Давид Эйдельман. Нормальный гений

Нормальный гений
Давид Эйдельман. Из записных книжек А. П. Чехова: «Когда я разбогатею, то открою себе гарем, в котором у меня будут голые толстые женщины с ягодицами, расписанными зеленой краской».
И Гиппиус, и Ахматова, и Цветаева и прочие женщины-поэты — они были очень разные. С разными вкусами и пристрастиями. Но все они не любили творчество Антона Чехова. Мягко сказать… не любили.
Олеся Николаева читает доклад о Чехове.
Задумался я об этом, выслушав на международном конгрессе «Русская словесность в мировом культурном контексте» выступление Олеси Николаевой — наверное самой сильной русскоязычной поэтессы современности.
Чехов и женщины
Чехов и дамы — особая тема. С одной стороны, говорят, например, что на Сахалин этот писатель поехал, чтобы избежать женитьбы.
Говорят, что он вообще не составил счастья ни одной женщины. Иные утверждают, что интеллигентнейший и милый Чехов был женофобом.
С другой — донжуанский список Чехова длиннее, чем у Пушкина. Не говоря уже о других русских классиках.

Антон Павлович был высок (186 см), крепко сложен, красив, говорил шикарным басом. И очень нравился женщинам.
Но Чехов не эстетизирует дам. Не романтизирует отношения.
«Женщина простит вам и дерзость, и наглость, но она никогда не простит этой вашей рассудительности» — говорила одна из героинь Чехова (рассказ «Ариадна»).
В 2010 году к 150-летию со дня рождения Чехова издательство «Воскресение» подготовило к публикации полное собрание сочинений в 35 томах, которое включает, в частности, письма Чехова, подвергшиеся цензуре в 1970-е годы.
Издание семидесятых же, в свою очередь, было просто пределом преодоления цензурных запретов в сравнении с собранием сочинений сталинских времен. «Всего в корпусе чеховских писем в Полном собрании сочинений в 20-ти томах было сделано около 500 купюр. Можно ль удивляться, что не только в сознании читателей, но и по страницам биографических книг о Чехове многие десятилетия гуляет образ чинного, благопристойного господина с палочкой, не позволявшего себе соленого слова, несколько постноватого и болезненного, мало интересующегося женщинами» — писал исследователь А.П. Чудаков.

Почему Чехова цензурировали?
Вопрос решался на самом верху. Политбюро ЦК КПСС боялось «дискредитации и опошления» светлого образа классика.
Речь шла, например, о письмах с Сахалина, где Чехов рассказывал с многочисленными подробностями как «из любопытства употребляет японку».
«В деле выказывает мастерство изумительное, так что вам кажется, что вы не употребляете, а участвуете в верховой езде высшей школы. Кончая, японка тащит из рукава зубами листок хлопчатой бумаги, ловит вас за «мальчика» и неожиданно для вас производит обтирание, причем бумага щекочет живот» .

Как классик мог ходить к неприличным женщинам и сообщать о себе в письме: «Что касается девок, то по этой части я во времена оны был большим специалистом и не дальше как в это лето скорбел, что в Сумах недостает кое-каких учреждений» (А. Н. Плещееву, 13 ноября 1888 г.).
Как Чехов мог заниматься любовью с индуской и (хотя бы в шутку) гордиться этим. «Когда у меня будут дети, то я не без гордости скажу им: „Сукины дети, я на своем веку имел сношение с черноглазой индусской… и где же? в кокосовом лесу, в лунную ночь“» (Суворину, 9 декабря 1890 г.).
Чеховскому интеллигенту советской формации надлежало любить Индию и восхищаться платонически, на расстоянии, а не трахать индусску в кокосовом лесу.
«Хлоп — и готово»
А о дамах московских, приличных Чехов писал Суворину, что не надо доверять тем, кто описывают разврат «хлоп — и готово» и говорят о 33 способах употребления женщины.
Эмиль Золя и Антон Чехов

