Владимиру Борисовичу Микушевичу в июле исполнится 82 года. Это мощный старик с огромной палкой, светлым умом и мировой культурой. Поэт. Прозаик. Переводчик с немецкого, английского, французского, итальянского, санскрита, арабского и многих других языков. Лингвист. Интерпретатор. Мистик. Религиозный философ. Мыслитель.

Сделанное им поражает своим размахом и многообразием. Микушевич пишет стихи на русском и немецком, по-английски и по-французски Он переводил произведения Вийона, Ницше, Петрарки, миннезингеров, Кретьена де Труа, Новалиса, Гофмана, Гельдерлина, Рильке, Стефана Георге, Нелли Закс, Виктора Гюго, Бодлера, Рембо и многих-многих других поэтов. И не только поэтов. Знаете ли вы стихи легендарного графа Сен-Жермена — авантюриста и алхимика? Его «Философский сонет» переведен Микушевичем:

«Пытался я постичь природу в каждой сфере;
Далась мне грамота вселенной в основном;
Свою явило мощь мне золото в пещере:
Зачатье тайное в броженье неземном».

Знаете ли вы, что Шопенгауэр писал не только философские сочинения, но и стихи? Известны ли вам стихи мистика и мага Алистера Кроули? Микушевич перевел их поэтические страницы.

Владимир Борисович — автор стихов, эссе, романов «Будущий год», «Воскресенье в Третьем Риме», «Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна». Преподавал в Литературном институте, читал лекции в МИФИ, МАрхИ и других вузах. Ведёт студию поэтического перевода в Институте журналистики и литературного творчества.

Ведущий телевизионной программы «Магистр игры».

«Так начинают жить стихом»

Он родился в подмосковной Малаховке. Когда началась война, ему было 5 лет. Первое поэтическое потрясение, которое он запомнил, было чтение «Бесов» Пушкина во время налета немецких бомбардировщиков, под звуки воздушной тревоги.

Начал переводить в 13 лет. Просто увидел стихотворение Лонгфелло «Весенний дождь» в антологии англоязычной поэзии. И решил перевести.

«Он по крышам стучит, как копыта коней,
Из трубы водосточной он льется,
И журча, и гремя, словно горный ручей,
О горячую землю он бьется».

Это были первые строки, которые он перевел.

Потом была «Погребальная песня Новому году» Шелли. Переводы начались с английского, хотя в школе изучали немецкий. Английский Микушевич выучил сам. Мать привезла ему байроновского «Дон-Жуана» и «Ярмарку тщеславия» Теккерея. Он начал читать их в начале декабря, а к концу зимы начал понимать.

И слышать в иностранных стихах русскую речь…

Какие методы и техники изучения языков предпочтительны? Микушевич говорит, что языки это работа. Прежде всего, упорная работа. Всякие методы и технологии при их изучении не играют существенной роли. Это работа, которой надо заниматься регулярно: читать, писать, говорить, переводить.

Язык — родился из поэзии

Лауреат премии принца Ангальтского, герцога Саксонского за распространение немецкой культуры в России. Десятки тысяч переведенных строк. Он переводит не только на русский, но и с русского на немецкий. Им создана антология русской лирики в переводах на немецкий.
Немецкие оккультисты считают его реинкарнацией кого-то из великих романтиков. Может быть, гейдельбергского Клеменса Брентано де ла Роша.

Он сочинял стихи на английском и французском. «А по-итальянски я пищу только письма».

Микушевич считает, что поэтическое произведение сразу пишется на всех языках, даже на тех, о которых автор не имеет никакого представления. Вернее, не пишется, а является.

Быть поэтом для Микушевича — это быть переводчиком. Любое оригинальное поэтическое произведение — это перевод.

«Все люди говорят, в некотором смысле, на одном языке, – считает Микушевич, – в языках существует больше общего, нежели различного». Самое главное для переводчика — услышать свой язык в чужой речи.

