву и русские войска своим героизмом должны были всего лишь искупить позор оставляемой неприятелю Москвы, то следует признать, что данная задача была блестяще выполнена. Французский генерал Рапп вспоминал, что никогда еще не доводилось ему "видеть такой резни", а Ж.Пеле утверждал, что "другие войска были бы разбиты, и может быть, уничтожены до полудня. Русская армия заслужила величайшие похвалы". Но французы резонно указывают, что их армия не использовала всех возможностей, и что в Бородинском сражении сам император Наполеон оказался не на высоте: "Перебирая все, чему я был свидетелем в продолжение этого дня и сравнивая эту битву с Ваграмом, Эйслингом, Эйлау и Фридландом, я был поражен недостатком у него (Наполеона) энергии и деятельности", – писал барон Лежён.

"Наполеон... в критические минуты выказал великую нерешительность, и, пропустив счастливую минуту, оказался ниже своей репутации", – считает маркиз де Шомбре.

Е.Богарне признался, что "не понимает нерешительности, выказанной его приемным отцом", Мюрат говорил, что он "не узнавал в этот великий день гений Наполеона", а Ней – что "император забыл свое ремесло".

Так или иначе, после окончания сражения французские войска были отведены с батареи Раевского и Багратионовых флешей на исходные позиции, что свидетельствует, скорее всего, о желании Наполеона дать своим солдатам возможность отдохнуть в стороне от трупов, густо усеявших поле боя. Это же обстоятельство дает основание говорить о "ничейном" результате Бородинского сражения – поле боя оказалось территорией, свободной от войск каждой из сторон, а русская армия, оставив занимаемые ею утром позиции, заняла другую линию обороны, атаковать которую, введя в дело гвардию, император не решился. На острове Святой Елены Наполеон выдвинул формулу, во многом примирившую военных историков обеих стран: "Французы показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми".

После кровопролитного сражения при Бородино русская армия не получила обещанных подкреплений (взамен солдат Кутузов получил жезл фельдмаршала и 100 000 рублей), и потому отступление было неизбежным. Однако обстоятельства эвакуации Москвы навсегда останутся позорным пятном на репутации высшего военного и гражданского руководства страны. Врагу были оставлены 156 орудий, 74 974 ружья, 39 846 сабель, 27 119 орудийных снарядов – и это при том, что оружия не хватало и в российской армии в конце 1812 г. было официально предписано иметь 776 ружей на батальон (1 000 человек) – 200 рядовых и 24 унтер-офицера были безоружны. Лишь в 1815 г. количество ружей было доведено до 900 на батальон. Кроме того, в Москве были оставлены 608 старинных русских знамен и больше 1 000 штандартов. Такого количества оружия и знамен россияне не оставляли никогда и никому. При этом М.И.Кутузов в своем письме от 4 сентября клятвенно заверял императора: "Все сокровища, арсенал, и все почти имущества, как казенные, так и частные, из Москвы вывезены". Но хуже всего было то, что на смерть в опустевшем городе были оставлены 22,5 тысячи раненых, которые "поручались человеколюбию французских войск" (еще от 10 до 17 тысяч были брошены на пути от Бородина к Москве). "Душу мою раздирал стон раненых, оставляемых во власти неприятеля", – писал Ермолов. Неудивительно, что все это произвело крайне тяжелое впечатление на солдат русской армии:

"Войска в упадке духа", – сообщает Н.Н.Раевский.

"Многие срывали с себя мундиры и не хотели служить после поносного уступления Москвы", – вспоминает начальник канцелярии Кутузова С.И.Маевский.


"Побеги солдат... весьма увеличились после сдачи Москвы... В один день переловили их четыре тысячи", – это свидетельство адьютанта Кутузова А.И.Михайловского- Данилевского.

Ф.В.Ростопчин и его секретарь А. Я. Булгаков пишут в своих воспоминаниях, что после сдачи Москвы многие в армии стали называть Кутузова "темнейшим князем". Сам Кутузов выехал из Москвы "так, чтоб, сколько можно, ни с кем не встретиться" (А.Б.Голицин). 2 (14) сентября (день эвакуации Москвы) главнокомандующий по существу прекратил выполнять свои функции и за порядком прохождения войск следил Барклай-де-Толли, который "пробыл 18 часов не сходя с лошади".

На совете в Филях Кутузов приказал "отступать по рязанской дороге". Со 2 по 5 (14-17) сентября армия следовала данному приказу, однако в ночь на 6 (18) сентября поступил новый приказ главнокомандующего, согласно которому один казачий полк продолжал движение в прежнем направлении, тогда как вся остальная армия повернула к Подольску и далее по Калужской дороге на юг. Клаузевиц писал, что "русская армия (маневр) прекрасно выполнила…. с громадной пользой для себя". Сам Наполеон на острове Святой Елены признавал, что "старая лиса Кутузов" его тогда "здорово обманул" и называл этот маневр российской армии "прекрасным". Честь замысла "флангового марша" приписывают Багратиону, Барклаю-де-Толли, Беннигсену, Толю и многим другим, что говорит лишь о естественности движения в данном направлении: идея "витала в воздухе". В романе "Война и мир" Л.Н.Толстой с некоторой иронией писал: "Если бы представить себе... просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильней. Передвижение это... было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии". Закончился "фланговый марш" близ деревни Тарутино, куда Кутузов привел около 87 тысяч солдат, 14 тысяч казаков и 622 орудия. Увы, как и предсказывал Багратион, высшее руководство российской армии разделилось здесь на партии и группы, которые проводили время в бесплодных и вредных для дела интригах.

