Ганди был расистом, заставлявшим маленьких девочек спать в постели с собой
В августе 2012 года, буквально накануне 65-го Дня независимости Индии, Outlook India, один из наиболее широко распространённых печатных журналов страны, опубликовал результаты сенсационного опроса, который он провёл среди своих читателей. Кто после «Махатмы» являлся величайшим индийцем, ступавшим по земле страны? Махатмой, вокруг которого строился этот вкрадчивый вопрос, конечно же, был Мохандас Карамчанд Ганди.
В том, что Outlook выдал это допущение за правду, нет ничего удивительного. Ганди стал однозначным, несомненным барометром индийского величия, а то и величия в целом. Кто же, в конце концов, не любит Ганди? Мы узнали его как этакого хрупкого, отличающегося благородным истощением старика с чисто моральной, благочестивой душой. Это парень, который положил начало новой грамматике ненасильственного сопротивления в Индии, стране, которой он помог вырваться из ограничений британского имперского правления. До того, как индус-националист застрелил его насмерть, фактически превратив в мученика, он перенёс несколько отважных голодовок.
Мой дед по матери сел в тюрьму вместе с Ганди в 1933-м, поэтому я вырос со знанием того, что этот миф был составлен из полуправд. Мой дед принял к сведению выученные в тюрьме уроки и основал ашрам посреди Западной Бенгалии. Вследствие этого родители воспитали меня с глубоким пониманием Ганди, которое балансировало между хвалебным и критическим. Мои родные его обожали, хотя мы на самом деле никогда не принимали мысль о том, что он единолично инспирировал движение за независимость Индии. Это никоим образом не относится к мракобесию Ганди, которого мы у себя в доме не касались. В течение десятилетий после его убийства в 1948 году образ Ганди конструировался так тщательно, отмываясь от грязных деталей, что легко позабыть о том, что он основывал свою риторику на ненависти к чернокожим, неистовой аллергии на женскую сексуальность, а также общем нежелании посодействовать освобождению касты далитов или «неприкасаемых».
Ганди более двух десятилетий, с 1893 до 1914 года, жил в Южной Африке, где работал юристом и боролся за права индийцев – и только индийцев. Ему, как он вполне недвусмысленно выражался, чернокожие южноафриканцы казались почти нелюдями. Он говорил о них, используя унизительное южноафриканское прозвище «каффир». Он жаловался, что индийцы считались «немногим лучше, если вообще лучше, дикарей или аборигенов Африки». В 1903 году он объявил, что «белая раса в Южной Африке должна быть доминирующей расой». Очутившись в тюрьме в 1908 году, он смеялся над тем, что индийцев зачисляли в одну категорию с чернокожими, а не белыми заключёнными. Некоторые южноафриканские активисты вернули эти аспекты взглядов Ганди в центр внимания, как это сделала и книга, опубликованная в сентябре 2014 года двумя южноафриканскими учёными, но они не оставили практически ни следа на американском культурном сознании за пределами концентрических кругов Tumblr.
ГАНДИ В ЮЖНОЙ АФРИКЕ. ФОТО ВЗЯТО С WIKIMEDIA COMMONS
Примерно в это же время Ганди начал культивировать женоненавистничество, которое будет нести с собой всю оставшуюся жизнь. Проживая в Южной Африке, он однажды отреагировал на сексуальное домогательство некоего молодого человека к двум из последовательниц Ганди, насильно обрезав девушкам волосы, чтобы убедиться в том, что они не будут привлекать сексуального внимания. (Майкл Коннеллан, когда писал в Guardian, осторожно объяснил, что Ганди считал, будто бы женщины лишаются человечности в ту же минуту, когда их насилуют мужчины.) Он действовал, основываясь на мысли о том, что мужчины неспособны управлять своими базовыми хищническими порывами, в то же время утверждая, что женщины полностью в ответе за эти порывы – и полностью беспомощны перед ними. Его взгляды на женскую сексуальность были аналогично отвратительны; по словам Риты Банерджи в Sex and Power, Ганди рассматривал менструацию как «проявление искажения души женщины её сексуальностью». Также он считал, что применение контрацептивов – это признак блуда.