«Женщины, которые употребляются, или, выражаясь по-московски, тараканятся на каждом диване, не суть бешеные, это дохлые кошки, страдающие нимфоманией. Диван очень неудобная мебель. Его обвиняют в блуде чаще, чем он того заслуживает. Я раз в жизни только пользовался диваном и проклял его.
Распутных женщин я видывал и сам грешил многократно, но Зола и той даме, которая говорила Вам „хлоп — и готово“, я не верю. Распутные люди и писатели любят выдавать себя гастрономами и тонкими знатоками блуда; они смелы, решительны, находчивы, употребляют по 33 способам, чуть ли не на лезвии ножа, но все это только на словах, на деле же употребляют кухарок и ходят в рублевые дома терпимости. Все писатели врут. Употребить даму в городе не так легко, как они пишут. Я не видел ни одной такой квартиры (порядочной, конечно), где бы позволяли обстоятельства повалить одетую в корсет, юбки и в турнюр женщину на сундук, или на диван, или на пол и употребить ее так, чтобы не заметили домашние. Все эти термины вроде в стоячку, в сидячку и проч. — вздор.
Самый легкий способ — это постель, а остальные 33 трудны и удобоисполнимы только в отдельном номере или сарае. Романы с дамой из порядочного круга — процедура длинная. Во-первых, нужна ночь, во-вторых, вы едете в Эрмитаж, в-третьих, в Эрмитаже вам говорят, что свободных номеров нет, и вы едете искать другое пристанище, в-четвертых, в номере ваша дама падает духом, жантильничает, дрожит и восклицает: «Ах, боже мой, что я делаю? Нет? Нет?», добрый час идет на раздевание, на слова, в-пятых, дама ваша на обратном пути имеет такое выражение, как будто вы ее изнасиловали, и все время бормочет: «Нет, никогда себе этого не прощу!» Все это не похоже на «хлоп — и готово!». Конечно, бывают случаи, когда человек грешит, точно стреляет — пиф! паф! и готово, — но эти случаи не так часты, чтобы о них стоило говорить. Не доверяйтесь Вы рассказам! Верьте храбрым любовникам так же мало, как и охотникам. Помните пословицу „кто чем болит, тот о том и говорит“; кто много постил, тот больше всех и с большим удовольствием говорит о любовных приключениях и 33 способах. Никто так не любит похабии, как старые девы и вдовы, у которых еще нет любовника. Писатели должны быть подозрительны ко всем россказням и любовным эпопеям».
Почему Ахматова не любила Чехова?
И Гиппиус, и Ахматова, и Цветаева были не лишены некоторой доли суфражизма — радикального феминизма того времени.
Анна Ахматова.
Ахматова не любила Чехова не за то, что он плохо пишет, а за то, что под его пером жизнь — это беспросветная бытовая скука и пошлость, ужасная и ещё более беспросветная, и пошлая, чем реальная жизнь.
В мире Чехова Ахматову не устраивало полное отсутствие героизма, чего-нибудь, не пошлого, тонкого, высокого.
Ахматовой не нравилось у Чехова высмеивание людей искусства, изображение художника как бездельника.
«Ненавижу с детства»
Цветаева хотя и называла Чехова «мастером», но признавалась: «Чехова с его шуточками, прибауточками, усмешечками ненавижу с детства».
Цветаева противопоставляла Чехову величественный мир Гомера: «…то, что быть могло и быть должно, обратно чеховщине: тому, что есть, а чего, по мне, вовсе и нет».
Цветаева приравнивала Чехова к его же героям: «Случай Чехова, самого старшего — умного — и безнадежного — из чеховских героев. Самого — чеховского»».
По мнению Цветаевой Чехов, в отличие от Гоголя, был неспособен подняться над “быт — бытием».
«Нормальное сумасшествие»
Гиппиус, которая была лично знакома с Чеховым, называла его «осенней мухой».
«Родился сорокалетним — и умер сорокалетним...».
Гиппиус на портрете Л. Бакста. 1906 год.
Гиппиус смущала в Чехове излишняя (для символистов) нормальность, отсутствие высокого безумия, пророческой миссии, религиозности.
«Слово же «нормальный» – точно для Чехова придумано. У него и наружность «нормальная», по нем, по моменту. Нормальный провинциальный доктор, с нормальной степенью образования и культурности, он соответственно жил, соответственно любил, соответственно прекрасному дару своему – писал. Имел тонкую наблюдательность в своем пределе – и грубоватые манеры, что тоже было нормально.
Даже болезнь его была какая-то «нормальная», и никто себе не мог представить, чтобы Чехов, как Достоевский или князь Мышкин, повалился перед невестой в припадке «священной» эпилепсии, опрокинув дорогую вазу. Или – как Гоголь постился бы десять дней, сжег «Чайку», «Вишневый сад», «Трех сестер» и лишь потом – умер. Иногда Чехов делал попытки (довольно равнодушные) написать что-нибудь выходящее из рамок нормального рационализма. Касался «безумия» (не безумие ли Гоголь, не безумие ли черти Достоевского и даже старец Зосима, да и Толстой не безумец ли со своим «Хозяином»?), но у Чехова в таких вещах выходило самое нормальное сумасшествие, описанное тонко, наблюдательно, даже нежно и – по-докторски извне… Так же извне смотрел Чехов и на женщину – ведь он мужчина! и в нем самом ни одной черты женской! »
Для Гиппиус гениальность и нормальность — это «две вещи несовместные». А Чехов – нормальный гений.