По Микушевичу язык человечества один — и все языки сводятся к нескольким десяткам, может, сотням звуковых комплексов, которые доступны для произнесения. Существуют невероятно далекие от нас звучания — например, щелкающие языки африканских народов, — но это один и тот же язык. А откуда он возник, мы не знаем, и никогда знать не будем.

Но Микушевича привлекает гипотеза возникновения языка из поэзии, из неосознанного поэтического творчества древнего человека, для которого сливалось звучание и значение слов. Язык был человечеством не выдуман, а угадан.

Задача поэзии — возвращать языку первозданное единство звучания и значения.

Ремонт старых кораблей

«Что в просторечье музыкою сфер
Зовется бескорыстная стихия,
В которой ты Шекспир и ты Гомер,
В которой Баха слушают глухие.

И время, и пространство заодно,
И жизнь, и смерть наедине с народом.
Не задано — воистину дано.
И это называют переводом...»

Творчество Микушевича — это сосредоточенная работа над наследием мировой культуры, ремонт старых кораблей и спуск их на воду. Корабли существуют не для того, чтобы любоваться их пробоинами и гниением. Корабли нужны, чтобы на них плыть. Для Микушевича, иной дороги для культуры не существует, если есть желание жить, а не свершить групповое самоубийство.

Творчество для Микушевича — это не столько самовыражение, сколько смирение перед тем высшим, что им движет, без чьего благословения ничего не сделаешь. Человек, который уверен в том, что сам что-то производит, ничего путного не напишет. Творчество — это подчинение чему-то высшему — то ли духу языка, то ли «божественному глаголу».

«Готовый предпочесть изгнанью заточенье,
Гонений избежав и не снискав похвал,
Уединение и самоотреченье
Соблазнам вопреки я смолоду избрал».

«Я не считаю переводы Пастернака переводами»

— Что вы считаете самой большой своей удачей как переводчика?

— Рильке, наверное. Думаю, что Рильке. Я сейчас выпустил большую книгу стихов, где переведен весь Рильке, который публиковался при жизни. Там все книги стихов как Рильке их сам составлял. Я их перевел с немецкого и французского. Осталось — неопубликованное.

— Когда Вы переводили Рильке, вы как-то отталкивались от предыдущих переводов?

— Нет. Предыдущие переводы здесь не причем.

— Я имею в виду традицию, идущую от Пастернака.

— Я не знаю, что такое традиция переводов Рильке, для меня традиция переводов Рильке — это сам Рильке. Я вообще переводы Пастернака — в основном, не считаю переводами. Это его собственные произведения. В особенности это относится к «Фаусту» Гёте .

— А перевод Холодковского вас устраивает?

— Перевод Холодковского — это перевод действительно. И я всегда рекомендую перевод Холодковского тем, кто не читает в оригинале. А перевод Пастернака — это выдающееся явление, конечно. Но это «Фауст» Пастернака.

— То есть он переврал Гёте?

— Нет. Но это другая трактовка всего этого сюжета. Это слишком расходится с Гёте.

— А в чём расхождение?

— Слишком подчеркнуты очень личные моменты, которые у Гёте тоже есть, но, в основном, Гёте — спасающийся Фауст. Это совершенно невероятная ситуация. До Гёте Фаусты всегда гибли. Как, например, в великой трагедии английского поэта Кристофера Марло. Там он гибнет. У Гёте — спасается. Гёте сосредоточен на этом спасении Фауста. Фауст спасается через вечную женственность. Пастернак придает этому глубоко личное интимное звучание, что, разумеется, выдающееся поэтическое явление, но у Гёте это глубже и шире.

Сонеты Шекспира — это роман

Микушевич сделал новый полный перевод сонетов Шекспира, который недавно вышел в «Литературных памятниках». Для Микушевича эти сонеты — не сборник разрозненных стихотворений, объединенных общими темами, а подлинный роман в стихах. У Шекспира происходит «трансмутация сонета». Сонеты сочетаются, образуя единый текст.

