М. В. Скржинская. Герои киммерийских и скифских легенд в греческой поэзии и вазовой живописи VII—VI вв. до н. э. Вестник древней истории, № 4, 1986 г.
Историки и литературоведы редко обращаются к греческой вазовой живописи, гораздо чаще искусствоведов. Для того чтобы истолковать тот или иной сюжет, исследователи ищут опору в письменных памятниках. А между тем росписи на вазах содержат бесценные и далеко ещё не полностью расшифрованные сведения об утраченных мифических сказаниях. Они жили либо в устной традиции, либо в эпических поэмах, где своеобразно преломлялась историческая действительность. Особый интерес представляют сцены, изображающие неизвестные по письменным источникам варианты прославленных сказаний. Такова, например, игра в кости, в которой участвуют Ахилл и Аякс, на знаменитой чернофигурной вазе мастера Эксекия или краснофигурный килик мастера Дуриса с изображением сторожащего золотое руно дракона, который проглатывает Ясона.

К числу таких сцен относятся калидонская охота на верхнем фризе кратера Франсуа и амазономахия, где участвуют персонажи со скифскими именами и в восточных одеждах. Эти широко известные искусствоведам памятники до сих пор не привлекали серьезного внимания историков и филологов.

Содержание мифа о калидонской охоте известно по «Илиаде» (IX. 529-606) — древнейшему произведению греческой литературы. Авторы VII—VI вв.[4] неоднократно обращались к этому сюжету: о Мелеагре, герое сказания, писал Гесиод (Paus., X.31.3; fr. 135 Rzach), существовало сочинение Стесихора «Охота на вепря»(Athen., III.95D), от которого сохранились два незначительных фрагмента. О калидонской охоте упоминалось в дифирамбе Клеомена из Регия (рубеж VI—V вв.) и, вероятно, в стихах Ивика (вторая половина VI в.), а в первой половине V в. — у Пиндара (Isthm. VII.31) и Вакхилида (V.94-154). Авторы эллинистического и римского времени хорошо знали этот миф; наиболее обстоятельное изложение — у Аполлодора (I.64-73), Овидия (Met. VIII.260-444) и Гигина (Fab.173).

В мифе о калидонской охоте рассказывалось о страшном вепре, посланном разгневанной Артемидой во владения калидонского царя Ойнея. Для борьбы с чудовищным зверем царь пригласил знаменитых героев Эллады. Некоторые из них погибли во время охоты, другие ранили зверя; в мифе особенно выделялась Аталанта, нанесшая сильный удар животному. Честь окончательной расправы с вепрем принадлежала Мелеагру, сыну Ойнея. В основе мифа лежали события далекого прошлого Этолии: войны между городами, упомянутые Гомером, следы перехода от матриархата к патриархату, отразившиеся в отношении героев к Аталанте — единственной женщине, принявшей участие в охоте. Благодаря своей популярности, перешагнувшей границы Этолии, миф пополнялся новыми деталями. Сначала в охоте принимали участие герои из ближайших окрестностей Этолии, но постепенно круг их расширялся, охватывая не только материковую, но и островную Грецию, а также, как будет показано ниже, Малую Азию. Овидий, прекрасно знавший греческую мифологию, перечислил 30 участников калидонской охоты, у Гигина же их более 50.

Мастера греческих расписных ваз неоднократно изображали калидонскую охоту. Сохранились девять чернофигурных и десять краснофигурных и рельефных ваз с подобным сюжетом. Несмотря на многочисленные письменные источники, сцены на вазах VI века отражают неизвестные варианты мифа, например борьбу Аталанты и Пелея за трофеи охоты. В этот ряд надо поставить вазу Франсуа, где есть герои с именами, отсутствующими в письменных источниках.

Ваза Франсуа — это большой чернофигурный кратер с волютообразными ручками; её высота 66, диаметр 57 см. Ваза сделана в Аттике около 570 г. до н.э. в мастерской Эрготима и расписана Клитием, о чем свидетельствуют две надписи на сосуде. От горла до ножки кратер покрыт росписью, образующей шесть фризов. Всего на вазе представлено 270 фигур людей и животных, и около многих написаны имена.