Консенсусная фигура
Помню на Международном конгрессе «Русская словесность в мировом культурном контексте» выступила поэтесса Oлеся Николаева с докладом о Чехове и постмодернизме. Интересным докладом, который вызвал бурное обсуждение — такое обсуждение каковыми обычно бывают споры о Чехове — типично постмодернистское:
— Надо перемешивать в стакане чая сахар.
— Нет! Ложечкой.
— А я говорю вам, что надо по часовой стрелке…
Олеся Николаева говорила, что ей всегда была подозрительна идеализация чеховского интеллигента. Начиная с отношения советской власти к Чехову. Советская власть Чехова любила. А советская власть была очень чуткой. Достоевского, например, она не очень-то жаловала, а вначале вообще ненавидела.
Но, что там о советской власти… Стоит спросить какого-нибудь деятеля культуры (Олеся называет актера Михаила Козакова, поэта Юрия Левитанского, Булата Окуджаву), политика, который тщится статусом небыдла (например, Бориса Ельцина, экс-министра иностранных дел Андрея Козырева или покойного Бориса Немцова), что для них является идеалом человека, в ответ услышишь: чеховский интеллигент.
Для советских интеллигентов – писателей, режиссеров, актеров и даже политических и общественных деятелей – стало обычным признаваться в любви к чеховскому герою: в нем видели воплощение человеческого достоинства, едва ли не идеал для подражания. И это перекочевало во время нынешнее.
На знаменитом процессе Синявского и Даниэля одним из главных пунктов обвинения против первого из них было то, что «он посмел поднять руку на нашего Чехова». На Чехова поднимать руку нельзя. Лучшим комплиментом Булату Окуджаве было «Чехов с гитарой».
Интересно, что Достоевский, Толстой, даже Пушкин в культуре русского зарубежья полемически переосмысливались, противопоставлялись культуре советской. Достоевский, например, выставлялся как пророк, предсказавший бесовщину, как консервативный мыслитель и публицист. Лев Толстой противопоставлялся как религиозный моралист. Пушкин как поэт чистого искусства и собеседник царя и т. п. А образ Чехова в зарубежной мысли мало отличался от советского. Ходасевич, например, в своих суждениях мало отличался от Луначарского. Из русских писателей ХIХ века Чехов оказывается самой консенсусной, самой объединяющей фигурой, в чем-то даже больше, чем Пушкин.