«Это роман о двух друзьях, которых влечет друг к другу, не без эротического оттенка. Вмешивается женщина. Они оба в неё влюбляются. Она их разлучает. И не соединяется ни с одним из них. Это такая неудавшаяся алхимическая реакция. Потому что из соединения двух элементов возникнуть может золото. Но наступает этап почернения. Это и есть Темная леди. У нас её называют неправильно Смуглой леди. Нам это знакомо по поэме Пушкина «Руслан и Людмила». Там тоже есть эта стадия почернения — Нигредо. Это Черномор, который тоже разобщает Руслана и Людмилу. Мешает им соединиться. Как элементам мешают соединиться, чтобы образовать золото. Но у Пушкина это Нигредо преодолевается. А у Шекспира нет. Здесь это женщина, которая разлучает двух друзей и не остается ни с одним из них».

Микушевич считает, что модифицированный сонет Шекспира становится «онегинской строкой», а пушкинский роман в стихах идет от сонетов Шекспира. Но тогда сонет Шекспира тем более оказывается строфой сложного, многогранного стихотворного романа, родственного Кретьену де Труа, Вольфраму фон Эшенбаху и тому же, в те времена еще будущему – Пушкину, недаром сказавшему про сонет, что «игру его любил творец Макбета».

Послушайте запись разговора с Микушевичем

Владимир Микушевич о Фаусте «Гёте» и переводе Пастернака, о Рильке, Иване Грозном как русском Фаусте, романе «Воскресенье в Третьем Риме» и других темах. Запись не совпадает с текстовой расшифровкой, но дает гораздо больше информации.

Христианин Кроули?

Микушевич — переводчик и собиратель произведений мировой культуры. Букет собранный им — прекрасен и гармоничен.

Но когда собирается букет, то цветы подбираются не произвольно. Из творческого наследия разных авторов Микушевич выбирает своё.

«Черный маг» Алистер Кроули, которого часто называют главным «сатанистом», который сам себя именовал «Зверем 666» (это имя дала ему ещё в детстве мать — фанатичная сторонница Плимутской секты), в переводах Микушевича выглядит подлинно религиозным автором, который славит Богоматерь и пишет стихи, похожие на молитвы.

«Врата святые алтарей,
Где ладан, словно пар,
Где Иисусов иерей
Приносит Богу дар,
В соборе дар Царю царей,
Желаний наших жар.

Мария-Матерь! Нам в пути
Услышать бы Твой зов,
Чтобы к блаженству во плоти
Паломник был готов.
В служителей Ты преврати
Лунатиков-рабов!

Святая Дева! Нас навек
Елей Твой исцелит…»

«И не участвовал я в повседневном торге»

Его взгляды на современную ему российскую поэзию тоже интересны. К нему с большим уважением относился Евгений Евтушенко.

Однажды он приехал к Микушевичу и в пылу откровения сказал: «Ты, наверное, считаешь меня г…ом». А после долгого разговора вдруг предложил: «Давай, женим тебя Людмиле Зыкиной. Вы очень хорошо подойдете друг другу. И будете дополнять».

В советское время он был известен только как переводчик и преподаватель. Его собственные стихи впервые были опубликованы только 1989 году.

И до сих пор Микушевич — явление не очень известное. Скрытый титан в сердцевине русской культуры.

Он сам сформулировал своё кредо более сорока лет назад:

«И не участвовал я в повседневном торге,
Свой голос для других в безвременье храня;
Кретьен, Петрарка, Свифт, Бодлер, Верлен, Георге,
Новалис, Гёльдерлин прошли через меня.

В готических страстях и в ясности романской
В смиренье рыцарском, в дерзанье малых сих
Всемирные крыла культуры христианской —
Призвание мое, мой крест, мой русский стих».

Понятно, что между ним и поэтами, участвовавшими в современных торгах и торжищах, отношения были настороженные.