Вазописец избрал несколько сюжетов из жизни Пелея и его сына Ахилла. Центральный, самый широкий фриз посвящен шествию богов на свадьбу Пелея и Фетиды. На верхнем фризе показана калидонская охота, участником которой был Пелей. В центре композиции помещен вепрь; с обеих сторон на него наступают девятнадцать охотников с собаками, двадцатый уже повержен зверем. Шестнадцать вооруженных копьями фигур симметрично расположены парами по сторонам от вепря. Три героя, целящихся из лука, нарисованы поодиночке. Ближе всего к морде зверя изображены главные действующие лица мифа: сын калидонского царя Мелеагр в паре с Пелеем и знаменитая охотница из Аркадии Аталанта в паре со своим будущим мужем Меланионом. За ними — целящийся с колена скифский лучник Евтимах. Два других лучника-скифа, Кимерий и Токсамис, представлены среди героев, наступающих с противоположной стороны.

Наше исследование будет сосредоточено на этих трёх лучниках, о которых нет упоминаний ни в одном из сохранившихся письменных источников. Исследователи вазы обычно оставляют открытым вопрос, откуда среди греческих героев появились эти фигуры с восточными одеяниями и именами. В научной литературе уже упоминалось о том, что имена Кимерий и Токсамис принадлежали народам, населявшим Северное Причерноморье. (Граков Б. Н. Материалы по истории Скифии в греческих надписях. — ВДИ, 1939, № 3, с. 306.)

В написании их имён на вазе заметны архаические черты греческой орфографии:необозначение геминаты μ (Κιμέριος), κσ вместо повсеместно принятой с IV в. до н.э. ξ (Τόκσαμις). [Legeune Μ. Phonétique historique du mycénien et du grec ancien. Р., 1972, p. 72., 101] При упоминании вазы в современных изданиях эти имена приводятся в традиционной орфографии: Κιμμέριος, Τόξαμις. Судя по именам, художник изобразил киммерийца и скифа. Имя первого говорит об его этнической принадлежности, имя второго звучит сходно с другими скифскими именами: царь Таксакис возглавил часть скифского войска в войне с Дарием (Herod., IV.120), Токсарисом звали двух скифских персонажей в диалогах Лукиана (Scytha I.2; Toxaris, passim).

В схолиях к «Аргонавтике» Аполлония Родосского есть краткая заметка о том, что герой — эпоним племени мариандинов — был сыном некоего Киммерия (Schol. Apollon. Rhod., II.140.723, 780). Это единственное в античной мифологии упоминание о персонаже с именем Киммерий дало основание для отождествления его с фигурой лучника Киммерия на вазе Франсуа. [Ельницкий Л. А. Скифия евразийских степей. Новосибирск, 1977, с. 49.] Если в словаре В. Рошера такое предположение высказано с осторожностью, то Л. А. Ельницкий уже безоговорочно утверждал, что на вазе VI в. до н.э. изображён предок мариандинов, на земле которых находилась греческая колония Гераклея Понтийская.

Эта гипотеза не выдерживает серьезной критики. Во-первых, киммерийское происхождение мариандинов, на чем настаивали Л. А. Ельницкий и некоторые другие исследователи, весьма сомнительно и в настоящее время имеет мало сторонников. Во-вторых, Клитий расписывал вазу раньше, чем была основана Гераклея (554 г. до н.э.). В-третьих, достаточно хорошо известно, как складывалась мифографическая традиция о Гераклее.[Burstein S. Μ. Outpost of Hellenism: the Emergence of Heraclea on the Black Sea. L., 1976, p.12] Первым её историографом был Геродор, мифограф и софист конца V в. до н.э. До него Гераклея не играла сколько-нибудь заметной роли в греческой мифологии. Геродор же нашел Гераклее видное место в рассказах о Геракле и аргонавтах, сделав соответствующие модификации мифов. Таким образом, Киммерий, отец Мариандина, — плод греческой мифотворческой фантазии не ранее конца V в. до н.э. Основанием для такого вымысла послужили воспоминания о пребывании киммерийцев на южных берегах Понта (ср. Herod., IV.12).