Что такое «чеховский интеллигент»?
Олеся Николаева говорит, что она никогда не могла понять: что такое чеховский интеллигент? Это кто? Кого имеют в виду? Пошляка Ионыча или Беликова «человека в футляре»? Чимшу-Гималайского – любителя крыжовника? Гурова же из «Дамы с собачкой»? Врача из «Палаты №6» и пациентов? Больного тюфяка доктора Дымова из «Попрыгуньи»? Но, может быть, это Коврин из «Черного монаха»? Может, «вечный студент» – «облезлый барин» Петя Трофимов из «Вишневого сада» или туберкулезник Саша из «Невесты» — приживальщик, который всех обличает, а потом оказывается никчемным нравственным банкротом? А школьная традиция постоянно навязывала нам его пустые патетические речи о счастливом будущем человечества через 200 лет. При ближайшем рассмотрении любой чеховский герой-интеллигент не тянет на эталон.
Постмодернизм Чехова — в самой амбивалентности чеховских персонажей, которая позволяет отыскать каждому сверчку свой шесток, объять собой любую пустоту, вписать в свой контекст любое «ничто», вместить любой интерпретаторский вариант.
Критики, начиная с Акима Волынского, говорили про «чеховский отказ от философии». Между тем, как верно подметил Сергей Георгиевич Бочаров, если когда бы мы имели словарь языка Чехова, то, может быть, с удивлением обнаружили бы, сколь велика частотность в нём слов «философия» и «философствовать». И не просто частотность – их настоятельность, прямо назойливость в чеховском тексте.
«…В России нет философии, но философствуют все, даже мелюзга» («Палата № 6»). Персонажи Чехова «философствуют все».
Но философствование героев Чехова – вовсе не означает напряженную сосредоточенность мысли. Скорее… некоторую расслабленность мышления. Некорректность и неконкретность суждений.
Постмодернизм Чехова — в отсутствии твердых и определенных контуров, двусмысленностью утверждений, двойной подкладкой образов, а также и некоей брезгливостью ко всем «окончательным» вопросам «русских мальчиков» со всем их пафосом.
У Бродского в пародийном «Посвящается Чехову» апогей философских размышлений персонажа о космосе, метафизических взаимосвязях, экзистенциональном тупике приходит в дощатом дачном сортире, вперемешку с похотливыми мыслями о голой девушке, которая спасется на кожаном диване от комаров и от жары вообще, даме у которой под юбкой ничего, невозможности добраться до станции или заняться сексом и пр.
И хор цикад нарастает по мере того, как число
звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что — если в самом деле? «Куда меня занесло?» —
думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.
До станции — тридцать верст; где-то петух поет.
Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.
В провинции тоже никто никому не дает.
Как в космосе.
Молодой Иосиф Бродский.
«Како веруеши?»
Чем Чехов близок интеллигентскому сознанию?  Своей гибкой и артистичной уклончивостью от ответов на вопрос «Како веруеши?».
Когда С. П. Дягилев предложил Чехову совместно с Мережковским войти в редакцию журнала «Мир искусств», писатель отказался. Чехов ответил на предложение: «…как бы это я ужился под одной крышей с Д. С. Мережковским, который верует определенно, верует учительски в то время, как я давно растерял свою веру и только с недоумением поглядываю на всякого интеллигентного верующего».
Чехов и Мережковский.
Безыдейность?
Действительно, у Чехова полностью отсутствует идея преображения мира и человека – не какого-то умозрительного «изменения к лучшему через двести, триста лет», а реального действительного. Не видно такой возможности.
Герои его, если пытаются радикально изменить жизнь — меняются неизбежно к худшему. Всякое – самое благое – человеческое начинание под его пером оказывается тщетным, всякий высокий порыв – ничтожным, дружба – надуманной, любовь – фальшивой, жизнь – напрасной, человек – если не совсем уж дрянным, то пошлым, и вера – пустой. Все суета сует. Все скука и мизерность существования. Все – пошлость, самодовольно прикрывающая собой небытие. Ничто здесь не стоит и ломаного гроша…
Портрет Чехова работы Осипа Браз.
Чахоточный взгляд на мир
«Один мой студент, больной туберкулезом, убеждал меня, что в случае с Чеховым все дело именно в анамнезе, в этих незримых тучах палочек Коха, которые с неизбежностью фиксируются на страницах текста. Все заражено, все отравлено и обречено, отовсюду зияет небытие и веет смертью» — говорила Олеся Николаева.
Порой кажется, что Чехов нас просто дурачит. Стоит нам с серьезным видом закивать в полном согласии с обличениями Пети Трофимова, как Чехов тут же подкинет нам его грязные сапоги: кажется, мог бы уж хоть почистить.
Только мы увлечемся пламенными речами Саши из «Невесты», как Чехов приводит нас в его комнату, где царит мерзость запустения: «накурено, наплевано; на столе возле остывшего самовара лежала разбитая тарелка с темной бумажкой, и на столе и на полу было множество мертвых мух».
Только мы примем всерьез смиренного доктора Дымова, мужа Попрыгуньи, как автор тут же выгонит его с подносом к прелюбодейным гостям его жены: «Пожалуйте, господа, закусить».
Как не вспомнить слова Анны Сергеевны, «дамы с собачкой», о своем муже: «Мой муж, быть может, честный, хороший человек, но ведь он лакей! Я не знаю, что он делает там, как служит, а знаю только, что он лакей». Все в этом мире шатко: высота снижена, бездна мелка, человек безволен, малодушен и трухляв, как червивый гриб.
Набоков в одной из своих лекций говорит, что тот, кто думает: в русской жизни больше Достоевского, чем Чехова, совсем не понимает России, – в ней сплошной Чехов.
Значит, все здесь – сплошная «чеховщина», бессмыслица, бред.


