Победа империи Цин над англо-французскими силами, одержанная в июне 1859 года у фортов Дагу, вовсе не способствовала успеху дипломатической миссии генерал-майора Игнатьева. На фоне военной удачи маньчжурские правители выразили недоумение самим фактом прибытия русского генерала в Пекин и категорически отказались даже обсуждать добровольную уступку земель на Амуре и в Приморье.

«России легче нанести Китаю удар…»

Фактический глава цинского правительства двоюродный брат императора Сушунь заявил Игнатьеву, что хотя Китай в ближайшем будущем, вероятно, потеряет владения в Приморье, но «мы не видим причины, по которой должны уступить их России, а не какой-либо другой державе – например, Англии». Сушунь был лидером придворной партии ультраконсерваторов, а его патриотизм и убеждённая ксенофобия органично сочетались с беззастенчивым казнокрадством и взяточничеством. Генерал Игнатьев, хорошо понимая слабость цинского Китая перед регулярной европейской армией, в ответ на высокомерие маньчжурского сановника резко ужесточил тон переговоров: «Гранича с Китаем на протяжении 7 тысяч вёрст, России легче, чем всякой иной морской державе, нанести Китаю сильный и чувствительный удар когда угодно и куда угодно».

 Глава маньчжурского правительства Сушунь (1816–1861), двоюродный брат цинского императора, носивший титул «гушань бэйцзы», что в XIX веке иногда переводилось как «знамённый лорд». Фотография середины XIX века

Сушунь, раздражённый настойчивостью русского посланника, добился распоряжения императора Сяньфэна о высылке Игнатьева из Пекина в Монголию. Но генерал ослушался цинского самодержца и рискнул с пятью казаками отбыть в противоположном направлении, к берегам Чжилийского залива, где стал свидетелем дальнейших действий англо-французской эскадры и десанта, наблюдая штурм фортов Дагу с борта фрегата «Светлана», флагмана только что созданной Тихоокеанской эскадры Российской империи.

Именно военные победы европейцев в третьей «опиумной» войне обеспечат успех дипломатии Игнатьева. Он снова вернётся в Пекин, опередив наступление интервентов. Там, оказавшись между воюющими сторонами представителем нейтральной, но влиятельной державы, Игнатьев до конца использует все выгоды от занятой им роли посредника и миротворца.

Когда английский посланник предъявит Игнатьеву претензии по вопросу поставок русского оружия в Китай, бывший военный атташе в Лондоне невозмутимо скажет, что его предшественник граф Путятин действительно собирался передать китайцам несколько тысяч ружей, но российское правительство «отказалось от этой идеи, как только узнало, что оружие будет направлено против союзных европейских держав».

В одном из частных писем из Пекина дипломат Игнатьев оставит свидетельства о поведении европейских оккупантов:

«Если бы мне не удалось вмешаться в дело и остановить военные действия, то Пекин был бы теперь грудой развалин, не осталось бы камня на камне… Вообще, англичане и французы, в особенности первые, не представили образцы гуманности и образованности в глазах китайцев в настоящую войну… В Хэсиву, Матоу, Чжанцзяване и снова перед Пекином остались надолго следы грабежа, насилия и разрушения. Вся дорога от Тяньцзиня до столицы опустошена…»

Младший брат императора «принц» Гун будет благодарен Игнатьеву за посредничество в переговорах и гарантии личной безопасности. Поэтому за неделю до ухода англо-французских оккупантов из окрестностей Пекина, 2 ноября 1860 года, Игнатьев и Гун подпишут новый договор, по которому в безраздельное владение Российской империи отойдёт не только северный берег Амура, но и восточный берег Уссури – то есть, всё Приморье. Этими результатами «опиумных» войн Россия пользуется до сих пор.

«При всём старании нельзя ожидать должного успеха…»

Уже 28 ноября 1860 года Гун направил Игнатьеву письмо с официальной просьбой прислать в Китай русское оружие, инструкторов и оружейников. Гун попросил у российского дипломата и помощь в борьбе с тайпинами, по словам Игнатьева – «об отправлении русской эскадры в Янцзыцзян, о придаче к китайским войскам части русских войск и даже назначении главнокомандующим маньчжурским русского офицера».

«Принц» Гун в это время стремительно продвигался к высшей власти в Китае в союзе с матерью императорского наследника, будущей императрицей Цыси. Вскоре после смерти императора Сяньфэна ультраконсерватора Сушуня казнят, а императорский брат Гун и императорская наложница Цыси (дочь мелкого маньчжурского чиновника, некогда бежавшего в Пекин от тайпинов) сумеют собрать вокруг себя все традиционалистские силы конфуцианского Китая, спасти Цинскую монархию и даже попытаться начать модернизацию Поднебесной – прежде всего, военную. В этом деле им было не обойтись без европейского опыта и обучения.