Ясно, что вазописец Клитий рисовал героев с луками, не будучи знаком с восточными народами. Одеяния лучников на вазе Франсуа такие же, как у греческих героев, лишь у Кимерия и Токсамиса орнамент покрывает всю ткань, а не только кайму, как у греков; однако рисунок этого орнамента такой же, как на облачениях греческих персонажей на других фризах вазы. Негреческое происхождение героев подчеркнуто остроконечными шапками, которые носили многие восточные народы, и характером вооружения: у греческих охотников — копья, у варваров — луки скифского типа. Клитий перевел на язык изобразительного искусства литературное произведение о калидонской охоте. Известно, что устные греческие сказания и эпическая поэзия давали основную массу сюжетов для вазописцев VI в. до н. э.[Блаватский В. Д. История античной расписной керамики. М., 1953, с. 105.]

Обилие имён героев (целых 20) и даже их собак даёт твердую основу для предположения о поэтическом источнике. Вероятно, лишь в стихотворной форме может быть закреплено в памяти столько имён. Прозаическое предание всегда обходится небольшим количеством имён основных действующих лиц.[Volksmärchen, Sage und Novelle bei Herodot und seinen Zeitgenossen. Göttingen, 1921, S. 245.]

Рассказ Гомера не соответствует тому, что изобразил Клитий. Малоубедительными представляются попытки связать сюжет калидонской охоты на вазе Франсуа с известным лишь по названию и двум невыразительным мелким фрагментам произведением Стесихора «Охота на вепря». Уроженцу Великой Греции был слишком далёк мир киммерийцев и скифов, и вряд ли он мог ввести их в литературу.

По нашему мнению, литературный оригинал был создан в Ионии в конце VII в. до н.э.Такое заключение связано не только с тем, что Иония в те времена была центром эпического творчества греков, но и с тем, что скиф и киммериец могли стать тогда героями мифа, вероятнее всего, в воображении ионийского поэта, современника вторжения киммерийцев и скифов в Малую Азию. Его сочинение либо полностью могло быть посвящено калидонской охоте, либо это был достаточно подробно описанный эпизод в более крупном произведении, например в «Илиаде». Автор одной из киклических поэм (VII — начало VI в. до н.э.), подражавший Гомеру, мог включить этот миф в своё произведение, но изложить иной вариант, который отразился на греческих вазах VI в. до н.э. Античные писатели называют ряд авторов киклических поэм учениками Гомера [Huxley G. F. Greek Epic Poetry. Cambr., 1969, р. 124.]

Судя по древневосточным и древнегреческим источникам, киммерийцы вторгались в Малую Азию во второй половине VIII в. до н.э. и в середине VII в. до н.э. [Дьяконов И. М. История Мидии. Μ., 1956, с. 234; Артамонов Μ. И. Киммерийцы и скифы в Азии. — В кн.: Первобытная археология Сибири. Л., 1975, с. 105.]

В VIII в. до н.э. киммерийцы достигли Ионии и разрушили некоторые греческие города (Herod., I.6; Strabo, III.2.12). Киммерийской угрозой было вызвано строительство специальных укреплений в греческих полисах, остатки которых найдены, например, в Панионионе.[Кобылина М. М. Милет. М., 1965, с 24; Hommel Р. Panionion und Melie. В., 1967, S. 94]

Как ни скудны наши сведения о греческой литературе эпохи архаики, все же известно, что в VIII—VII вв. до н.э. киммерийцы упоминались в ряде поэтических произведений. Их далекая родина где-то на границе здешнего и потустороннего мира описана в «Одиссее» (XI.12-19). Каллин, поэт середины VII в. до н.э., обращался к согражданам с призывом защитить родной Эфес от надвигающегося войска киммерийцев (fr. 3 Diehl). В «Аримаспее» Аристея Проконнесского (по-видимому, он был младшим современником Каллина) описывались причины, побудившие киммерийцев покинуть родину (Herod., IV.13).