«Есть ли у г. Чехова идеалы?»
«Есть ли у г. Чехова идеалы?» — когда-то строго спрашивал 1892 году А. М. Скабичевский, который предрекал безыдейному Чехову смерть под забором.
Олеся Николаева правильно заметила, что Чехов — это будто реакция на литературу больших идей и великих дерзаний.
Сдержанный голос нормального Чехова особенно выделяется на фоне богоискателей и революционеров, метафизиков и утопистов, стратегов империи и певцов бунта.
Есть словесность Толстого и Достоевского, Тургенева и Некрасова, литература, которая занята поиском смысла жизни и способов переустройства мира на более справедливых основаниях.
И есть литература Чехова, исходящая из аксиомы: мир не переделаешь, жизнь — такова как она есть, а потому давайте попробуем жить лучше.
Дмитрий Мережковский вспоминал:
«Я был молод; мне все хотелось поскорее разрешить вопросы о смысле бытия, о Боге, о вечности. И я предлагал их Чехову, как учителю жизни. А он сводил на анекдоты да на шутки.
Говорю ему, бывало, о «слезинке замученного ребенка», которой нельзя простить, а он вдруг обернется ко мне, посмотрит на меня своими ясными, не насмешливыми, но немного холодными, «докторскими» глазами и промолвит:
— А кстати, голубчик, что я Вам хотел сказать: как будете в Москве, ступайте-ка к Тестову, закажите селянку — превосходно готовят — да не забудьте, что к ней большая водка нужна.
Мне было досадно, почти обидно: я ему о вечности, а он мне о селянке. Раздражало это равнодушие, даже как будто презрение к мировым вопросам; я начинал подозревать Чехова в «отсутствии общих идей».
Надо было наговорить столько лишнего, сколько мы наговорили, надо было столько нагрешить, сколько мы нагрешили, святыми словами, чтобы понять, как он был прав, когда молчал о святом. Зато его слова доныне — как чистая вода лесных озер, а наши, увы, слишком часто похожи на трактирные зеркала, засиженные мухами, исцарапанные надписями».
Вероятно, помня эту статью не издававшегося в СССР Мережковского, Илья Эренбург писал в 1959 году в очерке «Перечитывая Чехова», что Чехов занимался маленькими людьми и текущим, а Мережковский тщился писать на вечные темы. В результате чеховские рассказы оказались более вневременными, чем пухлые тома Мережковского.
Но ведь вопрос в другом. Вечные вопросы не отменяют селянку, конечно. И наоборот. Неизбежность и неотвратимость смерти — не отменят необходимость чистить зубы, а вера в лучшее будущее, не противоречит необходимости убирать за собой.

Никакая большая идея не оправдывает
Владислав Ходасевич  писал,  что будущий читатель, отделив и отвергнув ненужную ему лирику Чехова, найдет под упадочными „настроениями“, созданными не столько самим Чеховым, сколько чеховщиной, более жизненную философию. Хворый Чехов не любит «необычайного»; он весь обычен, он совсем не хочет парить, а, напротив, любовно и прочно привязан к земле, ко всему простейшему, самому будничному; и в бессмертие души он, по-видимому, не верит. Чехов знает, что жизнь на русской земле не скоро станет прекрасна. Но из его книг можно научиться, что возможность улучшить жизнь и приблизить «доброе новое время» зависит от самих людей. Что жизнь – есть следствие собственных дел, а не верований в абстрактные идеи. Что хорошую жизнь надо не ждать, а торопить, не призывать, а создавать, не приколдовывать, а делать. В Чехове таится скромный эпос каждого дня.
Литература больших вопросов строилась на уверенности, что на эти вопросы можно найти должные ответы, что мир можно переустроить, а Россию спасти.
Чеховский мир — мир предреволюционный. Мир в преддверии катастрофы. Этот мир строится на ощущении, что спасти уже глобально ничего нельзя, что жизнь такова, как она есть, а бывает и хуже, а потому….
Если все равно глобально ничего не спасти и не уберечь, то ничего вас не извиняет. Никакая большая идея не оправдывает. Никакой великой мечтой вы не сможете заслониться. Не защищайтесь сверхзадачей, которая якобы может объяснить. Если так, то… Давайте вести себя по-человечески, и попробуем жить лучше. Давайте попробуем, каждый на своем месте. Давайте хотя бы начнем с мелочей…https://relevantinfo.co.il/anton_chekhov/?fbclid=IwAR1WLCGnkjDzX2fTfTcfnUdMxmVVYxa3lI8iAcZLdA75LLOL8jAbxq-YedM