 «Принц» Гун (1833–1898), носивший титул «хошо циньван» или князь императорской крови, что русские в XIX веке переводили как «Великий князь». Фотография XIX века

От участия в китайской гражданской войне Российская империя откажется – видимо, памятуя по итогам Крымской войны о неблагодарной роль подавителя венгерского восстания в тоже соседней Австрийской империи. Россия будет возражать и против участия в борьбе с тайпинами англичан и французов, опасаясь роста их влияния на Цинов. Однако по этой же причине вопрос с отправкой оружия и инструкторов решится крайне оперативно – уже к осени 1861 года русские инструкторы и первая партия оружия (2000 штуцеров и 6 полевых орудий) прибыли в городок Кяхта, который находился прямо на границе с Монголией, входившей в состав империи Цин.

Здесь гвардейские офицеры Иван Зейфорт и Иван Филиппенко в октябре 1861 года начали занятия с присланными на обучение 60 солдатами и 6 офицерами из восьмизнамённых войск. В силу особенностей цинской военной и бюрократической системы выбор «курсантов» был, мягко говоря, странным. Гвардейский полковник Лев Фёдорович Баллюзек (кстати, участник «венгерского похода» и обороны Севастополя), ставший в Пекине первым постоянным послом, доводил до сведения пекинского правительства:

«Офицеры, занимающиеся обучением солдат в Кяхте, доносят мне, что ваши офицеры и солдаты вообще показывают большое рвение и весьма стараются, но выбор людей сделан неудачно. Так, например, офицеры все стары: младшему из них 54 года, а из солдат десять по старости совершенно неспособны, и при всем старании их нельзя ожидать должного успеха».

Обучение в Кяхте происходило с октября 1861 года по январь 1862 года. Внимание инструкторов было обращено, в первую очередь, на изучение материальной части и правил обращения с оружием. «Курсантов» учили изготовлению пуль для нарезных ружей, а также основам тактики пехоты и артиллерии в походе и на поле боя. Практические стрельбы, требовавшие пребывания людей в поле, из-за суровых морозов предполагалось провести лишь весной или летом.

Маньчжурский «амбань»-наместник Сектунга, на территории которого шли учения, никак не мог понять сути обучения, так отличавшегося от традиционных китайских канонов. В своём докладе цинскому двору он сообщал, что «солдаты после прибытия в Кяхту ежедневно занимаются только хождением в строю, двигаясь то вперёд, то назад».

Указывая на то, что занятия с русским инструкторами якобы не приносят никакой пользы, Сектунга предлагал отозвать солдат из Кяхты под тем предлогом, что они не могут перенести холодного климата. Действительно, местная администрация не позаботилась о том, чтобы занятия проходили в нормальных условиях: помещение, первоначально отведённое для обучения, было очень тесным, а «курсантов», прибывших поздней осенью, разместили в неотапливаемых казармах. Через месяц русским инструкторам удалось подыскать для занятий большой и тёплый дом. Чтобы не прекращать практические занятия из-за наступивших холодов, была специально изготовлена деревянная модель пушки, и китайские солдаты обучались современному артиллерийскому ремеслу в помещении.

 Улица города Маймачен – фактического пригорода Кяхты (но расположенного на цинской территории), где проживали маньчжурские «восьмизнамённые» гвардейцы, прибывшие для обучения у русских инструкторов. Фотография XIX века

Общий надзор за ходом обучения Сектунга поручил своему секретарю, гражданскому чиновнику Си Лину. Когда русские офицеры попытались научить китайских солдат ремонту оружия в полевых условиях, то перепуганный бюрократ заявил, что «не предписано обучать солдат исправлению оружия».

«Китайцы не ожидали, что им дадут такое превосходное оружие…»

20 января 1862 года китайское правительство дало указание прекратить подготовку и вернуть солдат и офицеров в Пекин. Но главную роль в быстром прекращении деятельности русских инструкторов сыграла не косность цинских бюрократов, а неожиданные проблемы на русско-китайской границе в Синьцзяне и настойчивое давление англичан, чей оккупационный гарнизон в Тяньзцине придавал особый вес словам британских дипломатов.

По окончании Третьей «опиумной» войны англичане неоднократно предлагали цинскому двору своих инструкторов, но всякий раз получали либо отказ, либо уклончивый ответ. Когда же стало известно о том, что русские обучают китайцев в Кяхте и снабжают их оружием, они усилили давление на цинское правительство.