То же самое можно сказать и о скифах. Этникон встречается уже в сочинениях Гесиода (Strabo, VII.3.9). Нашествие скифов в Азию и их изгнание надолго запечатлелись в памяти ионийских греков. С их слов Геродот (I.106) в V в. до н.э. записал устную новеллу о хитрости, с помощью которой царь Киаксар расправился со скифами. Исторические же новеллы, как правило, складываются непосредственно в ходе событий или сразу же после них,[23] т. е. этот рассказ мог существовать на рубеже VII—VI вв. Изгнание скифов относят к последней четверти VII в. до н.э. или к началу VI в. до н.э. [О разногласиях в датировке этого события см.: Доватур А. И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны в «Истории Геродота». М., 1982, с. 179; Азбелев С. Η. Славянский фольклор. М., 1965, с. 12.]

Киммерийцы и скифы, прекрасные наездники и стрелки из лука, произвели большое впечатление на многие малоазийские народы. Например, мидийский царь Киаксар поручил скифам обучить местных мальчиков стрельбе из лука (Herod., I.73).

Среди греков возникла легенда о Геракле, получившем замечательный лук от скифа Тевтара, который научил героя стрелять (Tzetz. Schol. ad Lycophr., 50-51). Примечательно сообщение Геродота о том, что скифы в Малой Азии прославились не только как воины, но и как охотники (I.73).

Вся жизнь малоазийских греческих полисов была тесно связана с иноплеменными соседями, которые часто грозили им войной. Греки долго и упорно сопротивлялись лидийцам, персам, киммерийцам. Надо помнить и о том, сколь восприимчивы были греки к разнообразным культурным достижениям восточных народов, от которых греки заимствовали и широко внедрили в свою жизнь алфавит, денежное обращение, некоторые музыкальные инструменты и многое другое. В греческую литературу проникали предания восточных народов. [Доватур А. И. Повествовательный и научный стиль Геродота. Л., 1957, с. 79-96.]

Контакты с киммерийцами и скифами в VII в. до н.э. занимали, конечно, не особенно заметное место в письменных памятниках. Однако пристальное рассмотрение того немногого, что сохранилось от эпохи архаики, даёт основание полагать, что греки были знакомы с некоторыми сказаниями киммерийцев и скифов.Естественно, герои этих сказаний должны были быть прекрасными наездниками и обладать выдающимися способностями стрельбы из лука, что проявляется во время войны или охоты.

Легенда о скифском царе Колаксае и его коне вскользь упомянута в «Парфении» Алкмана (ст. 49), уроженца лидийской столицы Сард. На одной аттической амфоре последней трети VI в. до н.э. есть изображение длиннобородого скифского вождя, который вручает молодому воину лук как символ военной власти. По остроумному толкованию А. Алексеева, здесь представлен один из вариантов скифской легенды, известной из «Истории» Геродота. [Алексеев А. Сцена вручения лука на амфоре VI в. до н. э. — Сообщения Гос. Эрмитажа, 1981, 46, с. 41 сл.]

Как и Клитий, автор росписи амфоры опирался на какой-то литературный источник. Его героями были не только скифы, но и греки: ведь на амфоре скифские персонажи нарисованы между двумя греческими воинами.Возможно, молодой скиф, получающий лук, отправлялся совершать свои ратные подвиги среди греков. На эту мысль наводит роспись на другой вазе: греки Диомед и Гектор сражаются над убитым стрелком, около которого надпись «скиф».

Ионийский поэт, излагая известный миф о калидонской охоте на вепря, включил в число его героев не только легендарных греков, но и прославленных охотников из средыкиммерийцев и скифов. Так в его творчестве отразилась историческая действительность — столкновение греков с этими народами в середине — второй половине VII в. до н.э. Для греческих поэтов было характерно свободное изменение сюжетных ходов известных сказаний.[Толстой И. И. Аэды. М., 1958, с. 57]

Само же по себе включение героев-варваров в ткань греческих эпических поэм не представляется чем-то уникальным для эпохи архаики. Например, Мемнон, герой поэмы Арктина «Эфиопида», был эфиопом, прибывшим на помощь троянцам. О Мемноне есть упоминание в «Одиссее» (IV.187), а его изображение часто встречается на аттических вазах, но самое раннее — на коринфской пиксиде второй половины VII в. до н.э. [ Блаватский. ук. соч., с. 109.]