"Где этот дурак? Рыжий? Трус?" – кричал Кутузов, прикидываясь, будто забыл как нарочно нужную фамилию и силится вспомнить. Когда ему решились сказать, не Беннигсена ли он имеет в виду, фельдмаршал ответил: "Да, да, да!" Так было как раз в день Тарутинской битвы. Повторялась на глазах всей армии история Багратиона с Барклаем", – сетовал по этому поводу Е.Тарле.

"Барклай... видел рознь между Кутузовым и Беннигсеном, но не поддерживал ни того, ни другого, равно осуждая обоих – "двух слабых стариков", один из которых (Кутузов) был в его глазах "бездельником", а другой – "разбойником".

"Барклай и Беннигсен враждовали с самого начала войны, все время. Кутузов же занял по отношению к ним позицию "третьего радующегося", – писал Н. А. Троицкий.

"Я в Главную квартиру почти не езжу... там интриги партий, зависть, злоба, а еще более... эгоизм, несмотря на обстоятельства России, о коей никто не заботится", – писал Н. Н. Раевский.

"Интриги были бесконечные", – вспоминал А.П.Ермолов.

"Все, что я вижу (в Тарутинском лагере) внушает мне полнейшее отвращение", – соглашается с ними Д.С.Дохтуров. Признанный современниками великим мастером интриг, Кутузов и здесь остался победителем, вынудив сначала Барклая-де-Толли, а потом и Беннигсена покинуть армию. Барклай уехал 22 сентября (4 октября) 1812 г. Он имел полное право сказать Левенштерну: "Я передал фельдмаршалу армию сохраненную, хорошо одетую, вооруженную и не деморализованную... Фельдмаршал ни с кем не хочет разделить славу изгнания неприятеля со священной земли нашего Отечества…. Я ввёз экипаж на гору, а с горы он скатится сам при малом руководстве".

Тем не менее, мобилизационные службы русской армии работали исправно, и к середине октября Кутузов имел под своим командованием около 130 тысяч солдат и казаков, примерно 120 тысяч ополченцев и 622 орудия. Находившийся в Москве Наполеон располагал армией в 116 тысяч человек. Русская армия чувствовала себя достаточно сильной и стремилась к наступлению. Первой пробой сил стал бой у реки Чернишны (Тарутинское сражение).

С 12 (24) сентября 1812 г. авангард Великой армии (примерно 20-22 тысячи человек) под руководством Мюрата в бездействии стоял у речки Чернишны. 4 (16) октября Кутузов подписал составленную генерал-квартирмейстером Толем диспозицию нападения на отряд Мюрата, однако Ермолов, желая "подставить" Коновницина, бывшего любимцем главнокомандующего, уехал в неизвестном направлении. В результате на следующий день в назначенных местах не оказалось ни одной русской дивизии. Кутузов пришел в ярость, жестоко оскорбив при этом двух ни в чем неповинных офицеров. Один из них (подполковник Эйхен) после этого покинул кутузовскую армию. Ермолова главнокомандующий распорядился было "исключить со службы", но быстро отменил свое решение. С опозданием на 1 день русская армия все же атаковала неприятеля. Пехотные части опоздали ("У вас всё на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров", – сказал по этому поводу Кутузов Милорадовичу). Но внезапная атака казаков Орлова-Денисова имела успех: "Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза, и всё, что было в лагере, неодетое, спросонков, бросило пушки, ружья, лошадей, и побежало куда попало. Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и всё что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных" (Л. Толстой).

В результате потери темпа атаки французы пришли в себя, построились для боя и встретили подошедшие егерские полки русских таким плотным огнем, что, потеряв несколько сотен человек, в числе которых был генерал Багговут, пехота повернула обратно. Мюрат медленно и с достоинством отводил свои войска за речку Чернишну к Спас-Купле. Полагая, что массированная атака отступающего противника приведет к полному его уничтожению, Беннигсен просил Кутузова выделить войска для преследования. Однако главнокомандующий отказал: "Не умели утром взять живьём Мюрата и притти вовремя на место, теперь нечего и делать", – сказал он. В данной ситуации Кутузов был совершенно прав.

Тарутинское сражение традиционно высоко оценивается в отечественной исторической литературе. О.В.Орлик в монографии "Гроза двенадцатого года" пошла, пожалуй, дальше всех, приравняв его по значению к битве на Куликовском поле (1380 г.). Однако незначительность успеха признавалась даже в штабе главнокомандующего. Так П.П.Коновницин считал, что, поскольку Мюрату "дана возможность отступить в порядке с малою потерею... никто не заслуживает за это дело награды".