В начале января 1862 года, воспользовавшись известием об очередных военных успехах тайпинов на юге Китая, английский посланник при встрече с князем Гуном (о ней донесла в Петербург русская дипломатическая разведка) заявил, что следующей весной Англия намерена вывести свои войска из Тяньцзиня, и предложил поспешить с принятием английских инструкторов для обучения китайских войск. Поддавшись панике в связи с новыми победами тайпинов и усилением активности повстанцев-«няньцзюней», отдельные отряды которых в то время угрожали даже окрестностям Тяньцзиня, цинские правители, видя в помощи англичан единственное спасение от мятежников, приняли все предложения британского дипломата и тотчас же написали в Кяхту распоряжение вернуть солдат, обучавшихся у русских инструкторов.

 Джеймс Брюс (1811–1863) – британский посланник в Пекине начала 1860-х годов

Несмотря на плохие условия для занятий, неудачный подбор состава и короткий срок обучения (немногим более 80 дней), китайские солдаты под руководством русских офицеров и оружейных мастеров добились некоторых успехов. Консул Боборыкин, присутствовавший на смотре в Пекине, отмечал, что при стрельбе из ружья в мишень высотою в человеческий рост с расстояния в 250 шагов более трети пуль попало в цель, хотя в Кяхте солдат обучали только прицеливанию.

Что же касается русского оружия, то в течение 1861–1862 годов цинскому правительству было передано 10 000 штуцеров, батарея полевых орудий с запасом снарядов по 50 штук на каждую пушку, 500 боевых ракет с двумя станками и более 70 ящиков с запасными частями. Двигаясь через труднопроходимые места, караван с оружием был буквально перенесён китайцами на руках. Первая партия прибыла в Пекин в апреле 1862 года. Полковник Баллюзек в рапорте военному министру Милютину докладывал:

«Китайцы были весьма обрадованы этим подарком, тем более что англичане и французы, которым они показывали оружие, отозвались о нём с большой похвалой, а китайцы никак не ожидали, что им дадут такое превосходное оружие. И действительно, как ружья, так и вся принадлежность очень хороши и сданы нашими офицерами в прекрасном виде».

Пятьсот винтовок были сразу же отправлены в Тяньцзинь для вооружения обучавшихся у англичан китайских солдат, остальным оружием маньчжурское командование намеревалось обеспечить тех солдат пекинского гарнизона, которые впоследствии будут учиться у своих товарищей, подготовленных англичанами в Тяньцзине.

Деятельность русских военных инструкторов в Китае была прекращена. В августе 1862 года всё тот же полковник Баллюзек сообщал министру Милютину:

«Нет сомнения в том, что наши офицеры произвели обучение китайских солдат гораздо добросовестнее, чем это делают теперь англичане в Дагу. И мне кажется, что этого отчасти боялись союзники; по крайней мере, представитель Англии говорил мне, что мы напрасно дали китайцам нарезное оружие, и что он для китайского правительства, обратившегося к нему с просьбой о покупке оружия в Англии, выписал из военных складов гладкоствольные ружья, а не нарезные. Обучение же китайских солдат в Дагу идет очень вяло и ограничивается до сего времени маршировкою и ружейными приёмами…»

«Были съедены и тела казнённых…»

Почти одновременно с направленными против англичан поставками русского оружия в Пекин на границе России и Китая в районе Синьцзяна произошло несколько вооружённых столкновений между русскими и маньчжурскими пограничными частями. Это политическое «раздвоение личности» станет первым, но далеко не последним в сложных русско-китайских взаимоотношениях.

Стычки в глухом углу Центральной Азии, где век спустя произойдут столкновения коммунистов КНР и СССР, начались после перехода в российское подданство племён южного Казахстана и Киргизии, что привело к непосредственному соприкосновению в данном регионе границ двух огромных империй.

Маньчжуры, некогда завоевавшие Восточный Туркестан в тяжелейшей борьбе с джунгарами, крайне трепетно относились к своему влиянию на размытых границах Синьцзяна. Даже жестокая гражданская война с тайпинами и явная военная слабость не удержали их от попыток демонстрации силы новоявленному русскому соседу.

Маньчжурские военные поселенцы в Синьцзяне. Фотография сделана Карлом Маннергеймом в 1906 году – полувеком ранее они выглядели так же

14 июня 1863 года произошёл первый вооружённый конфликт на речке Борохудзир (приток реки Или) на востоке современного Казахстана, неподалёку от Алма-Аты. Цинские пограничники атаковали казачий отряд капитана Александра Голубева, производившего топографические измерения на новой границе. В этот день русский капитан получил от командира цинского пикета приглашение приехать в гости. Однако как только русские офицеры и конвой оказались возле китайского поста, по ним была открыта стрельба. Возглавлявший русскую делегацию поручик Антонов был смертельно ранен, но, согласно донесению, «пробился к своему отряду, где умер на следующий день». Четыре человека из русского отряда были убиты и несколько ранены, трое казаков попали в плен. На следующий день нападению цинских войск подверглись уже основные силы отряда, и капитан Голубев, опасаясь окружения, вынужден был отступать, сдерживая атаки противника сильным ружейным огнём.