В греческой ономастике существовала группа имён, происходящих от иноземных этниконов. Такие имена известны с рубежа VIII—VII вв. до н.э.: например, брат Гесиода — Перс (Ор. X.27). К числу подобных имён относятся «Скиф» и «Киммерий». Первое было достаточно широко распространено в Греции и её колониях, второе дважды встречается в надписях Эфеса и Родоса V — III вв. до н. э.[Кадеев В. И. Херсонес Таврический в первых веках нашей эры. Харьков, 1981, с. 91-92]

Появление скифских имён у греков надо отнести к VII в. до н.э. — времени знакомства жителей малоазийских полисов с киммерийцами и скифами. Первоначально, конечно, такие имена были неразрывно связаны с национальностью их носителей, что хорошо видно по рисунку и надписи на вазе Франсуа. Но уже к концу VI в. до н.э. сами греки имели подобные скифские имена. Таков Скиф, уроженец Коса, — правитель Занклы на Сицилии (Herod., VI.23-24; VII.163-164), таков и выдающийся аттический художник, оставивший несколько прекрасных рисунков на вазах с подписью «Скиф расписал». Мнение Б. Н. Гракова (ук. соч., с. 306) о том, что автор росписи был рабом-скифом, в настоящее время должно быть полностью отвергнуто. Вряд ли выходец из народа, не знавшего даже кружальной керамики, мог разрабатывать в своих произведениях сложные и чуждые ему сюжеты греческих мифов.

Имя скифского лучника «Токсакис» особенно интересно. Заимствованное греческим поэтом из скифского сказания, оно доносит до нас звучание имени героя скифского фольклора.

Остается определить этническую принадлежность третьего лучника — Евтимаха. Ευθύμαχος («сражающийся в открытом бою» — имя чисто греческое, оно встречается и в роли определения (Pind., Ol. VII.15; Simonid., 137), и как имя собственное (Dem., 44, 9; Paus., Χ.14.1); можно, однако, предположить, что это греческий перевод варварского имени. Евтимах изображен как представитель какого-то восточного народа, судя по его высокой шапке.

На рубеже VII—VI вв. до н.э. ионийские города находились в постоянном контакте с Лидией. По словам Геродота (I.79), во времена Крёза в Азии не было более мужественного и сильного народа, чем лидийцы. В их столице Сардах жило немало греков, которым были знакомы язык и фольклор лидийцев. Поэтому вполне возможно, что имя варварского героя Евтимаха в сознании греков легко нашло параллель в их родном языке. Впрочем, с определенной долей вероятности можно предположить, что Евтимах был героем фольклора мидян или персов, других восточных соседей греков.

Итак, ионийский поэт на рубеже VII—VI вв. до н.э. ввёл в своё повествование о калидонской охоте на вепря трёх иноземных героев из народов Малой Азии, знакомых грекам. Этот сюжетный ход не нашёл развития ни в дальнейшей литературной жизни мифа, ни в изобразительном искусстве. Только роспись Клития донесла до нас уникальное свидетельство о стихах, вероятно, отражавших утраченные фольклорные сказания трёх восточных народов.

Творчество Клития даёт ещё один пример проникновения скифских образов в греческую мифологию. Речь идёт о фрагменте скифоса со сценой амазономахии. В греческой мифологии амазонки существовали ещё в догомеровский период. Они известны в античной литературе начиная с эпохи архаики. Их упоминает Гомер в «Илиаде» (III.189; VI.186), о них шла речь в «Эфиопиде» Арктина. К настоящему времени не сохранилось ни одного сколько-нибудь подробного литературного произведения VII—VI вв. до н.э. о битве греков с амазонками, но вазовая живопись с массой имён амазонок убеждает, что такие сочинения существовали. О более или менее подробной литературной традиции об амазонках можно говорить, лишь начиная с «Истории» Геродота.