В Москве Наполеон провел 36 дней (со 2 сентября по 7 октября по старому стилю). Маршалы советовали покинуть город сразу после начала пожаров, и с военной точки зрения они, безусловно, были правы. Однако были свои резоны и у Наполеона, который утверждал: "Москва – это не военная позиция, это – политическая позиция". Лишь убедившись, что предложений мира со стороны русских не последует, Наполеон вернулся к отвергнутому им прежде плану двухэтапной войны: перезимовать в западных русских провинциях или в Польше с тем, чтобы весной 1813 г. начать все сначала. Все еще Великая армия насчитывала более 89 000 пехотинцев, около 14 000 кавалеристов и примерно 12 000 нестроевых (больных и раненых) воинов. Уходившую из Москвы армию сопровождали от 10 до 15 тысяч повозок, в которые "были напиханы, как попало, меха, сахар, чай, книги, картины, актрисы Московского театра" (А. Пасторе). По словам Сегюра, все это походило "на татарскую орду после удачного нашествия".

Куда же вел свою армию Наполеон? В советской историографии послевоенных лет утвердилось мнение, что Наполеон шел "через Калугу на Украину", Кутузов же, разгадав замысел неприятельского полководца, спас Украину от вражеского нашествия. Однако известны приказы Наполеона от 11 октября (маршалу Виктору и генералам Жюно и Эверсу) о движении на Смоленск. О походе французской армии к Смоленску сообщают в своих мемуарах А.Коленкур, Ф.-П.Сегюр и А.Жомини. И, следует признать, что данное решение Наполеона было вполне логичным и разумным: ведь именно Смоленск назначил император главной базой Великой армии, именно в этом городе должны были быть созданы стратегические запасы продовольствия и фуража. На калужское направление Наполеон вышел совсем не потому, что ему не нравилась дорога, по которой он пришел в Москву: своим движением император намеревался лишь прикрыть Смоленск от Кутузова. Достигнув этой цели под Малоярославцем, Наполеон не пошел "через Калугу на Украину", а, в соответствии со своим планом, продолжил движение на Смоленск.

Общеизвестно, что после вступления в Москву Наполеон на 9 дней потерял российскую армию из вида. Не все знают, что в похожей ситуации оказался и Кутузов после отступления Наполеона из Москвы: французы покинули город 7 октября (по старому стилю), но лишь 11 октября казаки из отряда генерал-майора И.Д. Иловайского принесли эту сенсационную новость в русский лагерь в Тарутино. Из-за незнания местоположения французской армии едва не погиб корпус генерала Дохтурова. От поражения его спасли партизаны отряда Сеславина. 9 октября командир одного из партизанских отрядов генерал-майор И.С.Дорохов сообщил Кутузову, что в Фоминское вступили отряды кавалерии Орнано и пехоты Брусье. Не подозревая, что следом за ними идет вся "Великая армия", Дорохов просил помощи для нападения на неприятеля. Главнокомандующий направил к Фоминскому корпус Дохтурова, который, проделав утомительный многокилометровый марш, вечером следующего дня прибыл в деревню Аристово. На рассвете 11 октября русские должны были атаковать превосходящие силы французов, но в полночь в Аристово капитан А.Н.Сеславин доставил пленного унтер-офицера, который сообщил, что вся "Великая армия" движется на Малоярославец. При получении этого известия потерявший неприятельскую армию Кутузов "прослезился от радости" и его можно понять: если бы Наполеон двинул свои войска не к Смоленску, а на Петербург, русского главнокомандующего ждала бы позорная отставка.

"На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург... ибо с вверенной вам армией... вы имеете все средства отвратить сие новое несчастье", – предупреждал его Александр в письме от 2 октября (14 октября по новому стилю).

Не успевший отдохнуть корпус Дохтурова прибыл к Малоярославцу вовремя. 12 (24) октября он вступил в бой с дивизией Дельзона, которой выпала честь первой начать Бородинское сражение. В этом бою Дельзон погиб, а знаменитый партизан, генерал-майор И. С. Дорохов получил тяжелую рану (от последствий которой он и скончался). После полудня к Малоярославцу подошли и тут же вступили в бой корпус генерала Раевского и две дивизии из корпуса Даву. Главные силы противников в бой не вступали: и Наполеон, и Кутузов наблюдали со стороны за ожесточенным сражением, в котором участвовало около 30 тысяч русских и 20 тысяч французов. Город переходил из рук в руки, по разным источникам, от 8 до 13 раз, из 200 домов уцелели только 40, улицы были завалены трупами. Поле боя осталось за французами, Кутузов отвел свои войска на 2, 7 км к югу и занял там новую позицию (но в рапорте царю от 13 октября 1812 г. он сообщил, что Малоярославец остался у русских). 14 октября и русская и французская армии практически одновременно отступили от Малоярославца. Кутузов отвел свои войска к селу Детчино и Полотняному Заводу, причём, согласно воспоминаниям современников, готов был продолжить отступление даже за Калугу ("Калугу ждет судьба Москвы", – говорил Кутузов своему окружению). Наполеон же издал приказ: "Мы шли, чтобы атаковать неприятеля... Но Кутузов отступил перед нами... и император решил повернуть назад". После чего повел свою армию на Смоленск.