Он прямо пошёл против этой неспособности контролировать мужское либидо, дав обет целомудрия (не обсудив это со своей женой) ещё в Индии, а также используя женщин – в том числе малолетних девочек, например, свою двоюродную внучку – для испытания своего сексуального терпения. Он спал с ними в кровати нагишом, не касаясь их, чтобы убедиться в том, что он не возбудится; эти женщины были реквизитом, заставлявшим его соблюдать целибат.
«Легко позабыть о том, что Ганди основывал свою риторику на ненависти к чернокожим, неистовой аллергии на женскую сексуальность, а также общем нежелании посодействовать освобождению касты «неприкасаемых».
Кастурба, жена Ганди, возможно, становилась для него боксёрской грушей чаще всего. «Я просто не выдерживаю взгляда на лицо Ба, – пожаловался он однажды на неё, потому что она заботилась о нём во время болезни. – Выражение у неё часто, как на морде у безвольной коровы, и оно производит такое впечатление, какое порой производит корова, будто она что-то говорит по-своему, по-дурацки». Разумеется, апологет в ответ на это стал бы утверждать, что коровы в индуизме являются священными животными – а значит, сравнение Ганди своей жены с коровой на самом деле являлось завуалированным комплиментом. Или, возможно, это можно было бы списать на банальное раздражение в браке. Когда Кастурба слегла с пневмонией, Ганди отказал ей в пенициллине, несмотря на то, что врачи заявили, что он её вылечит; он настоял на том, что новое лекарство – это чужое вещество, которого её организм принимать не должен. Она не устояла перед болезнью и умерла в 1944 году. Всего несколько лет спустя, возможно, осознавая, какую тяжкую ошибку он совершил, он с готовностью принял хинин, дабы вылечиться от малярии самому. Он выжил.
На Западе существует тяготение к восприятию Ганди как тихого разрушителя каст, а эта характеристика категорически неверна. Он рассматривал эмансипацию далитов как нереальную цель и полагал, что они недостойны отдельного избирательного округа. Вместо этого он настаивал на том, что далиты должны оставаться спокойными, ожидая поворота, которого они так и не дождались у истории. Далиты по-прежнему страдают от прямых последствий предрассудков, вплетённых в культурную ткань Индии.
История, как заметила Арундати Рой в прошлогоднем выдающемся эссе «Врач и святой», проявила невероятную доброту к Ганди. Это дало нам возможность отмахнуться от его предрассудков как от простых несовершенств, незначительных отметин на чистых руках. Апологеты непременно настойчиво утверждают, что Ганди был неидеальным и был человеком. Возможно, они превращают его предрассудки в нечто положительное, доказательство того, что он был таким же, как мы! А вот риторическое отступление другого рода – аргумент о том, якобы освещение предрассудков Ганди демонстрирует, что американцы питают нездоровое увлечение проблемами Индии, как будто западные авторы помешаны на выдумывании социальных зол для субконтинента на пустом месте.
Это умственная эквилибристика, которой мы занимаемся, когда готовы к мифологизации. Отвратительные черты, которые демонстрировал Ганди, сохраняются в индийском обществе в целом сегодня: злобная ненависть к чернокожим, бесстрастное пренебрежение женскими телами, исправная близорукость в отношении жуткого обращения с далитами. Неслучайно из наследия Ганди выбелили именно эти мотивы его риторики.
Но как же соответствовать абсурдному прозванию вроде «величайший индиец»? Прозвать кого-то величайшим человеком родом из страны, являющейся домом для миллиардов людей, – это колоссальный груз для кого угодно. Создание ложного кумира подразумевает забвение многого. Легко распускать сопли из-за человека, которого на самом деле не существовало.
Сати – ужасный ритуал для вдов, который до сих пор существует в Индии
В культуре многих стран Востока участь вдовы практически всегда печальна, а иногда и трагична. Многие женщины, после смерти своих мужей, на протяжении всей жизни вынуждены жить с его родней, терпеть постоянные унижения и издевки. Овдовевших женщин в буквальном смысле перестают считать за людей, но это отнюдь не самое страшное.
Многие восточные религии и культы предусматривают для вдов еще более незавидную судьбу. Дискриминация, бедность, голод, жестокое обращение и даже смерть угрожают женщинам Востока с момента кончины их супруга. Последнее крайне актуально для вдов из Индии, из штата Раджастхан, где по сей день распространен жуткий ритуал под названием сати.