Античные авторы описывают амазонок как отважных женщин-воительниц, ненавидящих мужчин.Они либо составляют отдельный народ, состоящий исключительно из женщин, изредка встречающихся с мужчинами для продолжения рода, либо держат мужчин в полном повиновении. Древнейшие фольклорные предания об амазонках сохранились в античной литературе. Однако подобные рассказы записаны у народов разных стран и континентов.

Большинство античных писателей считали родиной амазонок южный берег Понта у реки Териодонт, а их главным городом — Темискиру.

Четыре греческих героя вступали в битву с амазонками: Беллерофонт, Геракл, Тесей и Ахилл.Геродот сообщает о победе греков над амазонками и их прибытии на трёх кораблях к берегам Меотийского озера. (Азовского моря). Здесь, соединившись со скифами, амазонки перешли Танаис и заселили местность, которую во времена историка занимали савроматы (IV.110-116). В женщинах этого племени греки признавали потомков амазонок.

Древнейшее изображение амазонок относится к началу VII в. до н.э.; с середины VI в. до н.э. амазономахия становится излюбленным сюжетом росписи античных ваз. На чернофигурных сосудах амазонки вооружены копьями и одеты в греческие одежды и шлемы.

Таковы они и на фрагментах скифоса, расписанного Клитием. Туника одной из амазонок особенно богато украшена: на ней чередуются пояса пальметт и лотосов, а также колесниц, запряженных крылатыми конями. Такой же орнамент есть на одеждах Геры, Урании и некоторых других персонажей вазы Франсуа. Около трёх сохранившихся изображений амазонок написаны их имена: Телепилея, Ифито и Скилейя.Последняя поднимает убитую соратницу левой рукой, а правой отбивается мечом от противника. Аналогичные композиции амазономахии на других вазах приводят к заключению, что Клитий иллюстрировал сражение Геракла с амазонками.

Вазовая живопись VI в. до н.э. показывает, как в греческую поэзию и изобразительное искусство проникает представление о связи амазонок со скифами Северного Причерноморья.

Самое раннее свидетельство — рисунок Клития — относится к второй четверти VI в. до н.э., а его литературный источник должен быть несколько старше. Хотя все амазонки Клития одеты по-гречески, имя одной из них скифское: Скилея — женская форма имени Скил. В начале V в. до н.э. такое имя носил скифский царь, как известно из «Истории» Геродота (IV.78-80). Недалеко от Истрии найден архаический золотой перстень с таким именем; по-видимому, он принадлежал скифскому царю Скилу. Имя Скилеи на вазе написано в архаическом начертании справа налево. Мастер пользовался системой письма, называемой «бустрофедон», т. е. одну строку писал слева направо (имена амазонок — Ифито и Телепилея), другую — справа налево (ΣΚΥΛΕΙΕΙ), причём вместо окончания женского рода дважды повторил предпоследний слог.

Другая амазонка со скифским именем, Токсарис, изображена на фрагменте краснофигурной вазы, которую Дж. Бизли приписывает знаменитому мастеру Евфронию. На фрагменте сохранились изображения двух амазонок и гоплита, надпись ΤΟΧΣΑΡΙ[Σ]. Так же как и в случае со Скилеей, по литературной традиции известен мужской вариант имени: скиф Токсарис прибыл в Афины раньше Анахарсиса, где оба встретились (Luc., Scyth. 1). Анахарсис, согласно античным источникам, был собеседником Солона и посетил царя Лидии Крёза (Diod. Sic., IX.26,2; Plut., Solo.5). Таким образом, пребывание Токсариса в Афинах надо отнести к началу VI в. до н.э. Имя амазонки Токсарис на вазе рубежа VI—V вв. можно считать косвенным свидетельством того, что в двух сочинениях Лукиана — «Скиф» и «Токсарис» — сохранились черты действительно древнего предания. Известные из античной литературы мужские формы имён Скил и Токсарис показывают, что в скифской ономастике существовали мужские и женские варианты имен, произведенные от одного корня. Такое явление характерно для ономастики многих народов (ср. Александр и Александра, Олег и Ольга и т. д.).