Следует признать, что с тактической точки зрения сражение за Малоярославец, которое Кутузов ставил в один ряд с Бородинской битвой, было проиграно русской армией. Но именно о нем Сегюр позже скажет ветеранам Великой армии: "Помните ли вы это злосчастное поле битвы, на котором остановилось завоевание мира, где 20 лет непрерывных побед рассыпались в прах, где началось великое крушение нашего счастья?" Под Малоярославцем Наполеон впервые в жизни отказался от генерального сражения и в первый раз добровольно повернулся спиной к противнику. Академик Тарле считал, что именно от Малоярославца, а не от Москвы началось истинное отступление Великой армии.

А между тем из-за неожиданного отступления Кутузова русская армия потеряла контакт с армией Наполеона и настигла ее лишь у Вязьмы. Сам Наполеон 20 октября говорил А. Коленкуру, что "никак не может понять тактику Кутузова, оставлявшего нас в полном спокойствии". Однако уже 21 октября отряд Милорадовича вышел на старую Смоленскую дорогу раньше, чем по ней прошли войска Богарне, Понятовского и Даву. Первые из них он пропустил, чтобы иметь возможность атаковать превосходящими силами корпус Даву. Однако "Великая армия" в то время еще оставалась великой, Богарне и Понятовский повернули свои войска назад, в то время как Кутузов в который раз отказался послать подкрепления: "он слышал канонаду так ясно, как будто она проходила у него в передней, но несмотря на настояния всех значительных лиц Главной квартиры, он оставался безучастным зрителем этого боя... Он не хотел рисковать и предпочел подвергнуться порицанию всей армии", – вспоминал близкий к Кутузову генерал В. И. Левенштерн.

"Лучше построить неприятелю построить "золотой мост", нежели дать ему сорваться с цепи", – так Кутузов объяснил свою тактику английскому комиссару Р. Вильсону.

Тем не менее, под Вязьмой французские потери в несколько раз превосходили потери русских. Так начинался знаменитый параллельный марш: "Этот маневр был им (Кутузовым) замечательно правильно рассчитан, – писал Жомини, – он держал французскую армию под постоянной угрозой обогнать ее и отрезать путь отступления. Вследствие последнего обстоятельства французская армия вынуждена была форсировать марш и двигаться без малейшего отдыха".

После боя под Вязьмой начались заморозки, и "показался авангард самого могущественного союзника нашего, генерала Мороза" (Р.Вильсон). Вспомогательным войском Кутузова" назвал морозы и русский мемуарист С.Н.Глинка. Однако союзником "генерал Мороз" был очень сомнительным, т.к. не разбирал, где свои, а где чужие. Дело осложнялось воровством интендантов и злоупотреблениями поставщиков: "Купцы видели, что голыми руками отразить неприятеля нельзя, и бессовестно пользовались этим случаем для своего обогащения", – вспоминал А. Д. Бестужев-Рюмин.

Даже цесаревич Константин Павлович не посчитал для себя зазорным нажиться на русской армии: осенью 1812 г. он продал в Екатеринославский полк 126 лошадей, 45 из которых оказались "сапатыми" и "были застрелены немедленно, чтобы не заразить других", "55 негодных было велено продать за что бы то ни было" и лишь 26 лошадей были "причислены в полк". В результате даже солдаты привилегированного лейб-гвардии Семеновского полка не получили полушубков и валенок.

"Я предохранял свои ноги от мороза, засовывая их в меховые шапки французских гренадер, коими была усеяна дорога. Мои гусары страшно страдали... Наша пехота была страшно расстроена. Ничто не делает человека таким малодушным, как холод: если солдатам удавалось забраться куда-нибудь под крышу, то не было никакой возможности выгнать их оттуда... мы бедствовали не менее неприятеля", – вспоминал генерал Левенштерн.

Крайне плохо обстояло дело и с продовольственным обеспечением армии. 28 ноября поручик А.В.Чичерин записал в своем дневнике, что "гвардия уже 12 дней, а армия целый месяц не получает хлеба". Сотни русских солдат ежедневно выбывали из строя не по причине ранений, а из-за переохлаждения, недоедания и элементарного переутомления. Не склонный огорчать царя правдой Кутузов в письме к Александру от 7 декабря 1812 г. пишет, что в скором времени армию смогут догнать не менее 20 000 выздоровевших. О том, сколько человек никогда не смогут догнать армию, фельдмаршал предпочел не сообщать. Подсчитано, что потери Наполеона на пути от Москвы до Вильно составили примерно 132,7 тысяч человек, потери русской армии – не менее 120 тысяч человек. Таким образом, Ф. Стендаль имел полное право писать, что "русская армия прибыла в Вильно не в лучшем виде, чем французская". Двигаясь наперерез вражеской армии, российские войска вышли к селу Красному, где 3-6 (15-18) ноября произошел ряд столкновений с неприятелем. 15 ноября Молодая гвардия во главе с генералом Роге выбила из Красного достаточно сильный отряд русского генерала Ожановского (22-23 тысячи солдат при 120 орудиях). 16 ноября Наполеон продолжал маневрировать в наступательном духе. Вот как описывает события тех дней сержант французской армии Бургонь: "Пока мы стояли в Красном и его окрестностях, войско в 80 000 человек окружило нас... всюду виднелись русские, очевидно, рассчитывающие без труда одолеть нас... Император, наскучив преследованием этой орды, решил от нее избавиться. Пройдя через русский лагерь и атаковав селение, мы заставили неприятеля побросать часть артиллерии в озеро, после чего большинство их пехоты засело в домах, часть которых была в огне. Там-то мы и дрались с ожесточением врукопашную. Последствием этого кровопролитного боя было то, что русские отступили от своих позиций, однако не удалились".