Обращаясь к древнему культу Шивы, можно обратить внимание, что уже тогда существовало две формы унизительных правил жизни женщины после смерти ее супруга. Первая, сравнительно мягкая форма существования вдовы в Индии или, так называемое, «белое вдовство», сводится к тому, что ей великодушно разрешают жить. Не жить в каком-то конкретном месте, а просто жить – просыпаться по утрам, дышать, ходить по улицам.
Однако едва ли это самое «белое вдовство» можно назвать полноценной жизнью. Кастовые условия к такой вдове категоричны: она обязана коротко остричь волосы и больше никогда их не отращивать, отказаться от последующего замужества и жить исключительно духовной жизнью подальше, как от своей родни, так и от родни супруга. Родится женщиной в определенной касте, да к тому же еще и стать вдовой, считается чуть не проклятием! Так что «белые вдовы» в основном коротают свои будни в молитвах при храмах.
Второй же тип обычаев, связанный с судьбой вдовы в Индии, вызывает у всего современного сообщества оторопь и откровенный ужас, поскольку практически невозможно поверить, что подобное вообще возможно в 21 веке! Я говорю о, так называемом, обряде сати – самосожжении вдовы на погребальном костре вместе с останками усопшего мужа.
Это весьма устрашающий для стороннего наблюдателя похоронный обряд даже сейчас вызывает не только интерес, но и множество споров, как внутри Индии, так и далеко за ее пределами. В переводе с санскрита «сати» означает «настоящая» или «правдивая», и считается, что название ритуала восходит к индуистской богине Сати. Традиционно обряд проводился на следующий день после смерти супруга.
Чаще всего, жена умершего восходила на подготовленный, но еще не зажженный костер, и устраивалась подле тела своего мужа. Участники обряда сперва совершали ритуал погребения, а уже после разжигали огонь. Чуть реже встречались варианты сати, в которых вдова бросалась уже в горящий костер или сама поджигала его.
Много вопросов, конечно же, вызывает добровольность подобного ритуала. Традиционно считалось, что вдова должна взойти на костер вслед за ушедшим супругом по своему желанию и без какого-либо принуждения. Но во многих общинах женщин заставляли совершать сати. Психологическое и социальное давление на женщину подкреплялось еще и моральным авторитетом традиций, которым необходимо беспрекословно следовать.
Если же женщина отказывалась совершить сати, ее могли исключить из общины, то есть сделать изгоем. Также были распространены случаи, когда женщину, нарушившую древнюю традицию сати, убивали родственники ее покойного мужа. Чтобы соблюсти видимость ритуала, они связывали вдову и бросали ее в горящий костер. В некоторых случаях ее оставляли связанной в еще не зажженном костре или же привязывали к телу мужа.
Старинная индийская живопись и литературные источники подтверждают, что такие убийства были частой практикой на протяжении последних 10 веков. Власти Индии пытались бороться с ритуальными самосожжениями, и особо упорными в этом были иностранные державы, периодически завоевывавшие Индостан.
К 18 веку большая часть Индостана попало под влияние западных государств и их торговых компаний. Европейцы, некогда с ужасом восторгавшиеся экзотической для них практикой сати, начали активно искоренять обряд, и особую рьяность в этом проявили британцы.
В 1798 году ритуал сати запретили в нескольких крупных городах, а в 1829-ом запрет распространился и на всю страну. Закон о запрете сати вызвал мощную волну протестов на территории Индии, и в 1832 году колониальные власти были вынуждены внести ряд послаблений. Например, обряд разрешили проводить только совершеннолетним девушкам и только в том случае, если они шли на него добровольно.
И хотя в 20 веке сати начал терять свою популярность, ритуальное самосожжение, как это неудивительно, из жизни индусов никуда не делось. Период с 1943 по 1987-ой год в Индии было зафиксировано 30 ритуальных самосожжений. Не так много, конечно же, но и не мало... В 1987 году сати совершила 18-летняя бездетная вдова из штата Раджастхан по имени Рупканвар.
Этот случай вызвал общественный резонанс, после чего индийские власти ввели строгий запрет на ритуальное самосожжение. С 1987 года были задокументированы лишь 4 случая сати, последний из которых произошел в 2008 году.
Свежие комментарии