Имя Токсарис, конечно, ассоциировалось у греков со словом τόξα — стрелы. Возможно, оно даже несколько переделано на греческий лад: ведь лук и стрелы — обычное вооружение скифов, и скифское имя было понятно грекам с этой точки зрения. Легенда о связи амазонок со скифами вызвала к жизни представление о том, что они были одеты и вооружены по-скифски. Это нашло отражение и в их именах, образованных от слова «стрелы». На вазах встречаются имена Токсис и Токсофила.

Амазонка Токсис участвует в сцене битвы Геракла с амазонками на краснофигурном кратере Евфрония, она изображена в такой же восточной одежде, как Токсарис. И хотяТоксис и Токсофила — имена греческого происхождения (τόξα + φίλος), но возникли они под влиянием связи данного мифа со скифами.

Амазонка Токсофила нарисована на чернофигурном диносе из Лувра, где сохранилось самое подробное изображение амазономахии: 23 амазонки ведут бой против 13 греков. Множество подписанных имён, как говорилось выше, свидетельствует о поэтическом источнике этого сюжета. В центре композиции — Теламон и Геракл. Токсофила уже повержена. На ней, как и на других амазонках, греческий шлем и одежда. Ведь динос расписан во второй четверти VI в. до н.э., когда амазонок начали называть скифскими именами(напомним Скилею Клития), но ещё не представляли в скифских одеяниях. Амазонки в кафтанах с длинными рукавами, в штанах и высоких восточных шапках появляются в творчестве мастеров краснофигурного стиля в последней четверти VI в. до н.э.

По мнению большинства исследователей, костюм амазонок заимствован вазописцами с изображений скифов,впервые встречающихся на аттических вазах около 530 г. до н.э.Однако кажется несостоятельным предположение о причинах связи изображений амазонок и скифов из-за того, что скифские телохранители Писистрата имели стоянку на холме Ареопаге, где находилось место почитания амазонок. Скифские имена амазонок на вазах, как мы показали, гораздо старше времени Писистрата.

Собранные факты показывают, что первоначально образы скифов и амазонок, происходящих из Северного Причерноморья, были известны вазописцам по литературным источникам, авторами которых были ионийские греки. Не знавшие скифов в жизни аттические художники рисовали персонажей со скифскими именами в греческом облачении. Когда же в последней трети VI в.до н.э. Афины стали располагать отрядами скифских лучников, литературные образы получили конкретное воплощение: аттические мастера смогли нарисовать скифские костюмы по собственным наблюдениям.

После 500 г. до н.э. на вазах сокращается число изображений скифов, а после 490 г. до н.э. они исчезают вовсе. Но за амазонками прочно закрепляется скифский костюм. Для иллюстрации приведём два примера подобных росписей из отечественных собраний.

В конце VI в. до н.э. вазописец Псиакс нарисовал на краснофигурном алабастре очень изящную амазонку с луком и обнаженного греческого юношу в шлеме и со щитом. Роспись Псиакса синхронна массовому изображению скифов на аттических вазах.

На краснофигурном кратере середины V в.до н.э. представлено сражение Тесея с амазонкой Мелусой, скачущей на коне. Несмотря на греческое имя, Мелуса одета в скифский костюм. В своей древней основе рассказ о подвигах Тесея не давал повода для встречи с героями с берегов Понта. Однако в V в. до н.э., когда Аттика поддерживала оживленные связи с колониями Северного Причерноморья, появилось стремление связать историю обеих областей с мифических времен. Известный логограф Гелланик в своей «Аттиде» объяснял, как амазонки появились в Аттике, прибыв из-за Боспора Киммерийского, и после неудачной трехмесячной войны возвратились на родину (Tzetz. Schol. ad Lycophr., 1332). Это свидетельство помогает понять, почему Тесей сражается с амазонкой в скифском одеянии, а сцена на вазе дает возможность восстановить несохранившийся литературный сюжет о сражении Тесея с амазонками, прибывшими из Скифии.