Два дня под Красным император ожидал вестей от "храбрейшего из храбрых" – маршала Нея, который шел в арьегарде Великой армии. 17 ноября, убедившись, что отряды Нея блокированы и не имеют шансов на спасение, Наполеон начал отводить свои войска. Все бои под Красным проходили примерно одинаково: русские войска поочередно атаковали на марше три корпуса Великой армии (Богарне, Даву и Нея) по мере их продвижения к Красному. Каждый из этих корпусов на какое-то время оказывался в окружении, но все они из окружения вышли, потеряв главным образом совершенно разложившихся и небоеспособных солдат. Вот как описывал один из эпизодов этого сражения Л. Н. Толстой в романе "Война и мир": "Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он (Милорадович), подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на еле движущихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, т.е. к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось". Сходную картину в своих воспоминаниях рисует и Денис Давыдов: "Сражение под Красным, носящее у некоторых военных писателей пышное название трехдневного боя, может быть по всей справедливости названо лишь трехдневным поиском на голодных, полунагих французов; подобными трофеями могли гордиться ничтожные отряды вроде моего, но не Главная армия. Целые толпы французов при одном появлении небольших наших отрядов на большой дороге поспешно бросали оружие". А вот как, по описаниям того же Д.Давыдова, выглядела под Красным знаменитая Старая гвардия: "Наконец подошла Старая гвардия, посреди которой находился сам Наполеон... Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье на курок и гордо продолжал путь, не прибавляя ни шагу... Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов... Гвардия с Наполеоном прошла посередине толпы казаков наших как стопушечный корабль между рыбацкими лодками".

И вновь почти все мемуаристы рисуют картины слабости и безынициативности руководства русской армии, главнокомандующий которой, по общему мнению, явно стремился избежать встречи с Наполеоном и его гвардией:

"Кутузов со своей стороны, избегая встречи с Наполеоном и его гвардией, не только не преследовал настойчиво неприятеля, но оставаясь почти на месте, находился все время значительно позади" (Д.Давыдов).

Кутузов под Красным "действовал нерешительно главным образом из опасения встретиться лицом к лицу с гениальным полководцем" (М. Н. Покровский).

Французский историк, участник похода в Россию Жорж де Шомбре считал, что под Красным французы спаслись только благодаря медлительности Кутузова.

"Этот старец выполнил лишь наполовину и плохо то, что так мудро задумал", – писал Ф.-П.Сегюр.

Российский главнокомандующий вряд ли заслужил столько упреков: смертельно уставший, больной человек совершил больше, чем позволяли его силы. Мы уже рассказывали, какие страдания испытывали на пути от Малоярославца к Вильне молодые сильные мужчины, для старика же этот путь стал крестным, через несколько месяцев он умер.

"Кутузов полагал, что французские войска, в случае совершенного отрезания им пути отступленья, могли дорого продать успех, который, по мнению старого фельдмаршала, и без всяких усилий с нашей стороны не подлежит сомнению", – объяснял тактику главнокомандующего А.П.Ермолов. А пленный французский генерал М.-Л.Плюибиск вспоминал, что перед Березиной Кутузов сказал в разговоре с ним: "Я, уверенный в вашей погибели, не хотел жертвовать для сего ни единым солдатом". Однако вряд ли стоит воспринимать эти слова Кутузова всерьез: главнокомандующий прекрасно видел, что тяготы зимнего пути убивают русских солдат вернее неприятельских пуль. Все требовали от Кутузова стремительных маневров и блестящих результатов, и он должен был как-то объяснять свое "бездействие". Правда же состояла в том, что основная масса российских войск была не способна передвигаться быстрее французов, и, следовательно, никак не могла "отрезать" или окружить их. Главные силы русской армии с трудом выдерживали темп, заданный отступающими французами, предоставив право атаковать остатки "Великой армии" легким кавалерийским отрядам, которые легко брали в плен "некомбатантов", но не могли справиться с сохранившими боеспособность частями французской армии.

Тем не менее, по выражению А.З.Манфреда, после Красного "Великая армия" "перестала быть не только великой, она переставала быть армией". Боеспособных солдат в ней оставалось не более 35 тысяч человек, за этим ядром, растянувшись на многие километры, тянулись десятки тысяч безоружных и больных людей.