Ожесточённые стычки продолжались несколько дней. Подтянув подкрепления, в том числе ополчение местных казахских родов (которых Цины всё ещё считали своими подданными), русские части отбросили китайцев за пограничную реку Борохудзир.

Причиной столкновения стал страх военных поселенцев Синьцзяна перед русской экспансией, особенно усилившийся после начала пограничных переговоров в Чугучаке (ныне – китайский город Тхачэн на самой границе с Казахстаном). Эти поселенцы были аналогом русского казачества – ещё в XVIII веке для контроля над завоёванным, но непокорённым Синьцзяном пекинские императоры переселили с берегов Амура в центр Азии родственные маньчжурам племена «сибо» и «солонов» (эвенков), которых русские скопом именовали «тунгусами». Помимо «тунгусов», военными поселенцами здесь служили западные монголы-ойраты.

 Маньчжурские военные поселенцы из племени сибо в Синьцзяне. Английский рисунок XIX века

В 1863 году власти Синьцзяна распространили среди военных поселенцев слух, что русские хотят отнять их земли. Непосредственным поводом к столкновению послужило нарушение границы цинских пикетов казачьими разъездами. Некоторые китайские офицеры попытались предотвратить кровопролитие, но их части вышли из повиновения.

По донесениям российских военных в Петербург, попавшие в плен русские солдаты и казаки были «казнены самым варварским образом, причём были съедены и тела казнённых». Действительно, у маньчжурского аналога казачества, переселённого с Амура в Синьцзян, сохранялся древний обычай поедания вражеской печени.

Вооружённые стычки в данном районе продолжались до осени 1863 года. Цинские власти Синьцзяна стянули в район столкновений до 5000 войск. Агенты русской разведки из казахских и киргизских родов сообщали дикие слухи о том, что в качестве подкреплений из Китая прислали множество каторжников, а в обозах китайских войск были якобы замечены даже боевые слоны…

Центральное правительство в Пекине не желало войны с русскими, но и не хотело уступать территории на размытом пограничье. При этом из-за недавних «опиумных» войн и ещё не оконченной борьбы с тайпинами влияние империи Цин на власти далёкого Синьцзяна было довольно ограниченным. В свою очередь, Российская империя стремилась подвинуть границу империи Цин в районе Тарбагатая и Тянь-Шаня, но не желала большого конфликта в условиях, когда находящееся рядом Кокандское ханство объявило русским «газават».

Всё это делало ситуацию крайне запутанной и чреватой настоящей пограничной войной России и Китая в сердце Азии, притом, что на побережье Тихого океана обе страны пытались сотрудничать, стремясь ограничить англо-французское влияние. И только небывало мощное антикитайское восстание мусульманских народов Синьцзяна, вспыхнувшее в 1864 году, вынудило пекинские власти подписать окончательный протокол разграничения в Центральной Азии, уступив России юг современного Казахстана и часть современной Киргизии.

Список литературы:

1. Путята Д. Китай. Очерки географии, экономического состояния, административного и военного устройства Серединной империи и военного значения пограничной с Россией полосы. СПб.: Военная типография, 1895
2. Лянцичао. Лихунчжан, или политическая история Китая за последние 40 лет. Пер. с кит. А. Н. Вознесенский и Чжанчинтун. СПб., изд. В. Березовский, 1905
3. Терентьев М. А. История завоевания Средней Азии. Том 2. СПб.: Типолитография В. Комарова, 1906
4. Кюнер Н. В. Очерки новейшей политической истории Китая. АО «Книжное дело», Хабаровск-Владивосток, 1927
5. Харнский К. Китай с древнейших времён до наших дней. Владивосток, изд-во «Книжное дело», 1927
6. Попов А. Л. Царская дипломатия в период Тайпинского восстания. Журнал «Красный архив», 1927, т. 2(21)
7. Фань Вэнь-Лань. Новая история Китая. Том I, 1840–1901 гг. М.: Издательство иностранной литературы, 1955
8. Хохлов А. Н. Военная помощь России Китаю в конце 50-х — начале 60-х гг. ХIХ в. В сборнике «Страны Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии (История и экономика)». М., Наука, 1967
9. Моисеев В. Л. Россия и Китай в Центральной Азии (вторая половина XIX в. — 1917 г.). Барнаул: Издательство «Аз Бука», 2003
10. Темников Е. Г. Межгосударственные отношения России и Китая во второй половине XIX в. Казань, КФУ, 2010.