Сверстники поэты-шестидесятники не звали Микушевича на свои знаменитые многолюдные поэтические вечера. Этот человек в длинном старом пальто и рыжей шапке отличался от них тем, что в гораздо меньшей степени был «пленником времени», актуальных тем, требовавших сиюминутно тенденциозной политической публицистики. И в гораздо большей степени был «заложником вечности».

«Я не люблю Иосифа Бродского»

«Как поэт он мне далек и чужд, хотя я признаю его талант».

О непредвиденная грация!
Увы! Поэт – не водолаз.
Судьба поэта – эмиграция,
Но и она не удалась.

Зачем ссылаться на Всесильного?
Твой подтвердить могла бы рост
Земля, но вечность не для ссыльного,
Чей путь с погоста на погост.

Микушевич и политика

Принято впопад и невпопад повторять вырвавшиеся у Пушкина слова: «Поэзия, прости Господи, должна быть глуповата…». Ни глупыми, ни тем более глуповатыми Микушевича и его стихи назвать нельзя. Он умен, проницателен и тонок. И в собственной поэзии, и в прозе, и в многочисленных переводах.

Микушевич не любит говорить о политике. И считает, что поэзия должна как можно меньше писать на сиюминутные политические темы. А литературоведению не очень полезно искать политическое прочтение литературных текстов.

Но иногда взгляд на политику с точки зрения вечности и мировой культуры пробивается и у Микушевича. Это взгляд человека, встревоженного судьбой человечества и будущим его собственной страны.

Владимир Микушевич — религиозный человек, который критикует иерархов православной церкви. Он говорит о кризисе веры: «Под видом веры сейчас выступает безверие. Катехизацией называется изготовление православия для неверующих. Религия очень странно подменяется понятием нравственности, чуждой русской традиции (у нас есть праведность). Приходится слышать даже от высших иерархов, будто человек спасается хорошим поведением. А между тем человек грешит и когда он хорошо себя ведет.
Вспомним, что Христос говорил, что пришел не к праведникам, а к грешникам. Это положение, которое, по-моему, в церкви часто забывается.

Обратите внимание на такое простое явление в Евангелиях: ведь ни одного человека Христос не отпустил непрощенным. Неужели какой-нибудь рядовой батюшка приходской церкви более строг, чем Христос?».

…Он отрицательно отзывается о действиях России в Сирии и Украине. Он говорит, что относится с непониманием, когда речь идет о российском вторжении в Сирию. «Я не понимаю, что мы там делаем. И нам этого не объясняют. С терроризмом бороться можно и здесь. Предостаточно его и у нас».

«Мы не можем существовать без Украины. Как Украина не может существовать без нас. Я не говорю, что мы один народ. Это может быть разные народы. Зависит от того, кем себя считает сам человек. Существует украинский язык и украинская поэзия, которую надо переводить. Те, кто говорят, что это один язык, пусть попробует эту поэзию послушать. Он ничего не поймёт. Но я совершенно убежден, что мы без Украины нормально развиваться не можем. И Украина не может нормально развиваться без нас. Это касается также и Крыма. Тут нужно какое-то согласие Украины так или иначе», — говорит Микушевич.

То, что Киев — мать городов русских, не означает для Микушевича, что Россия должна лишать Украину её суверенитета. Географические, культурные и семейные связи — не могут оправдать вмешательства. Между Россией и Украиной должны существовать какие-то особые отношения, которым нынешняя политика отнюдь не способствует.

«Своя государственность сохраняется и здесь и там. Но ведь государство — это не главное в жизни человека и даже не главное в жизни народа. Государственность — просто защищает интересы частного человека от того, чтоб его не обижали. Защищает от крайней нужды и так далее. В понятие государственность не укладываются все отношения между людьми. И между народами. Украине навязывали добрые отношения. Добрые отношения. Но их навязывали. И они превращались в совсем дурные.

Присоединить Крым вопреки мнению Украины — это значит не присоединить Крым, а потерять Украину и поставить Россию под угрозу расчленения».