А что же Ней? 18 ноября, еще не зная, что Наполеон уже ушел из Красного, маршал попытался прорваться туда сквозь войска Милорадовича, Паскевича и Долгорукого. У него было 7-8 тысяч боеспособных солдат, столько же больных и раненых и 12 пушек. Ней был окружен со всех сторон, его орудия были подбиты, впереди стояли основные силы русской армии, позади – едва покрывшийся льдом Днепр. Нею предложили сдаться: "Фельдмаршал Кутузов не посмел бы сделать такое жестокое предложение столь знаменитому воину, если бы у того оставался хоть один шанс спасения. Но 80 тысяч русских стоят перед ним, и если он в этом сомневается, Кутузов предлагает ему послать кого-нибудь пройтись по русским рядам и сосчитать их силы", – было написано в письме, которое доставил парламентер.

"Вы, сударь, когда-нибудь слышали, чтобы императорские маршалы сдавались в плен?", – ответил ему Ней.

"Продвигаться через лес! – приказал он своим войскам, – Нет дорог? Продвигаться без дорог! Идти к Днепру и перейти через Днепр! Река еще не совсем замерзла? Замерзнет! Марш!".

В ночь на 19 ноября к Днепру подошли 3 000 солдат и офицеров, 2 200 из них провалились под лед. Остальные во главе с Неем пришли к императору. "Ней сражался как лев... он должен был погибнуть, у него не было иных шансов к спасению, кроме силы воли и твердого желания сохранить Наполеону его армию... этот подвиг будет навеки достопамятен в летописях военой истории", – писал в своих воспоминаниях В.И.Левенштерн.

"Если цель русских состояла в том, чтоб отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими победоносным", – писал Л. Толстой.

"Наполеона погубило то, что он вздумал вести победоносную войну с русскими. Удивительнее всего, что так оно и случилось: Наполеон действительно вел победоносную войну с русскими. Всюду русские отступали, Наполеон побеждал, русские уходили из Москвы, Наполеон вступал в Москву, русские терпели поражения, Наполеон терпел победы. Кончилось тем, что Наполеон потерпел последнюю победу при Березине и ускакал в Париж", – иронизировал один из авторов "Всемирной истории, обработанной "Сатириконом" А. Аверченко. Так что же случилось на Березине?

8 сентября (по старому стилю) флигель-адьютант А.И.Чернышов привез Кутузову составленный в Петербурге план разгрома французских войск на Березине. Заключался он в следующем: армии Чичагова (с юга) и Витгенштейна (с севера) должны были в районе Борисова преградить путь французским войскам, преследуемым Главной армией Кутузова. До середины ноября действительно казалось, что Наполеону не удастся уйти из России: 4 (16) ноября авангард адмирала П.В.Чичагова захватил Минск, где французскую армию ждали огромные запасы продовольствия, фуража и военного снаряжения. Казачий полк уже знакомого нам Чернышова был послан к армии Витгенштейна с сообщением о победе и Чичагов не сомневался, что его движение к Березине будет поддержано с севера. По дороге этот отряд перехватил 4-х курьеров, посланных Наполеоном в Париж и освободил взятого в плен генерала Винценгороде (Ф.Ф.Винценгороде был командиром первого партизанского отряда войны 1812 г., созданного по приказу Барклая-де-Толли. В плен он попал в октябре в захваченной французами Москве). 9 (21) ноября армия Чичагова разгромила польские части Брониковского и Домбровского и захватила город Борисов. Адмирал настолько был уверен в успехе операции, что разослал по окрестным деревням приметы Наполеона. Для "вящей надежности" он распорядился ловить и приводить к нему всех малорослых. Однако уже 11 (23) ноября войска Удино ворвались в Борисов и чуть не захватили в плен самого Чичагова, который бежал на правый берег, оставив "свой обед с серебряною посудою". Однако мост через Березину адмирал все-таки сжег, поэтому положение французов по-прежнему оставалось критическим – ширина реки в этом месте составляла 107 метров. Мюрат даже посоветовал Наполеону "спасти себя, пока не поздно" и скрытно бежать с отрядом поляков, что вызвало гнев императора. В то время как южнее Борисова 300 солдат наводили переправу на виду у русских войск, севернее этого города Наполеон лично руководил строительством мостов у д. Студенки. Французские саперы во главе с военным инженером Ж.-Б. Эбле справились с поставленной задачей: стоя по горло в ледяной воде, они построили два моста – для пехоты и кавалерии и для обозов и артиллерии. 14 (26) ноября первым на другой берег переправился корпус Удино, который с ходу вступил в бой и, отбросив небольшой заградительный отряд русских, позволил начать переправу остальной армии. Еще утром 15 (27) ноября Чичагов предполагал, что события у Студенки – лишь демонстрация с целью обмануть его, а Витгенштейн в тот же день умудрился пройти мимо Студенки к Борисову, не обнаружив переправы французских войск. В этот день войсками Витгенштейна и авангардом Платова была окружена и сдалась в плен заблудившаяся дивизия генерала Партуно (около 7 000 человек). 16 (28) ноября к Борисову подощли основные силы Платова и авангард Милорадовича, а Чичагов и Витгенштейн наконец-то поняли, что происходит у Студенки, но было уже поздно: Наполеон со Старой гвардией и другими боеспособными частями переправился через Березину днем раньше. В этот день армия Витггенштейна атаковала корпус Виктора на левом берегу Березины, а армия Чичагова на правом берегу ударила по войскам Удино, причем настолько мощно, что Наполеон ввел в бой корпус Нея и даже гвардию. 17 (29) ноября Наполеон приказал Виктору перейти на правый берег, после чего мосты через Березину были подожжены. На левом берегу остались около 10 000 больных и практически безоружных людей, которые вскоре были уничтожены либо взяты в плен. Для Наполеона они не только не представляли никакой ценности, но были даже вредны: всякому государству и любому правительству необходимы мертвые герои, но абсолютно не нужны живые инвалиды, которые рассказывают о войне не так, как "надо" и требуют для себя всевозможных льгот. В ХХ веке это очень хорошо понимали руководители Северного Вьетнама, которые искренно ненавидели воевавших с ними американцев, но приказывали своим снайперам не убивать, а калечить солдат США. Возвращавшиеся домой на костылях молодые парни рассказывали такие ужасы про войну в непроходимых джунглях и на залитых водой рисовых полях, что американским мобилизационным службам скоро пришлось устраивать настоящие облавы на уклоняющихся от армейской службы призывников, сама же Вьетнамская война была безнадежно скомпрометирована среди всех слоев населения США.