Скифские имена амазонок вошли в греческую архаическую литературу, конечно, не в результате случайного заимствования из повседневной жизни, а из какого-то эпического скифского предания. Судя по тому, что греки назвали именно так амазонок, в эпосе скифов амазонки должны были действовать героини-воительницы. Подобное предположение можно обосновать также некоторыми сообщениями древних писателей и археологическими находками.

Античные авторы оставили многочисленные упоминания об участии женщин в военных походах савроматов (Herod., IV.116-117; Ps.-Hippocr., De aer.24; Plat., Leg. VII.11p. 804e). Менее известно, что эта черта была свойственна и некоторым скифским племенам, как можно заключить из рассказа Диодора Сицилийского (II.44). Женские погребения с оружием на территории Скифии подкрепляют мысль об участии скифянок в военных действиях и об отражении этого факта в эпосе, где выступали героини-воительницы.Их имена — Скилея и Токсарис — были знакомы Клитию и Евфронию по греческим стихам. Представление о Северном Причерноморье как о родине амазонок побудило эллинского поэта добавить к персонажам с традиционными греческими именами героинь со скифскими именами.

Рисунки на аттических вазах представили возможность установить в греческой мифологии существование мотива связи амазонок с народами Северного Причерноморья с начала VI в. до н.э., т. е. с периода основания большинства ионийских колоний в Северном Причерноморье. К этому времени греки уже хорошо освоили южный берег Понта, и там не оказалось никаких следов воинственных женщин. В процессе колонизации греки познакомились с савроматами, обитавшими в Приазовье. Умение савроматских женщин хорошо ездить на коне и владеть оружием (Ps.-Hippocr., De aer. 24) ассоциировалось в сознании греков с обликом легендарных амазонок и оформилось в предание, известное по записи Геродота. Однако если это древнейшее письменное свидетельство относится к середине V в. до н.э., то вазовая живопись позволяет зафиксировать существование предания почти на полтора столетия раньше.

По нашему мнению, хорошей иллюстрацией к рассказу Геродота является недавно впервые опубликованная К. С. Горбуновой эрмитажная ваза: на чернофигурной амфоре 30—20-х годов VI в. изображены скифский воин и две амазонки. Бородатый варвар в остроконечной шапке, кафтане с рукавами и в длинных штанах стреляет из лука. На амазонках греческие одеяния и шлемы, в руках щиты и копья. Вероятно, это сцена из мифа о начальном периоде жизни амазонок на берегах Меотиды. Амазонки одеты по-гречески, так как они недавно прибыли из Малой Азии и ещё не составили вместе со скифами новый народ савроматов.

Анализ изображений киммерийских и скифских персонажей в творчестве аттических вазописцев VI в. до н.э.приводит к следующим выводам.

Росписи на вазах, иллюстрирующие известные греческие мифы о калидонской охоте и амазономахии, опираются на утраченные литературные источники эпохи архаики.Созданные в Ионии на рубеже VII —VI вв. до н.э., они художественно преломили исторический опыт греков, столкнувшихся с киммерийцами и скифами сначала в Малой Азии, а затем в Северном Причерноморье. Включение героев киммерийского и скифского фольклора в ткань мифа о калидонской охоте на вепря было эпизодическим и не получило развития при разработке этого сюжета многими античными писателями и художниками. Наоборот, связь амазонок с выходцами из Северного Причерноморья имела широкое признание в литературе и искусстве. Амазонка Скилея на вазе Клития, использовавшего утраченный поэтический источник, оказывается древнейшим свидетельством о подобном сюжете в греческой литературе и искусстве.

Изучение греческих ваз VI в. до н.э. дает также некоторые сведения о персонажах утраченного скифского эпоса: это Токсамис, прославившийся как охотник и выдающийся стрелок из лука, и две героини-воительницы — Скилея и Токсарис.

М. В. Скржинская. Герои киммерийских и скифских легенд в греческой поэзии и вазовой живописи VII—VI вв. до н. э. Вестник древней истории, № 4, 1986 г.