Современники не считали переправу через Березину поражением Наполеона. Ж.де Местр назвал Березинскую операцию "всего лишь несколькими громкими ударами по хвосту тигра". А.Жомини, А. Коленкур, А.Тьер, К.Клаузевиц и многие другие считали ее стратегической победой Наполеона.

"Наполеон дал нам кровопролитнейший бой... Величайший полководец достиг своей цели. Хвала ему!", – так отозвался на события последнего дня Березинской эпопеи инженерный офицер армии Чичагова Мартос.

"У очевидцев и участников дела с Березиной навсегда соединились в памяти: стратегическая победа Наполеона над русскими тогда, когда, казалось, ему грозила полная гибель, и вместе с тем страшная картина побоища уже после перехода императора с гвардией на западный берег реки", написал в 1938 г. академик Е.В. Тарле. Вина за неудачу Березинской операции была возложена на адмирала Чичагова. "Витгенштейн спас Петербург, мой муж –Россию, а Чичагов – Наполеона", – об этих словах Е. И. Кутузовой знал даже Байрон. Ланжерон назвал адмирала "ангелом-хранителем Наполеона", Жуковский "выкинул" весь текст о Чичагове из своего стихотворения "Певец во стане русских воинов", Державин высмеял его в эпиграмме, а Крылов – в басне "Щука и кот". Однако документы свидетельствуют, что именно войска Чичагова нанесли наибольший урон армии Наполеона: "За исключением положивших оружие, вся потеря неприятеля принадлежит более действию войск адмирала Чичагова", – докладывал А. П. Ермолов. Английский комиссар Вильсон сообщал: "Я ни от кого не слышал, чтоб адмирал Чичагов заслужил неодобрение. Местное положение было таково, что не позволяло идти на неприятеля. Мы (т.е. Кутузов и его штаб, при котором находился Вильсон) виноваты потому, что два дня были в Красном, два дня в Копысе, почему неприятель оставался свободным переходить реку". Однако обществу требовался "козел отпущения", но так как Кутузов в то время уже воспринимался всеми как "спаситель России", а Витгенштейн, отразивший наступление авангарда Удино на Петербург, именовался "спасителем Петрополя" и "вторым Суворовым", то в жертву общественному мнению был принесен именно Чичагов.

Условия отступления наполеоновской армии от Березины к Вильно стали еще более губительными. Именно после переправы Наполеона ударили самые сильные морозы. Самое удивительное, что и в этих условиях французы продолжали вести с собой русских пленных, некоторое количество которых они привели в Париж. Среди них были В.А.Перовский (двоюродный дед знаменитой Софьи Перовской) и оставшийся во Франции рядовой Семенов – предок не менее знаменитого Жоржа Сименона. 21 ноября 1812 г. (по старому стилю) Наполеон написал последний ("погребальный") 29 бюллетень, в котором признавал свое поражение, объясняя его превратностями русской зимы. 23 ноября император покинул свою армию, оставив командование остатками войск Мюрату (который в январе 1813 г. в свою очередь оставил армию на Е. Богарне и уехал в Неаполь). Следует сразу сказать, что отъезд Наполеона не был бегством от армии: он сделал все, что мог, остатки армии не останавливаясь двигались к границе и уже через 8 дней после отъезда императора маршал Ней последним из французов перешел Неман. "Император Наполеон оставил армию, чтобы отправиться в Париж, где его присутствие сделалось необходимым. Политические соображения одержали верх над теми соображениями, которые могли бы заставить его остаться во главе своих войск. Всего важнее было, даже в интересах нашей армии, показаться живым и еще грозным, несмотря на неудачу. Надо было явиться перед Германией, уже колебавшейся в своих намерениях... Надо было дать знать обеспокоенной и глухо волновавшейся Франции, сомнительным друзьям и тайным врагам, что Наполеон не погиб в ужасном бедствии, постигшем его легионы", – писал Бургонь (не только маршалы, но и сержанты французской армии оказывается знали толк в стратегии).

"В эти 8 дней лично Наполеону ничто уже не грозило, и его присутствие ничего не могло изменить к лучшему. Отъезд же императора был, с точки зрения военно-политической, необходим для скорейшего создания новой армии", – признавал Е. Тарле. А создавать новую армию было необходимо: по данным Жоржа де Шомбре в декабре 1812 г. у Наполеона оставалось 58, 2 тысячи солдат, из них только 14 266 человек относились к центральной группировке "Великой армии", остальные входили в состав фланговых группировок Ж.-Э. Макдональда и Ж.-Л. Ренье. Кутузов же привел к Неману всего 27,5 тысячи человек. При этом, по свидетельству всех мемуаристов, русская армия "потеряла вид" и больше походила на крестьянское ополчение, чем на регулярное войско. Увидев эту толпу, нестройно и не в ногу шагающую на параде в Вильно, Великий князь Константин Павлович возмущенно воскликнул: "Они умеют только драться!".

"Война портит армии," – соглашался с ним Александр I, имея в виду ухудшение кадрового состава из-за потерь и пополнения необученными новобранцами.

Кутузов был осыпан наградами, в числе которых были орден Св. Георгия I ст., портрет Александра I, усыпанный бриллиантами, золотая шпага с алмазами и многое другое. Император всюду подчеркивал свое уважение к главнокомандующему, ходил с ним "рука об руку", обнимал его, но, как ни странно, по прежнему не доверял ему: "Мне известно, что фельдмаршал не исполнил ничего из того, что должен был сделать. Он избегал, насколько сие оказывалось в его силах, любых действий противу неприятеля. Все его успехи были вынуждены внешнею силою... Но московское дворянство стоит за него и желает, дабы он вел нацию к славному завершению сей войны... Впрочем, теперь я уже не оставлю мою армию и не допущу несообразностей в распоряжении фельдмаршала", – сказал Александр в разговоре с Вильсоном.

С наградами вообще было очень много обид и недоразумений.

"Раздают много наград, но лишь некоторые даются не случайно", – писал своей жене генерал-лейтенант Н. Н. Раевский.

"Интриг – пропасть, иному переложили награды, а другому не домерили", – жаловался министру внутренних дел генерал А. М. Римский-Корсаков.

"За одного порядочного производятся пять дрянных, чему все свидетели", – негодовал лейб-гвардии полковник С.Н.Марин.

Удивления это не вызывает. По классификации Л.Н.Гумилева (предложенной в работе "Этногенез и биосфера земли") Отечественная война 1812 г. должна быть отнесена к самому страшному и опасному для нации типу войн, в которых наиболее активная (пассионарная) часть населения страны погибает, жертвуя собой во имя спасения Родины и места павших героев неизбежно занимаются расчетливыми и циничными эгоистами-субпассионариями (типичный пример субпассионарной личности – Борис Друбецкой из романа Л. Толстого "Война и мир").

Кутузов не хотел продолжения войны в Европе. Во-первых, фельдмаршал совершенно справедливо предполагал, что уничтожение Наполеона и его империи будет выгодно только Великобритании и результатами победы над Наполеоновской Францией воспользуется не Россия, а Англия: "Я вовсе не убежден, будет ли великим благодеянием для Вселенной совершенное уничтожение Наполеона и его армии. Наследство его достанется не России или какой-нибудь другой из держав материка, а той державе, которая уже теперь господствует на морях, и тогда преобладание ее будет невыносимым", – еще под Малоярославцем сказал Кутузов Вильсону. Во-вторых, он понимал, что с изгнанием неприятеля с территории России народная война кончилась. Отношение к заграничному походу в российском обществе было в целом отрицательным. В российской провинции громко говорили, что "Россия и без того совершила чудо и что теперь, когда Отечество спасено, ей незачем приносить жертвы для блага Пруссии и Австрии, чей союз хуже откровенной вражды" (Н.К.Шильдер), а Пензенская губерния даже отозвала своё ополчение. Однако Александр I уже вообразил себя новым Агамемноном, вождем и предводителем царей: "Бог ниспослал мне власть и победу, чтобы я доставил вселенной мир и спокойствие", – абсолютно серьезно заявлял он в 1813 г. И потому во имя мира снова была начата война.

24 декабря 1812 г. российская армия под формальным командованием Кутузова, но в присутствии распоряжавшегося всем Александра I выступила из Вильны. 1 января 1813 г. российские войска перешли Неман, но это уже совсем другая история.

https://topwar.ru/142180-feldmarshal-mikutuzov-v-1812-g-okon...